— Не смей принимать! Она считает себя виновной в том, что с тобой произошло. А твой нынешний внешний вид — собственным промахом. — Проколом, — вздохнув, поправила его я, — Она назвала это проколом. — Стало быть постарается, чтобы твой новый образ поражал дороговизной и гламуром. — рассуждал дедушка вслух, проигнорировав мою «поправку». И строго добавил: — Не позволяй ей что-то тебе навязать! Выбирай только на свой вкус: тебе носить! И с гламуром не переборщи! — Не волнуйся, я помню: элегантная сдержанность в одежде, — негромко проговорила я одно из его постоянных требований. И, вздохнув, добавила: — и поведении. — Всё верно. А теперь иди в свою комнату. Пока я не передумал. И будь начеку! — Буду, дедуль, не волнуйся. Я поцеловала его в напряженную щеку, ощутив под губами двигающиеся желваки — явный признак сдерживаемого гнева, и выпрыгнула из машины как ужаленная, опасаясь, что он передумает и отвезет меня домой. И прежде, чем закрыть дверь, услышала, как задумчиво он пробурчал себе под нос: — Поводов волноваться больше, чем достаточно. «Достигла ли я цели? — размышляла я, поднимаясь в свою комнату в общежитии, — Расскажет ли дед о папе?» Ответов на эти вопросы у меня пока не находилось. Я вообще засомневалась, что к концу нашего разговора приблизилась к цели найти отца хотя бы на миллиметр. Даниил Сергеевич Громов слыл сложным переговорщиком. Если он был в них не заинтересован, то хоть и не отказывался от беседы, но вел её настолько витиевато, со множеством отвлекающих маневров и полным отсутствием конкретики, что итог таких переговоров представлялся мне, как оппоненту крайне туманным. «Главное — я четко донесла до тебя свою точку зрения! И ясно дала понять, что от выбранного пути не отступлюсь!» — мысленно подбодрила я себя и вошла в нашу с Машей комнату. Глава 26 Сикось-накось База отдыха «Империал». Полдень того же дня. Михаил Новиков ждал сестру. Ожидание всегда давалось ему непросто. Оно раздражало и понуждало его к действию, но сейчас казалось меньшим из зол. По-настоящему сейчас бесило осознание того, что его, похоже, подвесили на еще одном крючке. — Чёрт… Трабл на трабле и траблом погоняет, — проговорил он вслух полюбившуюся когда-то присказку. «Мало мне было Чаровского захвата, так теперь еще и „Паук“ душит в своей паутине», — уже мысленно пробурчал он и тяжко выдохнул. В последние полгода всё в жизни Майкла шло сикось-накось. Вот и сейчас: мало того, что в «Империал» он попал не на своей, а на машине Белова — жениха стервы Стоцкой — так тот накануне еще и предупредил, что отбывает в командировку. Стало быть выбираться из этой Тьмутаракани им всем теперь придется своим ходом. Можно было вызвать такси, но Новиков созвонился с сестрой и потребовал вывезти его из этой глухомани. Та принялась ссылаться на какие-то важные дела, но отнекивалась недолго, и вскоре они договорились встретиться в полдень следующего дня в холле «Империала». Однако Юла задерживалась. Это было для нее, хоть и раздражающим Михаила, но вполне привычным делом. Его егоза слыла деятельной натурой. Была всегда «загружена сверх всякой меры», как сама же утверждала, и никогда не выпускала из рук сотового. Тот — несчастный, по обыкновению, с самого утра намертво залипал в ее ловких ручонках и без конца принимал звонки и сообщения от двух ее «подельников» — таких же неугомонных охотников за сенсациями. Те постоянно подбивали систер на скандальные журналистские расследования — будущие акулы пера, что тут скажешь. Фантазия и находчивость всех троих были поистине неиссякаемыми: то залезут в трущобы и отроют там гения математики, то пронюхают об афере с каким-то инновационным медицинским препаратом, то влезут в разборки с очередным любовником одной восходящей звезды, то подкинут скандальному телешоу компромат на другую, то «нахлобучат» нуворишу внебрачную дочь и поставят его семью на грань развода, то… Продолжать можно было бы до бесконечности. Вот и сейчас систер наверняка по дороге в «Империал» зависла на обочине и «стряпает» со своей бандой, которую уважительно величает «командой», очередное «дело века». Михаил усмехнулся и с досадой вздохнул. Эти трое даже общий псевдоним для себя сварганили: «чистильщиками Леони» назвались, не больше и не меньше. «Леони» возникло из компиляции букв их фамилий: Леонтьева, Ожеговой и Новиковой. И как только Юлька со своими великими амбициями согласилась плестись в конце названия их бренда? Это до сих пор оставалось для Михаила загадкой, хоть та и объяснила ему сие жестким требованием мамы к конспирации и полной анонимности. «Как же ты смирилась, с такими-то амбициями?» — как-то спросил он Юльку. «Подождут. Мой звездный час — не за горами! — бросила она тогда в ответ. И таинственно так добавила: — Всему своё время». Впрочем, анонимности ее участия в этом трио полностью соблюсти не удалось, так как третья и четвертая буквы их фамилии все же «загремели» в псевдоним. Но по большей части бедняжке систер приходилось довольствоваться титулом «мозга» сей кампашки негласно. Ей строго запрещалось «светиться» на всяких телешоу, куда исправно и с большим удовольствием ходили первые двое. Ходили, приписывая себе любимым все лавры сомнительной славы разоблачителей, и стойко отбивались от вопросов на тему «лишних» букв в их псевдо. Михаил очень любил Юльку, но патологическая способность той встревать в резонансные тёмные делишки, считая это своим профессиональным долгом, не на шутку его напрягала. Чтобы притушить в себе гнев от опоздания сестры Новиков вернулся мыслями на час назад. Сегодня утром его неожиданно пригласили позавтракать с одним мутным типом. (от автора: отсылка к главам 46–47 первой части). Как вскоре выяснилось в беседе с горничной, тип тот в кругу сотрудников «Империала» слыл чуть ли не тенью отца Гамлета. Все они негласно называли его «Пауком», и, хоть и съеживались от иррационального страха при контакте, но были вынуждены мириться с его визитами, поскольку тот являлся родственником Орлова. Комната, в которой Михаилу выпала сомнительная честь завтракать с «Пауком», язык не поворачивался назвать кабинкой. Он выяснил, что ступить на ее порог дозволялось лишь избранным. «Паучье логово» скрывалось от посторонних глаз за массивными шторами, в самом дальнем углу зала ресторана. Тяжелые и непроницаемые на вид, они плотным покровом свисали с потолка до самого пола и на все сто вписывались в интерьер зала, создавая эффект одной из четырех его стен. Внутри владение «Паука» напоминало полноценную обеденную зону, со столом внушительных размеров, расположенным у единственного в комнате окна, и, хоть и небольшой, но полноценной кухни с навороченными плитой и раковиной, встроенными в солидный гарнитур. Несмотря на то, что «логово» и без того было скрыто от всех за импровизированной стеной, его хозяин демонстративно опустил на окно не менее плотные жалюзи. Видимо, для придания их беседе пущей важности и конфиденциальности. Новиков до сих пор был под впечатлением от того мутного разговора и остро чувствовал себя загнанным в угол зверем. «Дежавю какое-то», — мысленно отметил он, недовольно скривив губы. Сотрапезником Новикова за завтраком оказался Олег Максимович Жаров. В этот раз Михаил рассмотрел его лучше, чем в первый, когда им довелось встретиться днем ранее в «Империальской» кофейне. Но в тот момент Михаил был зол на холодный прием, устроенный ему Екатериной в ванной ее апартаментов, поэтому обратил внимание только на высокомерный тон Жарова и на его клюку. Теперь же ничего не отвлекало Новикова от того, чтобы тщательнее рассмотреть наглеца. За столом напротив сидел явный параноик. Параноик, закаленный годами ненависти к конкретным людям. Стальной блеск холодных серых глаз будто лишал воли. Михаила раздражала и манера собеседника смотреть в упор, не моргая. В течение всей беседы на матово-бледном лице «Паука» не дрогнул ни единый мускул. Даже губы почти не шевелились, по большей части оставаясь чуть приоткрытыми, пока тот говорил. Только выразительные, будто замораживающие глаза, казалось, и были на этом лице по-настоящему живыми. Новиков рассматривал своего визави и поначалу недоумевал, почему того прозвали «Пауком». Этот человек виделся Михаилу ледяной глыбой, водруженной за стол напротив с целью лишить воли, надавить и получить нужный результат. Глыбой с гривой зачесанных назад волос, густых не по возрасту и белых как у луня. Низкий, хриплый голос этой «Глыбы» поражал сочностью, глубиной и, как ни странно, отличной дикцией. Он звучал спокойно, немного монотонно и лишь иногда — с едва различимыми нотками сарказма. И этот ровный тон входил в явный диссонанс со взглядом, заискрившимся лютой ненавистью, стоило речи зайти о Громовых. В какой-то момент в глазах этих промелькнула шальная вспышка, а серая радужка чуть потемнела и принялась «плавиться», словно жидкая сталь. Михаил оцепенел, физически ощутив на себе смысл выражения «сковать взглядом». Он будто застрял в паутине: ни дернуться, ни шевельнуться, и был в состоянии только дышать, и то — через раз. Ощущения поразили реальностью, а всплывшая перед глазами картинка виделась такой четкой, что можно было разглядеть сложный узор паутинной сетки, напичканный бесчисленным множеством узелков, а также — прочувствовать липкую субстанцию ее «нитей». Мозг Новикова настолько вошел в транс, что «показал» и создателя своих липких пут. Огромный чёрный паук сидел в небольшом отдалении от Михаила, буравил его прожигающим взглядом красных глазок—бусинок и, казалось, был готов вонзится в плоть. Вонзиться и высосать из нее всё до последней капли. И это бы непременно случилось, если бы не резкий звон, ворвавшийся Михаилу в уши: словно рядом что-то упало и разбилось вдребезги. Новиков моргнул и потупил взор. На столе, прямо перед ним валялась чашка с отколотой ручкой, а недопитый им кофе окрасил белую скатерть черно-бурыми кляксами. «Паук» на пару мгновений прикрыл глаза, а потом… Потом будто растворился в воздухе. Исчез бесследно. Перед Новиковым снова восседала леденящая Глыба. Находясь за одним столом с этим опасным человеком, Михаил вынужденно поддерживал беседу и раздумывал, за что же тот ненавидит Громовых. Почему так стремится навредить именно Кате? Чем та успела ему «насолить»? Впрочем, Новиков не горел желанием втягиваться в их разборки, ведь и своих ему хватало с лихвой. «Вывезу ее из страны, и этот тип до нее не дотянется», — решил было он и даже сделал попытку уйти, но был внезапно остановлен голосом матери, зазвучавшим из диктофона Жарова. Та запись не оставила Михаилу выбора… «Одной проблемой теперь больше… Нужно переговорить с родителями», — решил он, стоило их беседе с Жаровым завершиться. Майкл стоял у окна, в дальнем углу холла «Империала». Гостей тут было немного, основная их масса толпилась в центре и у гардероба. Через массивное, слегка затемненное стекло окна отлично просматривалась парковка «Империала», но машины сестры на ней до сих пор не было. Новиков недовольно оглядел холл. Повсюду кучковались и сновали гости. Казалось, в огромном зале яблоку негде было упасть и его местечко у окна было единственным «свободным». Раньше он обожал толпу. Она всегда питала его энергией. Была его стихией. Да, в ней он чувствовал себя как рыба в воде. Он мог управлять ею: когда надо успокоить, убедить в чем-то, если требовалось, заставить перед ним расступиться, если шел сквозь нее напролом. Но с некоторых пор всё изменилось. Майкл вдруг стал остро ощущать себя в ней песчинкой. Бесправной мелкой песчинкой. Это случилось как-то в одночасье. В аэропорту, вылетая на Родину, он стоял в очереди на досмотр и вдруг почувствовал себя неуютно. Нестерпимо захотелось из нее выйти. Даже не выйти, а бежать сломя голову. С большим трудом он тогда удержался, чтобы не сделать этого. Такая реакция ошеломила его, но отойдя от шока, он смог себя убедить в том, что в его новом положении это только в плюс: ведь маленькой незаметной песчинке легче затеряться среди себе подобных. А затеряться — значило скрыться от всевидящего ока его новоиспеченного сюзерена — Лакшита Чара. Вскоре стала ясна и причина произошедших с Михаилом изменений: Вилморт — его новое тёмное Альтер-эго — терпеть не мог массового скопления народа. Толпа нервировала чертового Вилли, будила в нем гнев. Этот цепкий ментальный захватчик каким-то неведомым способом просочился в сознание Майкла около полугода назад и с тех пор периодически вырывался на авансцену, перехватывая инициативу в намерениях и действиях своего раба. Основной эмоцией, навязываемой Новикову Вилмортом, был гнев. И с этим Михаил день ото дня справлялся всё хуже. До вчерашнего падения с горы позиции Вилморта только укреплялись. Он все настойчивее диктовал Майклу свои условия. Среди прочих два — были основными. Первое: всегда сторониться толпы, второе: как можно скорее покинуть «Империал». Еще совсем недавно Нови сломя голову выполнил бы оба эти требования, но сейчас… Сейчас в «настройках» его незримого цепного пса будто что-то сломалось. Все эти месяцы Майкл не понимал, что с ним происходит, но старался тщательно скрывать от всех свое новое состояние. Память предавала его, упорно отказываясь выдать то, что с ним проделывали у Чара в берлоге на протяжении тех трех дней. Порой Майклу казалось, что он сходит с ума. С каждым днем он всё больше становился Майклом Нови — марионеткой, управляемой Волмартом. Тогда как от Михаила Новикова оставалось в нем всё меньше. Это приводило в отчаяние. Нет, он не слышал голосов в голове, но порой ощущал неконтролируемое желание сделать то, что никогда бы не сделал прежний Михаил Новиков. Он подозревал, что это — последствие трехдневного пребывания в руках Чара, но доказать ничего не мог, потому что дни те напрочь стерлись из памяти. Но Новиков не сдавался, день за днем отчаянно пытаясь вспомнить, и постоянно искал способ сорваться с ненавистного крючка. Рискованный трюк со спуском с горы стал жестом отчаяния. Михаил решился на него потому, что был больше не в силах сосуществовать со своим внутренним зверем. Конфликт их интересов в тот день достиг апогея. И несясь с Катей на тех санях, Новиков жаждал лишь одного: уничтожить Волмарта. Выбить его из себя. Или себя из него — не суть важно, лишь бы снова стать прежним — таким, каким был до той злополучной игры в рулетку. И некоторый успех был достигнут: его незримый пес будто впал в спячку. «Неужели трюк с горой сработал? Неужели помогло? — в сотый раз задавался вопросом Новиков. И в сотый же раз осекал себя: 'Рано делать выводы! Понаблюдаем дальше…» Но почему он потащил с собой на гору Катю? Почему подверг опасности свою невесту: свою вторую половинку — часть себя? На этот, не дававший покоя вопрос, ответа у Новикова не находилось. Возможно, потому, что на ту гору Катю взял Волмарт. Не Миша… От бесконечного гула голосов в холле разболелась голова. И поскольку машины сестры на парковке всё еще не наблюдалось, Михаил отправился к себе в номер. Пытаясь усмирить пульсацию в висках, он прилег на постель, устало прикрыл глаза и окунулся в воспоминания о вечере, изменившем всю его жизнь. Майкл смутно помнил тот день. В памяти сохранилась ссора с подружкой. Ярким пятном в воспоминаниях о том дне мелькало ее раскрасневшееся от гнева лицо и накачанные губы, извергающие проклятья на его грешную голову. Около года они были вместе, но в тот день наконец расстались. Его лондонская пассия слыла настоящей зажигалкой. Жизнь с ней напоминала калейдоскоп, красочные узоры в котором бесконечно сменялись один другим. Сменялись безудержно и совершенно непредсказуемо. Непредсказуемо настолько, что, засыпая в своей берлоге, он мог проснуться неизвестно где. И что напрягало больше всего — так это то, что он совсем не помнил, как мог там оказался. А на все вопросы ответ был один: «Малыш, забей и расслабься!» В общем, чем дольше развивались их с Джинджер отношения, тем яснее становилось Майклу, что девушка эта — совсем не то, что ему нужно. Она постоянно провоцировала его на «подвиги»: бесконечные походы по ночным клубам, азартные игры, безудержные утехи, подогреваемые ее буйной фантазией, постоянные кутежи. Жизнь пролетала как в тумане. А их недавняя поездка в Лас Вегас, чтобы пощекотать нервишки, окончательно расставила все по своим местам: щекотать себе нервы он больше не желал. И совсем не потому, что просадил почти всё, что удалось заработать на бирже. Просто он вдруг понял, что с таким образом жизни вскоре всё могло вылететь в трубу. Вообще всё: здоровье, учеба, всё еще неплохие перспективы на успешную карьеру, ведь Майклу всё еще каким-то чудом удавалось неплохо учиться. Правда, с каждым месяцем это удавалось ему всё хуже. И вот накануне утром он просто сказал своей красотке, что пора поставить точку: ему надоело жить как на пороховой бочке и между ними всё кончено. Красотка высказала все, что о нем думает, абсолютно не стесняясь в выражениях, и свалила в туман, громко хлопнув дверью. Майкл равнодушно пожал плечами и принялся в полном одиночестве отмечать начало новой жизни. Весь тот день провалявшись в постели своей съемной квартиры, он опустошал оставшиеся после недавней вечеринки залежи спиртного с солидными, внушающими уважение, этикетками. А потом, кажется, заснул. Разбудила его назойливая тряска. Он не сразу понял, где находится и что вообще происходит. «Джин вернулась и утащила меня на корабль? Как я на такое „уломался“?» — мысленно недоумевал он. Трясло сильно и, казалось, бесконечно долго. Долго настолько, что подступила тошнота. Как ни странно, она-то и привела Майкла в чувства окончательно. Опустошив и без того пустой желудок, он сфокусировал затуманенный алкоголем взгляд на чьих-то стопах в кроссовках «Найк», стоявших на полу его съемной квартирки. Не сразу, но узнал и те стопы. Они принадлежали его приятелю. Нагрянув проведать закадычного друга, тот постенал для проформы по поводу нового холостяцкого статуса Майкла, а затем авторитетно заявил: чтобы начать новую жизнь, нужно поставить финальный аккорд в старой. И поскольку приятель Майкла слыл отличным гитаристом и был настоящим профи по части этих самых финальных аккордов, о чем с гордостью и напомнил тогда Майклу, то тот не стал спорить. Правда, в голове промелькнула было единственная здравая мысль: отказаться. Но мыслишка эта потрепыхалась на подкорке и затонула в ее вязком, одурманенном спиртным месиве. Однако пытливый мозг Майкла не оставлял попыток реабилитироваться, и вскоре на смену первой мысли, бесславно почившей в бозе, пришла вторая: прогулка на свежем воздухе не повредит, а даже поможет прийти в норму. — Согласен, — бросил тогда Майкл в ответ на сомнительное предложение приятеля и опрокинул в себя пол-литра минералки без газа. Опустошив всю бутылку, по счастью оказавшуюся прямо под рукой, он ненадолго задумался, чего бы такого пожевать, чтобы сил прибавилось. Правда, аппетита не ощущалось. От слова совсем. Зато посвежевший от живительной дозы минералки глаз зацепился за янтарную жидкость, призывно отсвечивавшую в початой накануне бутылке. Бутылка эта, как на грех, «прикорнула» аккурат в зоне прямой досягаемости чуть подрагивающей хозяйской ладони. Не долго раздумывая, Майкл дополнительно хлебнул и из нее. Правда, глоток он сделал совсем небольшой, чисто символический, последовав негласному правилу: не пьем, а лечимся. В общем, то было сделано чисто из прагматических соображений: для придания изможденному организму хоть какого-то тонуса, дабы не отключиться по пути к грядущим финальным приключениям, туманный флер которых с каждой следующей минутой всё отчетливее маячил на горизонте. Теперь, с высоты прожитых в дальнейшем дней, та вылазка за пределы своей безопасной берлоги, виделась Майклу крайне неудачной затеей. И если бы на тот момент он был бы в состоянии мыслить хоть сколько-нибудь здраво, то послал бы приятеля по старинной русской традиции на три весёлые, повернулся бы на другой бок и мирно проспал бы ещё с десяток часов. Тогда, лежа в постели и опрометчиво давая согласие на тот «визит к Минотавру», Михаил Леонидович Новиков даже представить себе не мог, чем всё обернётся. К сожалению, тогда он ощущал себя Майклом Нови — студентом, кутилой и сыном состоятельных родителей, поэтому, хоть и был не совсем в «кондиции», чтобы продолжить «фестивалить», всё же от рискового предприятия не отказался… Свежий воздух прогнал туман из головы Майкла. Они с приятелем прогулялись по району. Посидели на лавочке со стаканчиком кофе и булочкой, которую Майкл заставил себя съесть, потому что и маковой росинки во рту с утра не побывало. Поболтали о том о сём. А когда Майкл худо-бедно, но пришел в некое подобие презентабельной формы, направились в один тайный клубешник, о котором приятель недавно узнал. Они долго ехали на машине и в конце—концов очутились в, казалось, богом забытом местечке. Всё здесь кричало о бедности и полной заброшенности: темные безлюдные улочки, сомнительное покрытие дорог, по которым даже их внедорожник прыгал, будто через скакалочку. Но сам клуб предстал перед ними единственным, достойным внимания объектом. Он выглядел филигранно ограненным бриллиантом, затерявшимся в серой массе одиноких домишек с покосившимися крышами. Внешне это был ансамбль из двух двухэтажных зданий, расположенных довольно близко друг к другу и соединенных между собой крытым переходом. На первый взгляд он смотрелся как обычное домовладение семьи с достатком выше среднего. Ничем не привлекательный фасад, за исключением того самого перехода между зданиями, выглядел вполне себе добропорядочно и ни на грамм не намекал на нечто запретное. И только окна выдавали статусность заведения. Обрамленные полукруглым сандриком с белой замысловатой лепниной и слабой подсветкой, они смотрелись респектабельно. Стекла же этих окон были явно пуленепробиваемыми. Глава 27 Русская рулетка и судьба на волоске