– Я ничего ему не рассказывала – собиралась сделать это, только если буду полностью уверена, что Бертиль Хампель-Кох и неизвестный Стин Хансен – одно и то же лицо. – Мне представляется, что именно здесь и кроется изъян твоей версии. Если мне не изменяет память, то в начале восьмидесятых Бертиль работал в министерстве обороны, так что, вполне возможно, ему приходилось бывать в Туле, однако он не поехал бы туда под чужим именем. В центральной администрации подобного рода вещи никогда не были приняты – ни двадцать пять лет назад, ни теперь. Хотя… Он запнулся, и хотя, по всей видимости, это и было излишне, Графиня не удержалась и слегка поторопила: – Хотя? – Хотя в то время Бертиль был пижоном, иногда вел себя довольно опрометчиво – этакий умник-сумасброд. С тех пор он пообтесался и стал просто умником. Это могла быть и его личная инициатива, подчеркиваю, могла быть. Однако, по всей видимости, ты сама решила во всем этом разобраться, что опять-таки возвращает меня к прежнему вопросу о том, чего ты все-таки добиваешься? И какой помощи ждешь от меня? Графиня поняла, что ее раскусили, и решила выступить с открытым забралом: – Мне не нравится, когда такие акулы, как Бертиль Хампель-Кох и Хельмер Хаммер, затевают у меня за спиной какие-то свои каверзы, и никто в точности не знает, что именно там происходит. К тому же я боюсь, как бы у нас не начались неприятности из-за того, что убойный отдел окажется вовлеченным в некую политическую игру, на ход которой мы не сможем оказать ровно никакого влияния. – Стало быть, ты считаешь, что у Симона могут возникнуть неприятности? – Да. – Думаю, что риск этого только возрастет, если ты продолжишь копаться в данном деле и, быть может, натолкнешься на вещи, которые тебя совершенно не касаются. Так что вот тебе мой добрый совет: остановись и забудь обо всем этом. – Раз ты об этом говоришь, то так я и сделаю. Однако я не единственная, кто интересуется вопросом, был ли Бертиль Хампель-Кох на Гренландии в 1983 году. Когда я обратилась в Музей Кнуда Расмуссена, чтобы договориться о просмотре имеющихся у них гренландских фото того времени, оказалось, что за два дня до этого с этой же целью с ними связывались некие журналисты. В глазах «оракула» сверкнули молнии, а голос прозвучал неожиданно резко. – Откуда они были? – Не знаю. – Надеюсь, ты не выдумала этих журналистов прямо сейчас? Графиня отрицательно покачала головой, не став комментировать возникшее у собеседника подозрение. Он же, немного помолчав, сказал: – Быть может, тебе следует узнать немного больше об аппарате премьер-министра. – Что ж, я не против. – В действительности аппарат премьер-министра стоило бы называть «министерством грязных дел». Здесь оседают все щекотливые проблемы, которые не могут быть разрешены в прочих местах; это последняя инстанция, где еще все возможно уладить. На столе у президента США Трумэна стояла табличка, гласящая «The buck stops here» [35], однако с таким же успехом это могло быть написано и над входом в здание администрации премьер-министра. Сам аппарат невелик – насчитывает едва ли больше сотни сотрудников, большая часть которых была тщательно отобрана в штате различных министерств, и никто из тех, кому было сделано предложение работать здесь, еще ни разу не ответил отказом. Это всегда воспринималось ими как некий почетный гражданский долг и редкая возможность попробовать свои силы. Всего там четыре отдела: иностранный, административный, экономический и окружающей среды. Хельмер Хаммер заведует административным отделом. Этот пост он получил три месяца назад и долго его добивался. Кстати, это назначение принесло ему должность начальника департамента, а не начальника отдела, как ты сказала. Он вращается на самом высоком уровне в центральной администрации и, как и все прочие его коллеги-начальники департаментов, получает поручения непосредственно от самого премьер-министра. Либо же они действуют, исходя из точного знания того, что премьер-министр хотел бы решить данное дело именно таким образом, однако сам не желает быть вовлеченным в его рассмотрение. Может, даже делает вид, что вовсе с ним не знаком. Кроме того, тебе следует знать, что рабочий день Хельмера Хаммера чрезвычайно долог, а выходные – редкость. Короче говоря, он очень и очень занятой человек. Графиня попыталась озвучить вывод из услышанного: – То есть новый начальник департамента появился в префектуре не для того, чтобы просто повидать Симона, и не для улаживания старых личных проблем некоего чиновника из министерства иностранных дел? Последнее, разумеется, при условии, что моя версия верна. Собеседник уклонился от прямого ответа, сказав: – Существуют только две вещи, которые могут заставить чиновников бросить все. Одна – вопросы, относящиеся к области оборонной политики, и вторая – если на карту поставлен престиж премьер-министра. Говоря о престиже премьер-министра, я имею в виду не только того человека, который в настоящий момент занимает этот пост, но и всех его предшественников вне зависимости от партийной принадлежности. – И только это могло заставить Хельмера Хаммера оторваться от стула? – Могу тебя уверить. – Так какая же из названных тобою причин, ты считаешь, сработала в данном… Он перебил: – В настоящий момент не знаю, однако скажу одно: ты должна вести себя чрезвычайно осмотрительно в этом деле. Надеюсь, ты это и сама понимаешь. Если тебе удастся отыскать разыскиваемую тобой фотографию, рекомендую в ближайшее же время конфиденциально пригласить меня на обед. Если же тебе не удастся доказать, что Бертиль был на Гренландии, то, по всей видимости, и журналисты не сумеют сделать этого, и тогда лучшее, что ты сможешь сделать, это забыть обо всем этом. Графиня почти инстинктивно среагировала на полученное предостережение: – Но почему я должна защищать этого Хампель-Коха? Собеседник посмотрел ей прямо в глаза и быстро ответил: – Потому что если ты этого не сделаешь, то потеряешь больше, чем приобретешь. Не отводя взгляд, она в тон ему сказала: – Между прочим, существует и другой способ узнать, насколько верна разрабатываемая мною версия. – Какой же? – Кем бы ни был этот таинственный Стин Хансен, он оставил на льду превосходный след ДНК. Фраза словно повисла в воздухе; собеседнику, по-видимому, понадобилось определенное время, чтобы ее осмыслить. Когда это наконец произошло, он перегнулся через стол и крепко взял Графиню за руку. От прикосновения она вздрогнула, однако руки не отняла. «Оракул» же медленно сказал, тщательно выговаривая каждое слово: – Не смей даже думать об этом. Глава 17 Когда Конрад Симонсен час с небольшим спустя после телефонного разговора с Хансом Свенсеном появился в гавани Хундестеда, вид у него был спокойный и непринужденный. Это, однако, не смогло обмануть Арне Педерсена, который прекрасно понимал, что для столь быстрого приезда сюда шефу пришлось отложить немало прочих срочных дел. Так что несложно было представить себе, на чью голову падет праведный гнев высокого начальства, если после беседы с Рикке Барбарой Видт ему придется возвращаться в Копенгаген без единой крупицы золотой информации. И Конрад Симонсен действительно с самого начала подтвердил худшие опасения Арне. Первые же произнесенные им слова недвусмысленно давали понять, что, прежде всего, в интересах самого подчиненного, чтобы поездка сюда шефа вышла не напрасной. – Привет, Арне. Ну что ж, мне снова пришлось отменить встречу нашей бригады с психологом. Ханс Свенсен решил немного разрядить обстановку, перехватив инициативу и, как обычно, попытавшись направить беседу в шутливое русло: – Симон, дружище, добро пожаловать! Как же я счастлив снова тебя видеть! Тамтамы джунглей говорят, что ты вот-вот загонишь зверя, возьмешь быка за рога или как там еще это называется? Щеки Конрада Симонсена покраснели от видимого удовольствия, однако он так ничего и не ответил. – Черт возьми, да ты, никак, похудел?! Так сказать, выбыл из весовой категории настоящих мужчин! – К сожалению, не совсем, хотя и следовало бы. Я тоже очень рад нашей встрече. Старые друзья крепко – насколько позволяли им животы – обнялись. – Пошли, нам надо на другой конец бухты. Я уже зарезервировал там столик для нас. И он с улыбкой увлек за собой Конрада Симонсена. Арне Педерсен поплелся следом, уповая на то, что предстоящая встреча принесет результаты. Он даже скрестил пальцы на удачу. Заказанное место оказалось простым деревянным столом со скамейкой, которые были расположены таким образом, чтобы сидящие могли беспрепятственно угощаться принесенными с собой припасами, одновременно любуясь живописными красотами фьорда. Здесь их уже поджидали две женщины – одна старая, другая совсем молоденькая, – и при виде внучки Рикке Барбары Видт копенгагенские сыщики переглянулись и обменялись чуть заметными кивками. Когда мужчины расселись, Ханс Свенсен осторожно начал разговор: – Привет, Рикке! Спасибо, что пришла. Здороваясь таким образом с пожилой женщиной, он перегнулся через стол и пожал руку также и девушке, получив в ответ улыбки от обеих. Старуха развернулась на звук его голоса и, устремив свой незрячий взгляд прямо в лицо Свенсена, сказала: – Добрый день, бургомистр. Не за что благодарить – мы ведь в свое время чуть не породнились. Девушка покраснела. – Ну да, ну да. Кто бы от этого отказался?! Вот только какой из меня теперь бургомистр – все ведь это было так давно, еще до слияния муниципалитетов. Он обошел стол, присел рядом с ней, и на какое-то время они предались совместным воспоминаниям о прежних временах, не обращая ровно никакого внимания на прочих присутствующих. Заметно было, что Ханс Свенсен никуда не торопится, в то время как Арне Педерсен отчаянно переживал за своего шефа. Ведь не за тем же, в самом деле, он тащился в это захолустье, чтобы слушать их неторопливый треп, каким бы отличным ни выдался этот летний денек и как бы красиво тут ни было. Самого же Конрада Симонсена этот затянувшийся спектакль, похоже, нисколько не смущал; одной ногой он играл в «классики», на кривоватых квадратиках, которые высвечивали на асфальте пробивающиеся сквозь щели дощатого стола лучи солнца, и терпеливо прислушивался к текущей беседе, не делая попыток вмешаться. Наконец Ханс Свенсен счел, что уже можно вернуться в сегодняшний день, и осторожно сказал: – Я привел с собой двух друзей из полиции Копенгагена, и одному из них хотелось бы задать тебе несколько вопросов. – Так их двое, Ханс? Неужели я настолько интересная особа? – Ты ведь всегда пользовалась успехом, Рикке. Не возражаешь поговорить с ним прямо сейчас? Он немного торопится, ты ведь знаешь, в этих больших городах они всегда такие занятые. – Пусть говорит, Жанет рассказала мне, что им нужно. Мне бы только не хотелось обсуждать то, другое… ну, ты понимаешь. Ханс Свенсен кивнул Конраду Симонсену, который с первых же сказанных им слов поразил Арне тем, что почти в точности скопировал тон и манеру общения своего старого приятеля. – Мое имя Конрад, но все называют меня Симон из-за того, что фамилия моя Симонсен. Могу я называть тебя Рикке? Конрад Симонсен умел быть обходительным. Ни единым словом не форсируя беседу, он тихо и неспешно заговорил со слепой пожилой женщиной и дождался того момента, когда ее нервный тон снова успокоился. Лишь однажды он сбился и допустил ошибку, назвав ее внучку вместо Жанет Полиной, однако вовремя сгладил этот свой промах, который прошел почти незамеченным. Лишь после того, как Арне Педерсен начал выразительно поглядывать на часы, и даже Ханс Свенсен стал проявлять нетерпение, он перешел к тому, ради чего, в общем-то, сюда и приехал: – Рикке, а не могла бы рассказать о том, как в 1977 году на тебя было совершено нападение? – Что ж, Симон, охотно. Мы тогда с… матерью Жанет, которая была еще совсем крошкой, жили в Кикхавне у моих родителей. Как-то вечером – помнится, это было в мае во вторник – я осталась дома одна, все остальные ушли в кино. Я была на кухне, и тут внезапно прямо у меня за спиной появился какой-то человек; не успела я оглянуться, как он прижал меня к кухонному столу и заломил руки за спину. Не знаю, кричала ли я, наверное, да, однако ближайшие соседи жили так далеко, что меня так никто и не услышал. Он скрутил мне руки такой широкой блестящей клейкой лентой… Как там она называется? – Скотчем? – Вот именно. После этого он заткнул мне рот какой-то тряпкой, и с этого момента я уже не могла кричать. Все произошло очень быстро, и я жутко перепугалась, даже обмочилась от ужаса. Он был такой страшный да еще вдобавок в маске.