«У каждого есть цена!» «Никто не будет свидетельствовать против себя». Мне не интересно подслушивать. Я ничего не понимаю. Жужжит уже у самого уха… Это отвлекает. Что это? Шмель… Он садится мне на палец. Такой красивый… С желтыми и чёрными полосками на спинке. Он мне нравится… Дотрагиваюсь до его шерстки. Мягкая. Пушистая. Пахнет пыльцой. Я чувствую ее терпкий сладковатый аромат… Сначала нюхаю палец, которым погладила его… Потом облизываю его. В носу свербит… Апчи! Ай! Он меня укусил! И улетел… Больно… Палец жжёт… Машу ладошкой… Хочу, чтобы пальцу стало прохладно… Ай! Роза. Укололась… Вижу на пальце маленькую красную капельку… Она растёт… Становится горошиной… Смахиваю ее с пальца. На смену первой появляется еще одна… Она — больше… Быстро стекает… Смотрю вниз — на подол своего красивого светло-розового платья. Капля уже на нём. Из маленькой точки она превращается в кружочек с неровным краями. Я совсем расстраиваюсь… Плачу. Громко. То ли от боли… То ли от обиды за то, что на меня не обращают внимания. Бывший блондин вдруг оборачивается. Сквозь слёзы вижу, как он идет ко мне. Быстро. Подходит… Склоняется. Достаёт из кармана пакетик. Блестящий… Разрывает его… В нем что-то белое… Это салфетка. Осторожно захватывает мою ладонь. Мотаю головой и пытаюсь вытянуть руку из его ладони. Не получается. Держит крепко… «Не бойся». Рассматривает ранку на пальце… Прикладывает к ней салфетку. «Она мокрая! Жжёт!» — говорю я. К нам подходит мама. «Терпи. Она пропитана антисептиком», — отвечает он. «Что это — асетиком?» «Он поможет твоей ранке зажить», — объясняет он. «Спасибо тебе», — благодарит его мама. «Не за что», — тихо отвечает он ей. — Езжай домой и успокойся. Всё наладится'. Мы с мамой уходим. Подходим к воротам. Оборачиваюсь на блондина… Бывшего. Он идет за нами. На расстоянии. Мы выходим за ворота… Подходим к машине. Мама открывает для меня дверь. Оборачивается… И говорит тому, кто остался у ворот: «Я Рыболова встряхну! Он не отвертится!» — Рыболова? — хлынул мне в уши удивленный голос Кирилла Андреевича. «Кадр» того далекого дня перед глазами треснул, словно стеклянный экран и рассыпался на осколки. Я даже шагнула назад, чтобы они не полетели на меня. Шагнула и натолкнулась на что-то твёрдое. — Осторожно… В порядке? — раздалось негромко. Прямо над ухом. Я нервно тряхнула головой и огляделась. Я стояла в центре своих апартаментов в «Империале». Стояла, как на сцене. Пояс махрового халата больше не стягивал талию. Он вообще валялся на полу. Сам халат был распахнут настолько, что слетел с плеч и болтался где-то на талии. И держался на мне только благодаря рукавам, в которых «плавали» мои руки! Я выдернула у Орлова одну из них — ту, за которую он меня поддерживал, и оттолкнулась от его торса, на который зачем-то облокотилась спиной. Нервно запахнула халат, понеслась в постель и «окопалась» в одеяле. — Чего приуныла? — Как мой халат оказался без пояса? — Розовый куст его стянул, — объяснил Кирилл Андреевич, задорно улыбнувшись. — Впечатляюще смотрелось! Очень правдоподобно. Со спецэффектами. — Что смотрелось? — То, как зажигательно ты сражалась с кустом. Я будто воочию его увидел. А вспомни-ка еще о чем-нибудь зажигательном! — Вам не кажется, что представлений на сегодня достаточно? — Я только вошёл во вкус, — с лукавой усмешкой признался мой внимательный зритель. — Достаточно! Я хочу есть! — Ну что ж, пополнить силы — отличная идея. Тем более, что все рекомендации Чернова выполнены. Глава 1 Говяжьи медальоны Я сидела на постели в своем импровизированном «окопе» из одеяла и с опаской наблюдала за Кириллом Андреевичем. «Что он теперь обо мне подумает? Наверняка сочтет дурочкой… Или обольстительницей— неудачницей… Или кем-то еще похуже…» — терялась в догадках я. А он… Он будто снова растерял ко мне всякий интерес и вел себя так, словно несколькими минутами назад не случилось ничего экстраординарного. Будто никакого «спектакля» со мной в главной роли и не было вовсе… И как ни странно, выбранная им манера вести себя меня успокоила. Погрузившись в экран своего ноута, Кирилл Андреевич снова принялся что-то тщательно вычитывать. А прочитав, взялся беззвучно барабанить по клавиатуре, да так, что пальцы летали по ней, как воробьи, каждое утро резво сновавшие по веткам дерева за окном моей комнаты. «Пальцы, которые совсем недавно распутывали мне волосы…» Эта внезапная мысль возродила где-то в самой глубине уже знакомое ощущение чего-то тёплого… Волнительной такой неги… Я погружалась в нее, словно в постепенно разогревающийся тягучий сироп, растекающийся по венам. «Что со мной? Извращение какое-то…» — то ли про себя, то ли вслух прошептала я. И расслышав негромкое: «Что?», поняла, что произнесла это вслух. — Да так, мысли вслух, — пробормотала я. Смутившись в конец, постаралась взять себя в руки: по привычке втянув носом воздух, задержала его в лёгких и выдохнула. — Мысли — это хорошо, — хмыкнув, негромко ответили мне, всё так же барабаня по клавишам. — Они мне еще понадобятся. — Зачем? — Чтобы окончательно прояснить ситуацию. — Какую? Но ответить мне не успели. Дверь бесшумно отворилась и в номер въехала тележка с нашим полдником. Да, именно полдником, потому что время обеда мы, кажется, уже пропустили, а ужинать было рановато. Наверное… Я стянула с тумбочки свой смарт и взглянула на экран: «16.35» — высветилось на нем. «Ну точно — полдник. Внушительный такой полдник. Объемный!» — заметила я про себя, наблюдая за тем, как Лилия молча выгружает из тележки на стол всё, что привезла. На сверкающей чистотой столешнице появилось два внушительных блюда. Каждое из которых было покрыто куполообразной крышкой, уже знакомой по нашему вчерашнему ужину. Словно две летающие тарелки из мультфильма о приключениях Алисы, блюда расположились строго друг напротив друга. «Интересно, как она распознала — кому какое?» — задумалась я, — По аромату что ли? Они же абсолютно одинаковые и по размеру и по форме'. Следом за блюдами на столе появились четыре высоких стакана. Они парами расположились возле каждой из этих плоских тарелок молочного оттенка. Два из четырех стаканов были полными: один предстал с жидкостью пурпурного цвета, другой — с ярко желтой. Рядом с пустыми стаканами «материализовалось» по бутылке минералки. Композицию на столе завершил салатник, кажется, с «Оливье», и два плоских блюда поменьше, расположившиеся рядом с внушительными «летающими тарелками». А в самом центре «припарковалась» плетенная хлебница с нарезанным в ней хлебом. Ломтики белого располагались на ней с левой от меня стороны, черного — справа. Закончив с сервировкой, Лилия повернулась к Кириллу Андреевичу, продолжавшему работать за ноутом. — Ваш обед, Господин, — негромко произнесла она. Как обычно — с почтением. — Принято, — бросил он то ли ей, то ли через наушники кому-то, маячившему теперь на экране… И снова принялся что-то печатать. «Значит, господин еще не отобедавши… Так увлекся, что пропустил регулярный прием пищи?» Я ничуть не сомневалась, что у этого человека существует определенный распорядок дня. По мнению дедушки, люди с математическим складом ума обычно всё расписывают по часам и редко делают исключения из установленных правил. «Потому что любое исключение способно сломать алгоритм их действий. А когда этот алгоритм дает сбой, — если верить мнению деда, — на его устранение требуется время. И это — непорядок. Потому что это время было ранее запланировано на выполнение других действий», — объяснял он мне. О таком типе личности дед частенько мне растолковывал в своих любимых аналитических «выкладках». Он просто обожает в этом упражняться, неизменно приговаривая: «Это тебе на будущее». Будто готовит меня к чему-то. А вот к чему именно — не объясняет. Пожалуй, да — склад ума моего собеседника был именно математическим. В беседе со мной он настойчиво придерживался некой выверенной формулы. И вопросы, заданные под разным 'соусом, крутились строго вокруг нее. Меня явно в чем-то подозревали и бесконечным множеством этих вопросов, похоже, пытались найти подтверждение своим подозрениям. И так увлеклись процессом, что позволили себе пожертвовать приемом пищи. «Хотя почему пожертвовать? Сейчас он наверстает упущенное…» Кирилл Андреевич Орлов, определенно, был из тех, кто своего никогда не упускает. Ни при каких обстоятельствах. — Прошу к столу, Госпожа, — негромко обратилась ко мне Лилия. Я отвлеклась от своих раздумий и заметила, что девушка чуть склонила голову, видимо, ожидая моей реакции. — Спасибо большое, — поблагодарила я ее. И с улыбкой добавила: — Сервировка — на высоте! И всё так вкусно пахнет! Вы просто находка для гурмана, Лилия! — Благодарю вас, Госпожа. Мне очень важно ваше мнение. Я было хотела поинтересоваться: «Почему?», но меня лишили этой возможности. — Лилия, можешь быть свободна, — распорядился Орлов по-хозяйски. — Прошу к столу, Миледи, — обратился он уже ко мне. Повторять приглашение не пришлось. С постели меня словно ветром сдуло! Одно мгновение — и я стояла у стола перед «своим» креслом. Стояла и наблюдала, как, опустив крышку ноута, мой сотрапезник оставил его на еще одной тумбочке, неизвестно, откуда взявшейся в номере. Прикатив свое кресло к обеденному столу, он подошел к моему и галантно помог в него усесться. Только после этого Кирилл Андреевич занял свое место и убрал крышку с блюда, на котором красовался огромный стейк из говядины средней прожарки с ломтиками запеченного картофеля и овощами, разложенными вокруг него. Я с наслаждением вдохнула аромат вкусностей, скрытых на моем блюде под металлическим кавером. Густой, чуть терпкий запах специй показался мне смутно знакомым. Но где и когда я ощущала его раньше, моя натруженная память оживлять отказывалась. Я осторожно оторвала от блюда переливающийся сталью конус и впала в ступор… Ярко-красными глазками—бусинками с блюда на меня «смотрели» медальоны из говядины под брусничным соусом. С овощным гарниром. Их так же, как когда-то было ровно пять штук… И были они один в один похожи на те, которые я много лет назад с удовольствием помогала «натыкивать чесночком». И с превеликим аппетитом поедала их с пылу с жару, нагулявшись на свежем морозном воздухе у берегов Енисея. «Это твоя норма, малышка!» — в голове раздался добрый, тихий голос из моего далекого детства. Голос этот никогда не звучал по-русски. Всегда — на одном странном диалекте. На наречии, которое когда-то я вынуждена была научиться понимать…