«Спасибо, мамочка!» — отвечаю я и чувствую, как уголки моих губ разлетаются в довольной улыбке. Мы подходим к высоким черным воротам. Они железные. И такие высоченные! Что за ними — не разглядеть совсем. Мы проходим мимо этих ворот и заходим в узкое помещение. Вижу какую-то металлическую штуку с «рогами». Подходим к этой штуке. Я дотрагиваюсь до одного из «рогов» и отскакиваю в сторону. Потому что на небольшом экране, как у телевизора, но совсем маленького, начинает мигать красная точка. И откуда-то слышится резкий странный звук. Он громкий и очень меня пугает. «Ччто это, мам?» — сконфуженно спрашиваю я. «Сирена», — отвечает она раздраженно и коротко кивает тому, кто спешит нам навстречу. Сначала я решаю, что это папа подходит к нам, но, когда тот оказывается ближе, убеждаюсь, что это совсем чужой человек. Он просто одет в такую же форму, как у папы. И такого же роста. «Какой милый у нас диверсант?» — говорит человек, похожий на папу. «Я не девесат! Я разведчик» — поправляю я его. «Вот оно как! — отвечает он, смеясь. — У вас случился провал, дорогой разведчик». «Как это?» — спрашиваю я у него и чувствую, как мама сжимает мою ладошку. «Помолчи!» — тихо велит она мне. И достает из сумочки белый квадратик с полоской посередине. «Что это у тебя, мам?» «Пропуск», — отвечает она и касается им небольшого экрана. Сирена сразу смолкает. «Я тоже такой хочу!» — заявляю я и слышу голос человека в форме: «Какая смена у вас подрастает, Ольга Даниловна. Храбрая. Любознательная!» «Еще — красивая, — добавляю я. И зачем-то уточняю: — Так папа говорит». Мама снова сжимает мою ладошку, а человек в форме мне отвечает: «Согласен — красивая, — не спорит он со мной, по-доброму улыбаясь. И добавляет: — И какая уверенная в себе!» «Извините, Андрей Валерьевич, — виновато говорит мама, — не с кем было оставить…» «Уже в курсе. Разместите „разведчика“ в своем кабинете и выдайте ему задание», — всё так же — с улыбкой распоряжается человек в форме. «Так точно!» — отвечает ему мама. Мы проходим через турникет, который больше не шумит, даже когда я ещё раз дотрагиваюсь до его «рога». Дотрагиваюсь скрытно, чтобы мама не увидела. Мне не хочется еще раз ее расстраивать. А человек в форме видит, но маме ничего не говорит. Только подмигивает мне. А потом разворачивается и уходит. Я гляжу ему вслед и спрашиваю: «Кто это, мам?» «Мой начальник — Андрей Валерьевич Орлов», — отвечает она. «Он добрый!» — замечаю я, наблюдая, как тот скрывается за поворотом. И слышу: «Не всегда…» Кабинет мамы находится на третьем этаже. Она открывает дверь похожей карточкой, только без полоски, и впускает меня внутрь. «Садись за первую парту и доставай книгу!» — велит она мне. Я делаю, как она говорит. «Открой книгу на странице пятнадцать». Открываю и вижу в тексте две скобочки: одна начерчена у первой буквы самого первого слова, вторая — внизу, у самой последней буквы на странице. «Тут много, мам, — замечаю я, — можно я прочитаю половину страницы? Мы так с дедушкой читаем. Он половину, и я половину». «Нет, дочь, — отвечает мама. — Читай от и до». «Это как?» «Отсюда и до конца. Как отмечено. Я закрою тебя, пока буду занята. Чай в термосе. Термос у тебя в рюкзаке. Там же и булочка. Перекусишь». «Хорошо. А ты когда придешь?» «Скоро. Как только освобожусь. И сиди, пожалуйста, тихо, Котёнок», — просит она, ласково проводя ладонью по моей макушке. «Хорошо, мамочка. Меня никто не увидит!» — клятвенно обещаю я. «Ну вот и ладненько», — улыбается она и выходит за дверь. Проходит время, а мама всё не возвращается. Я заканчиваю читать отрывок. Дважды. Мне сложно, но я выполняю задание. Принимаюсь пить чай с булочкой. Допиваю его, а мамы всё нет. Мне становится скучно. Оглядываюсь по сторонам и замечаю картинки на стенах. Они большие. На них изображены солдаты. Я устаю сидеть за партой. Поднимаюсь и на цыпочках подхожу к зеркалу. Оно большое — в пол. Рассматриваю в нем себя и пластмассового человека, который тоже заметен в зеркале. Он стоит в углу, недалеко от доски. На нем изображены сердце, легкие и другие штуки, которые дедушка называет органами. На каждом таком органе заметна красная точка. Вскоре мне надоедает и это. Тихо, как мышка, подхожу к окну. За ним есть на что посмотреть! Внизу виднеется широкая площадь. На ней рядами стоят солдаты. Все — в зелёной пятнистой форме. Папа называет ее маскировочной. Говорит, что ее надевают, когда прячутся, чтобы никто не нашёл. Все солдаты внимательно слушают маму. Что она им говорит, мне не слышно. Поэтому я забираюсь на подоконник, чтобы открыть окно и услышать. Сделать это у меня не получается — слишком тугая рукоятка. Разочарованно вздыхаю и смотрю вниз — на солдат. Разглядываю их и вижу, что один из них смотрит вверх — прямо на меня. Быстро спрыгиваю с подоконника. Чувствую, как моя рана в колене отдается резкой болью. Прихрамывая, добираюсь до «своей» парты, сажусь за нее и принимаюсь ощупывать коленку. Она забинтована, но крови не видно. Вдруг слышу шаги по коридору. Соскакиваю со стула и бегу к столу, который находится в самом дальнем углу. На нем лежат какие-то зеленые мешки. Они тяжелые. С трудом стягиваю один. Он грохается на пол. Ныряю под стол и насколько хватает сил затаскиваю мешок за собой, сооружая себе укрытие. Затихаю в своей засаде и прислушиваюсь. Этот кто-то заходит в кабинет. Шаги тяжелые. Размеренные. Не мамины. Человек подходит прямиком к столу, под которым я спряталась. Как он догадался? Непонятно. Я же сижу и совсем не соплю. Ни разу! Даже дышу через раз! Глава 8 Взаимное разоблачение С мешком, который еле удалось затащить под стол наполовину, мое укрытие представляется мне чуланом. Узким тесным чуланом. Мне вдруг вспоминается похожий — тот, который есть у нас дома на самом нижнем этаже. В нем я как-то спряталась, как сейчас, а Николай Николаевич «лазутчика» не заметил и закрыл дверь на ключ. Тогда я надолго там застряла и, если бы не бабуля, то осталась бы там жить. Папа сказал, что я залипла в том чулане, потому что не продумала свой манёвр отступления. «Что такое манёвр, пап?» — спросила я. «Путь, по которому ты могла бы отступить, чтобы не оказаться в ловушке», — объяснил он, когда зашел ко мне перед сном. После того, как меня вызволили из чуланного плена. «Чтобы не попасть в плен?» — тогда уточнила я. «Точно, агент Принцесска! Молодец, схватываешь на лету! — похвалил тогда меня папа. И добавил: — Запомни: первое: продумать манёвр. Второе: не оставлять следов». «Следы бывают только на снегу, пап», — заметила я тогда. «Не только. Но я расскажу тебе об этом в другой раз. Сейчас пора спать», — ответил он. А на следующий день после того, как я застряла в чулане, папа отправил меня на задание под «кодовым» названием «Дедушкин план». Мне было нужно запомнить рисунок, который лежал на столе в дедушкином кабинете. Запомнить и потом нарисовать его. «И помни о маневре! — строго велел папа, — Заметишь что-то неладное — спрячься за сейфом. Только за тем, который стоит в кабинете рядом с дверью. Оттуда сбежать легче, поняла?» Задание «План деда» стало последним, на которое меня отправил папа перед тем, как уехал «по секретным делам», из которых еще не вернулся. Вспомнив о папе, я немного успокаиваюсь, но все также тихой мышкой сижу в своей норке и слежу за ногами человека, который вошел в мамин кабинет. Они «идут» ко мне, а у меня нет маневра. Совсем. Я в ловушке. Это меня расстраивает. Хотя нет — скорее злит. Но сделать ничего нельзя. Только сидеть и не сопеть. Папа говорит, что на задании я громко соплю, а так делать нельзя. Так дедушка меня и обнаружил в прошлый раз. Я спросила, как он меня нашел? Он ответил, что я сопела, как паровоз. Поэтому сейчас я сижу и не соплю. Даже дышу через раз. Очень тихо. И не шевелю больной коленкой. А она болит! Сильно. И бинтик уже немного мокрый. Наверное, опять «кровит», как говорит мама. Я очень стараюсь быть невидимкой, но человек все же обнаруживает меня. Я не понимаю, как он это сделал. Наверное, идет по следу, который я оставила. Хоть снега и нет… «А может это папа вернулся⁈» — вдруг осеняет меня. Я даже приподнимаюсь, чтобы выбраться из «чулана», но вдруг замечаю, что ботинки, которые «подошли» ко мне, намного больше папиных. Значит это не он. Вдруг становится темно, а перед глазами появляются плечи. Они такие широкие, что загораживают весь свет. А потом… Потом появляется лицо. Чужое. С большими глазами. Зелеными. Они тоже чужие. Совсем не папины. Они смотрят на меня в упор. Их хозяин видится мне дядькой Черномором, о котором мы с дедушкой недавно читали. Только без бороды. Он — такой большой и важный. Сидит передо мной и тянет ко мне руки. А я уворачиваюсь, чтобы не схватил. Пытаюсь забиться в угол. Спиной чувствую прохладную жесткость стены и понимаю: глубже пролезть не получится. А дядькины руки… они такие длинные! Кажется, они дотянутся куда угодно и вытащат меня хоть из моей норки, хоть из глубокой ямы, хоть со дна океана. Отовсюду. Я понимаю это по взгляду хозяина этих ручищ. Он такой глубокий, чуть насмешливый. Такой, словно он уже всё решил: он непременно достанет меня из этой берлоги. Я смотрю в дядькино лицо и чувствую… Не страх, нет… Мне обидно. Очень. Моя обида настолько огромна, что хочется громко разреветься. Но я изо всех сил сдерживаю слезы, потому что мне нельзя «разводить сырость». Смотрю на дядьку и вижу, как он наблюдает за каждым моим движением. Я устала сидеть согнувшись. Колено ноет. Ступни уже покалывает иголочками. Хочется встать в полный рост и размять ноги… Но я не могу. И так почти касаюсь головой потолка «чулана», сидя на корточках. Как и дядька с умными глазами — напротив меня. «Вылезай!» — требует он, но не касается меня. Хотя мог бы — руки у него длиннющие! А ладони — совсем рядом. Я даже чувствую их тепло. Голос у дядьки низкий… Бархатный… Переливистый… Как будто мурчащий. Только не как у моей Китти, а как у льва, в гости к которому мы заглянули, когда недавно были с дедушкой в зоопарке. «Не вылезу!» — воплю я и как угорелая верчу головой. «Прекрати! — требует он. — Слетит!» «Кто?» — удивлённо спрашиваю я, замирая как мышка в своей норке. «Не кто, а что. Твоя голова, — усмехаясь, отвечает он. И снова требует: — Дай руку! Я помогу». «Нет!» — сердито отвечаю я. Теперь я сержусь на него. «Знатно», как говорит бабуля. Сержусь так сильно, что чувствую, как сами собой прищуриваются глаза и даже морщится нос. «Надо же, какая грозная амазонка!» — негромко восклицает дядька. Не сердито. Скорее весело. И немного удивлённо.