«Каждый день⁈» — Он делает большие глаза, а я не могу удержаться и говорю: «Красиво». «Что красиво?» «Твои глаза. Они зеленые—презелёные!» «А ты кокетка!» — смеясь, замечает он. «Что такое какетка?» «Неважно. Забудь. Так какие слова ты выучила сегодня?» «Сегодня мало, — делюсь я и начинаю перечислять, загибая пальцы: 'Офис, гипертонический криззз, командировка, усидчивость, дважды, трижды, одинжды… ой нет, неправильно…» «Единожды», — подсказывает Разноволосый. «Единожды, — повторяю я негромко, и, взглянув на свои загнутые пальчики, выдаю: — Восемь». «А норма?» «Что это „норма“? А, знаю! Вспомнила! Норма — это тарелка каши на завтрак!» «Можно и так сказать», — смеясь, соглашается он. «Почему ты смеешься? Дедушка утром говорит: „Это твоя норма, Катерина“. И показывает на тарелку „сопливой каши“». «Сопливая каша — это овсянка что ли?» Я пожимаю плечами и заявляю: «Не люблю ее и название учить не хочу». «А ты с характером!» «Дедушка тоже так говорит. И мама, и папа, и бабуля. Все так говорят», — разочарованно вздыхаю я. «Так это же хорошо! Иметь сильный характер — это круто!» «Круто? Это как яйцо?» «Точно! Главное — чтоб не всмятку» — смеется он. Мне еще больше нравится, как он смеется. По-доброму так. Как друг. Совсем не обидно. «Я люблю яйцо всмятку», — делюсь с ним я, приложив ладошку к губам, словно по большому секрету. «Да я тоже иногда ими балуюсь, — сквозь смех пытается сказать он. — Но характер не должен быть всмятку». «Думаешь?» «Знаю! — отвечает он, пытаясь взять себя в руки и перестать смеяться. — Давненько я так не смеялся. Ты не обижайся, ладно? Просто ты такая забавная, потому и смеюсь», — добродушно заявляет он. «Надо говорить „от того и смеюсь“». «Правда? Не знал». «Так дедушка говорит». «Ясно. Так сколько новых слов в день ты учишь?» «Десять. Как ты сюда вошел? Меня же заперли! Ты что, шпион⁈» — вдруг догадываюсь я. Он усмехается и отвечает: «Нет, я разведчик». «Я тоже разведчик!» «Ясно… А ты прыткая! Ловко меня провела. И указала на недочёт». «Что это „недочёт“?» «Это когда вроде всё в образе продумал, а потом: бац — и случается форс-мажор. Непорядок. Но я решу эту проблему». «Ты говоришь… совсем непонятно. Что такое фокс…мажор?» «Форс-мажор. Это что-то неожиданное. Что-то такое, что ты не можешь изменить, понимаешь? Например, ты стянула с меня парик и разоблачила». «Как это — „разолачила“?» «Ра—зо—бла—чи—ла. Это значит указала на провал, понимаешь. Мой провал. В данном случае — с маскировкой. Это плохо…» «Слово „маскировка“ я знаю. Знаешь, как я запомнила?» «Как?» «Маски— ровка. Эта маска такая. Ты как будто прячешься, чтобы не узнали». «Что-то вроде, да…» «И слово „провал“ тоже знаю. Так папа мне говорит, если я неправильно выполняю его задание». «И часто он тебе это говорит?» «Нет. Я хороший агент. Ценный. Так он часто говорит. Ты не переживай, — вдруг решаю его приободрить, — Ты тоже станешь хорошим агентом. Ценным». «Думаешь, стану?» «Ага… Ой… то есть, да. Дедушка не разрешает мне говорить „ага“. Только „да“ говорить можно. Потому что это правильно. А „ага“ — неправильно». «Думаю, он прав». «Он всегда прав. Он очень умный. Такой же, как ты. И почти такой же, как папа». «Почему почти такой же, как папа?» «Потому что папа умеет читать стихи. По памяти. Один раз взглянул — и запомнил. Я тоже так могу. А дедушка — не может». Глава 9 Один секрет на двоих «Ясно. Слушай, а давай договоримся, что никому не скажем о том, что ты стянула с меня парик». «А что это — „парик“?» «Вот эта штуковина», — поясняет он, вертя у меня перед носом своими вторыми волосами. «Аааа поняла. Не скажем даже маме?» «Ни—ко—му! — говорит он по слогам. И спрашивает: А, кто у нас мама?» «Ее зовут Ольга Громова. Она здесь работает». «Вот как! Ей — в первую очередь! Так ты и есть Котёнок?» «Так меня только мама и бабушка называют. Иногда — дедушка. Только совсем иногда—иногда». «Ясно. А папа принцессой зовет?» «Нет. Принцесской. Это мой позывной. Он секретный, — хвалюсь я. — А ты кто?»