— Ну хоть задумалась — и то хорошо. — Что хорошо? — Хорошо, что свято не веришь в стопроцентную действенность этих качеств. — Стопроцентную действенность… Ну почему не верю? Верю. Просто считаю не всегда полезными. — А Ольга верила беспрекословно. И не шла на компромиссы. — Понятно. А что еще? — Из минусов… Могла быть безбашенной. — Это как? — Рисковой не в меру. И проигрывать не любила. Ненавидела себя в проигрыше. — И в чем это выражалось? — В несогласии с результатами… В стремлении переиграть партию… Упертой была. Иногда конфликтной. — А папа? — Василий… Полная противоположность Ольге. Сдержанный… Рассудительный… Спокойный… В общем-то, неконфликтный человек, если на больную мозоль не наступать. — И много у него было таких мозолей? — В памяти отложилась всего одна… — И что же это за мозоль такая? — Твоя мать. Он любит ее. Очень. — Вы сказали «любит»? Мой «допрашиваемый» не проронил ни слова в ответ. — Вы считаете, что он жив? — уточнила я. — Возможно, — через паузу ответил он. — Жив и скрывается? — Или скрывают. — Кто? И зачем? — Вероятно, есть причины, — ответили на второй вопрос, проигнорировав первый. — Вы думаете, он в плену? — Необязательно. — Вы сказали «есть причины». Это причины, о которых вы не знаете? Или не хотите делиться? — Не знаю, — честно ответил он. И добавил: — Пока. Как же я обрадовалась этому ответу! Вернее, его короткому «пока», ведь оно означало, что он тоже ищет папу и хочет все выяснить. И это внушало оптимизм. — Вы поможете мне его найти? — Ты так уверена, что он ещё жив? — Мне хочется в это верить… — Надежда умирает последней… Именно поэтому ты оказалась в «Империале»? Я взглянула на него с немым вопросом. — Искала встречи со мной, чтобы вытянуть вводные по отцу? — уточнил он. — Опять двадцать пять… Я не искала… Я вообще не знала, что встречу вас здесь… — Почему с этой темой не обратишься к деду? — Потому что уверена, что не получу внятного ответа. — Не убедишься, пока не попробуешь. — В том -то и дело, что пробовала. И не раз… — Не сдавайся. — И не думала! Тем более, что вы проболтались! Теперь я уверена, что папа жив! — Проболтался? — задорно улыбнулся он. И добавил: — А может спровоцировал на реакцию? Чтобы пофиксить степень твоей упертости, ммм? — Она высокая, даже не сомневайтесь! — Вижу, — с улыбкой ответили мне. — А это значит: меня никто не остановит. Ни дед, ни даже вы! — Даже… Почему «даже»? — Да вы же изворотливее его! Правда, на него я так активно, как на вас, не наседала… — Это факт, да… — Откуда вам знать? — Верю в то, что не наседала. Абсолютно и безоговорочно. Эта честь была предоставлена исключительно мне. Во всех смыслах: прямом и переносном. — заявили мне, потянув за локон, намотанный на палец. — Что вы хотите сказать? — И тут меня осенило: — Да вы! — возмутилась я и наполовину выбралась из-под одеяла, — Вы со своими намеками! Знаете что⁈ — Что? — Зачем вы постоянно все переворачиваете и «слетаете» с темы⁈ Мы говорили о папе, а вы опять об этом! — О чем, об этом? И почему опять? — уже вовсю подтрунивали надо мной. Впрочем, вполне дружелюбно. — Так всё! Разговор окончен! — Согласен. Не бунтуй. И голову верни на место. Я вгляделась в лукаво улыбающееся лицо и не заметила в нем ни издевки, ни сарказма. — Ладно, — успокаиваясь, согласилась вернуть «голову на место» — на его плечо. И пробурчала, скорее для проформы: — Как же с вами трудно… Вечно виляете. — Обхожу острые углы, — поправили меня. — Это папа — острый угол⁈ — Не сам. Информация о нем может стать травмирующей. — Для кого? — Для тебя. Закрыли тему. Тебе нужно отдохнуть. В идеале — поспать. Время ещё есть. Я лежала, прислонившись щекой к его плечу и ощущала стойкое дежавю. В голове что-то торкнуло, а перед глазами стали неспешно всплывать «кадры» из моего давнего детства: Мы с папой лежим на моей покрытой любимым покрывалом постели. Он рассказывает мне сказку про богатырей. Я слушаю, положив голову ему на плечо. Он читает сказку по памяти — слово в слово, как в книжке, хотя она лежит на тумбочке. Дедушка так не умеет. «Тридцать три — это много, пап», — прерываю я его. «Согласен. Когда вырастешь, тебе будет достаточно и одного, но настоящего». «Какой это — настоящий, пап?» «Тот, который сделает тебя счастливой».