Самого петуха со связанными ногами переложили в огромную, с десятком «молний» сумку. Он не вырывался. Только тихо и печально говорил: «Ко-ко-ку-ко», — и глаза его были полузакрыты. — Простите, сколько рыбок можно было купить вместо петушка? — всё так же вежливо поинтересовался папа. — Три! — радостно сказала тётенька и охотно добавила: — На даче в траве он будет ужасно красив. — Не забудьте повесить на заборе дощечку: «Осторожно! Злой петух!» — посоветовал папа. Очень довольная тётенька улыбнулась и ушла, а из сумки торчал петушиный хвост, похожий на целую связку воронёных сабель. Мы пошли дальше, туда, откуда всё громче доносился до нас птичий свист. Но я не мог забыть печальное «ко-ко-ку-ко» и спросил у папы: — Петухи бывают почтовые, как голуби? — А как же! И рыбы бывают, и птицы, и кошки. Даже черепахи бывают почтовые. Только они долго возвращаются, — пошутил папа. — Ну а теперь тебе всё не кажется серым? — Пожалуй, мир расцвёл. «Всё стало вокруг голубым и зелёным…» — пропел папа и потащил меня за руку к воротам, совсем в другую сторону от птичьего свиста. Глава 6 Мы прошлись вдоль чугунной решётки скверика, за которой прогуливались люди с собаками. И все собаки были разных пород. — Вот главный собачий пассаж, — сказал папа, когда мы свернули в переулок за Птичьим рынком. Здесь продавались не только взрослые собаки, но и щенки. Взрослые собаки прижимались к ногам хозяев, не обращали внимания друг на дружку и совсем не лаяли, когда их осматривали. А щенки так же, как и кролики, тесно лежали в корзинках, сумках и коробках. Самые маленькие спали, устроившись поудобней. Те, что постарше, копошились, взвизгивали и щурили подёрнутые светлой плёнкой глаза. Изредка нам попадались люди, продававшие кошек и котят. Папа объяснил мне, что жёлтые, длинные, голубоглазые кошки с тёмными носочками на лапах и такими же тёмными кончиками ушей привезены из Азии. Из страны Сиам. Это дорогие кошки, но папа купил бы, если бы не длинные когти и скрытный, как у всех кошек, характер. Мне показалось: кошки не понимают, что их продают, а собаки понимают и чувствуют. И от этого мне стало так жалко собак, что я захотел уйти опять к птицам. Но папа не торопился. Он брал щенков на руки, гладил их, приценялся, а у хозяина здоровенного пса спросил: — Простите, а почему вы продаёте собаку, если, как вы говорите, она хороший сторож, умница, жрёт что попало и к тому же не имеет блох? Хозяин пса немного смутился и хмуро сказал: — Надо — покупай. Не надо — проходи. Уезжаю я. Пёс вдруг вскочил и залаял на папу. Папа после этого погрустнел и сказал, когда мы отошли: — Если бы у нас была собака и мы бы всей семьёй поехали в командировку, скажем на полюс, — папа помахал рукой над головой, а потом показал под ноги, — или в Антарктику… я бы взял собаку с собой… В крайнем случае оставил бы соседям, родственникам или друзьям. — А вдруг они не взяли бы? — В тот самый момент они перестали бы быть моими друзьями и родственниками. — Правильно, — сказал я. Глава 7 Конечно, на Птичьем рынке разных животных было меньше, чем в зоопарке, но зато я первый раз в жизни как следует рассмотрел острую мордочку ежа с зоркими глазёнками, намотал на руку безвредного желтопузика и увидел сиамских котов с голубыми глазами. Я всё время тянул папу пойти посмотреть канареек и волнистых попугайчиков, но он никак не хотел уходить с собачьей площадки. — Давай купим щенка. Что же ходить и смотреть? — предложил я, ни капли не веря в то, что папа купит собаку. Я предложил просто так. Мы с папой не раз просили у мамы разрешения привести домой собаку, но мама ни за что не разрешала. Она говорила, что щенок — это грязь, блохи, вечные заботы и огромная ответственность. В ответ на мою просьбу папа молча на меня посмотрел долгим взглядом. Это означало, что он сам всё знает и понимает и нечего делать ему подсказки. И мы продолжали ходить и смотреть на собак, которые от тоски даже не бросались на кошек. Да и сами кошки при виде унылых псов не шипели… И вдруг сзади меня кто-то громко и радостно крикнул: — Двапортфеля-а! Я вздрогнул, но не обернулся. Мне не хотелось, чтобы папа и все люди на рынке узнали моё прозвище. Я зашёл за папу, а кто-то ещё два раза крикнул, но уже совсем тихо. Наверно, подумал, что с кем-нибудь меня перепутал. Немного погодя я выглянул из-за папы и увидел Тигру. Папа и мама уже строго отчитывали его за крик в общественном месте. Тигра заметил, как я выглянул, и погрозил кулаком. За это его взяли за руки и повели дальше от собак. Вдруг папа с силой дёрнул меня за руку. Мы очутились в толпе, окружавшей кого-то. Папе было тяжело. Он одной рукой тащил меня за собой, а другой — загребал так, словно боком плыл по Чёрному морю, борясь с волнами. Наконец, запыхавшись, папа пробился в первый ряд. Я задрал голову на человека в очень помятой шляпе. Он держал на руках собаку. Шерсть у неё была как у козлёнка — длинная, серо-белая, волнистая, а нерасчёсанная чёлка закрывала глаза, и казалось, что собака спит. Но она не спала, потому что чёлка над глазами всё время вздрагивала. И шевелились тёмные курчавые уши. Я цокнул языком. Собака потянула носом, направленным прямо на меня, вскинула чёлку. И в это мгновение я успел взглянуть в блеснувшие на солнце, полные слёз собачьи глаза. Не успев ни о чём подумать, я потянул папу за пиджак. Он нагнулся. Я сказал: — Давай унесём его отсюда! Давай купим! — Ты думаешь, это будет то самое необычное? — Конечно! Ушли без собаки, а приходим с собакой. Мы уже переглянулись. Давай быстрей, а то кто-нибудь другой захочет купить! Папа сложил на груди руки и наморщил лоб. Он задумался. У хозяина собаки то и дело спрашивали, сколько она стоит. Он коротко отвечал: — Двадцать. При этом глаза его как-то неприятно бегали по сторонам, и я подумал, что лучше бы не у собаки глаза были прикрыты чёлкой, а у него. Услышав цену, многие, даже не торгуясь, выбирались из толпы. Я не переставая дёргал папу за пиджак. Наконец он спросил: — Какой породы щенок? — Помесь пуми — венгерской овчарки — с деревенской лайкой, — ответил хозяин. — Разве деревенские лайки бывают? — Раз бывают городские, значит есть и деревенские, — сказал хозяин.