— Видишь, ты даже разницы не видишь. «Сырая» ещё. Учись пока. — И в чем она, интересно? Эта твоя разница? — Резать крылья — губить твой талант, а подрезать — это придавать им правильную форму. Как самородок огранять, понимаешь? — Так вот чем вы, по-твоему, с маман занимаетесь! Самородок, значит, ограняете, — рассмеялась Юля. — Да. Так что мамин запрет на публичность — фишка что надо! Она голову твою на плечах сохранит. Ну, чтобы было на что венок водрузить. Короче, так его и рассматривай, поняла? — Да поняла, — раздраженно ответила Юля. И вдруг встрепенулась: — Подожди! Какой ещё венок? — Лавровый, сестрёнка, лавровый. Верю, станешь настоящей акулой пера. Со временем… Когда-нибудь. — То-то и оно, что с вашей опекой стану когда-нибудь! А без нее уже стала бы! Вон взгляни на Леонтьева! Чем не знаменитость? — Леонтьев — бабочка-однодневка. — Бабочка⁈ Он бы с тобой поспорил! — рассмеялась акула пера в перспективе. — Ну пусть будет мотылем. Суть в том, что без твоей головы он ничто. А потому сдуется на раз. — Так прям и сдуется… — А давай эксперимент проведём? — Какой ещё эксперимент? — Просто возьми тайм-аут на месяц. И о твоем Леонтьеве все забудут. И об Ожеговой заодно. Выйди в отпуск, или как там у вас это называется? — Ну уж нет! Карьеру мою загубить решил⁈ — С чего такие выводы, скажи, пожалуйста? — Мама всегда говорит, что кадры нельзя разбазаривать. Ими дорожить нужно! А как же я без Леонтьева? Он мне нужен, Миш. Он эту безбашенную в узде держит! — Да, Ожегова — та еще зажигалка, — усмехнулся Михаил. — Точно! Как начнет креативить, так туши свет, бросай гранату! И потом… Кто ж будет по точкам рыскать, если мне запрещается? — По каким точкам? — Которые мы нарыли! И ещё нароем! Знаешь, Леонтьев у нас герой! Если район неблагополучный, то он его на себя берет. Однажды ему даже чуть голову не проломили! — Даже так… Что-то мне эта ваша затея с расследованиями всё меньше нравится, Юль… — Ты что! Всё под контролем! — Под чьим контролем? — Под моим, чьим же еще! — Угу, — пробурчал Новиков и задумался. За разговором он подрулил к воротам дома. Просигналив дважды, дождался, пока ворота отъедут в сторону, и заехал во двор. Припарковав авто в гараже, Новиковы—младшие вошли в дом. Глава 31 Место силы — Ну наконец-то! Почему так поздно? Вы должны были быть дома ещё два часа назад! Летящей походкой Карина Эдуардовна Новикова спешила навстречу детям, вошедшим в просторную прихожую их дома. В детстве и юности она всерьез занималась балетом и даже успела исполнить партию «Умирающего лебедя» в спектакле, на свой страх и риск поставленном их группой в выпускном классе балетной школы. Но жизнь внесла свои коррективы, и на мечте стать примой «Большого» пришлось поставить крест. Годы отнеслись к Карине Эдуардовне благосклонно и даже спустя пару десятков лет без регулярных занятий у станка и сложной беременности осанка ее ничуть не потеряла грациозности, а движения — пластичности. Она все так же двигалась, инстинктивно расправив плечи и втянув живот, а шея ее, сохранившая с годами былую стройность, гордо держала голову с длинными густыми волосами, собранными в бабетту, в стиле обожаемой ею Бриджит Бардо. Легкий макияж а ля натюрель освежал ухоженное моложавое лицо Новиковой—старшей. Впрочем сейчас, вместо привычного умиротворения, из-под макияжа в нём проглядывала озабоченность, видимо, вызванная опозданием детей на традиционный воскресный обед. Интерес к этому ритуалу Карина Эдуардовна поддерживала все годы своей семейной жизни. Она считала важным собираться за общим столом, чтобы обсудить события, произошедшие за неделю с каждым членом их семьи. Элегантный льняной синий костюм, который она непременно надевала исключительно по воскресеньям — по случаю того самого семейного обеда, сидел идеально на ее стройной невысокой фигурке и выглядел вполне презентабельно, хоть и был частично скрыт под ярким цветастым фартуком. Новикова—старшая явно выпорхнула из кухни. По многолетней традиции она колдовала над воскресным обедом непременно на пару с мужем, тогда как в другие дни была не прочь доверить процесс готовки помощнице по хозяйству. — Все претензии к Юлии, мама, — сообщил Михаил, «переведя стрелки» на сестру, и отвернулся к встроенному шкафу, располагавшемуся рядом с входной дверью. — Она опять опоздала! — Юля, что стряслось в этот раз? — Да все в порядке, мам! Зависла на переговорах с командой, — отчиталась дочь. Грациозно скинув с плеч куртку, она протянула ее Михаилу и распорядилась: — повесь «крылатку» на мою вешалку! — Это на какую? — не упустил тот случая поддеть сестру. — Опять⁈ На красную, Мишааа! Когда ты уже запомнишь? — Будет исполнено, ваше величество, — кинул он в ответ, не скрыв в голосе усмешки и, не оборачиваясь, протянул руку в сторону сестры, чтобы подхватить ее куртку. — Ты снова встречалась с этими двумя? — недовольно отреагировала Карина Эдуардовна, наблюдая за привычным препирательством своих детей. — Не встречалась я с ними, мамуль, — вздохнув, ответила егоза, — Ты ж запрещаешь. Как я могу ослушаться? Приходится по телефону их инструктировать. — Как по телефону? Ты была за рулем и «висела» на трубке? Ты же знаешь, что это запрещено! — Да все норм, мам. Я тормознула на обочине. Так там и проторчала, пока была с ними на связи. — На обочине? Ты подвергла себя опасности, чтобы поболтать о том о сём? Какое безрассудство! — Что значит «о том о сем», мам? Мы обсуждали план действий по новому расследованию. И не волнуйся, я включала аварийку. — Правильнее было бы отложить все переговоры до возвращения домой, — из глубины дома послышался спокойный голос главы семейства. Леонид Петрович Новиков спускался по лестнице, чтобы встретить сына и дочь. Он не стал снимать очков — явный признак работы в кабинете, но тоже был одет «согласно протокола», установленного женой. Правда, у Новикова—старшего не было предусмотрено специального костюма по случаю их традиционного воскресного обеда. Он считал это лишним и предпочитал компромиссное решение: не заседать в этот, важный для жены день за столом в трениках и футболке, но довольствоваться по такому поводу любыми рубашкой и брюками из своего гардероба, постиранными и отглаженными их помощницей по хозяйству. — Обстоятельства не терпели отлагательства, папа! — На крайний случай остановилась бы в придорожном кафе и решала бы эти свои обстоятельства. — Ты как всегда прав, папуль! — Юля подлетела к отцу и чмокнула его в чисто выбритую щеку. — Торжественно обещаю в следующий раз так и сделать! — Мы с тобой уже обсуждали этот вопрос, дочь. И помнится, ты ответила то же самое. Не предполагал, что мне придется повторяться. Льдисто-голубая радужка глаз отца семейства, чуть увеличенная линзами очков, подёрнулась дымкой, что было явным признаком его недовольства. — Ну, прости, — вздохнула егоза, заметив это, — Я исправлюсь! Честно—честно! А что мы всё обо мне, да обо мне? Родители, я ж вам сына привезла! Взгляните, какой красавчик! — с задором воскликнула Юла и подлетела к брату. «Вот же заноза!» — мысленно вознегодовал Михаил. Бросив: «Всем привет», когда мать только показалась на пороге прихожей, Михаил повернулся ко всем спиной и принялся неторопливо снимать с себя верхнюю одежду и старательно водружать ее на вешалку. Он рассчитывал на то, что, Юлька, привыкшая перетягивать внимание на себя, поведет предков в гостиную до того, как они заметят его расцарапанное лицо. А он тем временем прошмыгнет наверх, чтобы в тишине своей комнаты продумать линию поведения и ответы на вопросы, которые непременно последовали. И до крайней минуты всё складывалось отлично: все принялись обсуждать очередную Юлькину выходку, а значит его маневр мог бы вполне удаться. Но систер быстро надоели нотации: она была не из тех, кто мог слушать их больше пары-тройки минут. Он почувствовал ее цепкие пальчики на своих, обтянутых толстовкой предплечьях. В следующее мгновение его резко потянули назад. От неожиданности Новиков покачнулся и вынужден был опереться плечом о стену, чтобы не рухнуть на сестру. Плутовка воспользовалась моментом и развернула его лицом к родителям. — Ну, сестрёнка, спасибо за подставу, — прошептал он егозе на ухо. И, уловив негромкое: «Я что одна должна отдуваться?», взглянул на мать, гордо вскинув подбородок. Брови Карины Эдуардовны чайкой взлетели вверх, а в выразительных карих глазах усилилось беспокойство. — Миша, что за вид? — строго спросила она, — Ты подрался? — Да! Полюбуйтесь! Это следы от женских ноготков! — с видом эксперта выдала близняшка, — И угадайте, чьих? Правильно: Катя постаралась — больше некому! — Громова? — удивленно переспросила Карина Эдуардовна, — Не верится… Совсем. Это точно дело ее рук, Михаил? — Почему не верится, мам? Она хоть и заторможенная, но все же женщина! Да, ладно! С кем не бывает! Милые бранятся — только тешатся! — Давайте отложим допрос, — предложил Михаил, за улыбкой скрывая раздражение. Оно росло как снежный ком и рисковало оглоушить его двойняшку—провокатора. — Это не шутки, сын. Кто тебя так разукрасил? — к допросу присоединился отец. — Неужели и правда Катерина?