Он и, правда, симпатичный, и я понимаю, почему он меня привлек. Адам высокий, моя голова едва достает до его плеча. Его темные волосы слегка взлохмачены, не знаю, было ли так всегда или он просто затянул со стрижкой. Он худощавый, но подтянутый, и если верить фотографиям у нас в квартире, он играл в футбол. Он привлекателен. Он футболист. У него милый смех. Это все, что я о нем знаю. Его поцелуи подобны темному шоколаду, моментально поднимающему настроение. У меня перехватило дыхание, и я перестала смеяться, отрезвленная этим воспоминанием. — Я хочу домой. К родителям, — я уточнила, поняв, что теперь живу с ним, а не в квартире, в которой мы с моей лучшей подругой Келси жили вместе на втором курсе в колледже. После сеансов я всегда на взводе. Слушать его рассказы, как у терапевта, так и дома, мне никак не помогает. Все изменилось, и я не уверена, разрешится ли эта ситуация когда-нибудь. Он вздыхает и опускает голову. Это происходит довольно часто, что приводит меня к мысли, мучился ли раньше Адам так из-за меня или это все в новинку. — Эми, — начинает он, но останавливается и качает головой, будто заранее осознавая свой проигрыш. — Хорошо. Адам открывает мне дверь, и, как только я сажусь внутрь, захлопывает ее сильнее обычного. Я вижу, как он, ругаясь, обходит машину, небрежно проводя рукой по черным, как уголь, волосам. Снова. Глава 2 — Для таких вещей просто требуется больше времени. Моя мама, Кэрол, погладила меня по голове, словно я комнатная собачка, после чего села за обеденный стол. Родители не особенно любят, когда я остаюсь у них, говоря при этом, что мне будет лучше проводить как можно больше времени с Адамом. Но иногда, после сеанса мне нужно отдохнуть от него, потому что в нашей квартире я чувствую себя словно в клетке. Предполагается, что родители, чья дочь чуть не умерла во время туристического похода, захотят быть с ней рядом как можно больше времени. Но не мои. Этой мой третий визит к ним, с тех пор, как я вышла из больницы, и каждый раз наши разговоры становятся все более неудобными, более натянутыми, чем раньше. Хотела бы я спросить у них, почему они так отдалились от меня. У меня так много вопросов к ним, хотя я знаю, что никогда не получу на них ответы. Томпсоны никогда не обсуждали неприятные вещи и никогда не будут. Мой отец, Дон, бросает маме хмурый взгляд и качает головой, как бы говоря прекратить. До того, как он баллотировался в сенат, когда мне было тринадцать, он был партнером в юридической фирме. Теперь папа все время проводит в офисе. Я знаю — он любит меня, но его манера проявлять какие-либо эмоции по отношению к младшей из двух его дочерей такая же черствая, как стопка налоговой макулатуры, которую он раньше учил наизусть просто так. Некоторые люди проживают всю жизнь в попытках подражать «Джонсонам». С точки зрения моих родителей, они и есть те самые Джонсоны, которыми все восхищаются. Для них, в особенности для матери, самое главное — имидж и внешний вид. Я хмурюсь, думая об этом, пока наливаю странно выглядящий суп в свою миску. Лебеда или что-то вроде того. Выглядит как белые ресницы, но это должно быть полезно. Почему моим родителям нравится Адам? Он богат? Когда мне было шестнадцать, мне не разрешали ходить на свидание с Джэксоном Лэтером. Он был защитником победившей на соревнованиях штата команды по футболу и круглым отличником. Он был вежлив и обходителен, один из немногих ребят в школе, кто относился к девушкам с уважением. Его недостаток? Он также был стипендиатом в нашей частной школе, а его родители жили в трехкомнатной квартире уже пятнадцать лет. Просто парень не был достаточно обеспечен, чтобы со мной встречаться. У него была не та родословная, которую для меня хотела мама. Родословная. Она серьезно использовала это слово, будто мы с Джексоном были собаки. — Мам, почему вам нравится Адам? — я, наконец, решилась спросить, прервав их разговор о ком-то, кто опозорился в загородном клубе, в котором моя мама по утрам попивает «Мимозу» и сплетничает о «менее значимых» членах клуба. Она облизнула губы и сделала глоток вина. — А почему он не может нам нравиться? Я повернулась к отцу. Он не такой притязательный как моя мать, но его запросы для дочери высоки. — Он любит тебя, — папа опустил брови и нахмурился, словно не понял суть вопроса. — Разве этого не достаточно? Для большинства людей, да. Для моих родителей такой вариант не подходит. Может у Адама есть деньги, о которых я не знаю? Мы живем в небольшой, старой двухкомнатной квартирке. Наша мебель выглядит точно так, как у любых других, недавно выпустившихся из колледжа, двадцатидвухлетних ребят. Она не совпадает друг с другом и изношена. На столах видны круги от стаканов, которые не ставили на подставку. Эта квартира никак не тянет на ту, которую бы одобрили мои родители. — Он добр ко мне? Вам он нравится, так ведь? Отец царапает ножом тарелку, из-за чего его ролл падает на пол. Мать начала быстро моргать, после чего взглянув на отца продолжила пить вино. — Конечно, дорогая, — на этот раз вокруг ее глаз видно некоторое напряжение, которое дает мне понять, что она лжет. В присущей моим родителям манере избегания неловких тем разговора, мама начинает рассказывать про мою сестру, Энн, и ее счастливую семейную жизнь. Она замужем уже пять лет и старше меня на семь. У нас с ней никогда не было ничего общего и никогда не будет. По всей видимости, она счастлива в браке с пилотом военно-воздушных сил. Она сидит дома со своим трехлетним сыном, Купером, и моей новорожденной племянницей, Тилли, которую мне так и не довелось увидеть, потому что моя сестра не затрудняла себя визитами и звонками. В то время, как я чувствовала себя некомфортно, демонстрируя состоятельность моих родителей и старалась жить «обычной» жизнью, моя сестра всегда была в восторге от денег, возможностей и внимания, которые они влекут за собой. В глазах моих родителей я замкнутая одиночка, а моя сестра общительная и легка на подъем. Я больше не стала задавать вопросы, потому что знаю, что они больше ничего другого и не ответят. *** Я ненавижу одеваться по утрам. Не то, чтобы мои загипсованная рука и нога оставляют мне много вариантов, просто каждое утро я смотрю на свою одежду и думаю «кто я, черт возьми, такая?» Все изменилось. Мои туфли от Джимми Чу и угги сменились на блестящие красные ботинки Дока Мартина и шлепки. На смену дизайнерским платьям пришли футболки и джинсы. Хоть я и отвергала элитный образ жизни моих родителей, я всегда носила платья и леггинсы, даже в самую суровую Денверскую зиму. Я оторопела, глядя на ботинки, будто они сейчас прыгнут и укусят меня. Я не из тех девушек, что носят такую безвкусную обувь. Это не я. Ничто из этого... хотя нет. Я почувствовала, как мои глаза снова заслезились. Я сама их укушу, ненавидя за то, что после трех недель именно эта пара блестящих, красных, рокерских ботинок, заставит рухнуть мои стены. А еще, я ненавижу слезы. Я не хочу быть слабой. Я никогда не плачу. Во всяком случае, не припоминаю, чтобы была когда-то такой плаксой. Но каждый день, что я провожу в этой квартире с чёрными дырами вместо воспоминаний, вопросы атакуют меня. Почему наша мебель не совпадает между собой? Почему наши комоды выглядят так, будто их нашли на барахолке? Кто я? Что со мной случилось? Как я здесь очутилась? Меня бесит, что я не знаю парня, с которым встречается моя лучшая подруга Келси. Я видела его раз или два, но, по всей видимости, Келси встречается и живет с другом Адама из колледжа, Зандером. Как мне рассказали, они начали встречаться вскоре после того, как начали мы с Адамом. Потом, когда мы с Адамом съехались, Келси переехала к Зандеру. Я чувствую, как кровь бурлит во мне, адреналин смешивается со страхом и замешательством. Я падаю на пол, делаю глубокие вдохи, пока слезы не отступают. Набравшись смелости, я решаю позвонить единственному человеку, кто мне ответит. Единственному, кому я могу доверять. Я улыбаюсь, как только слышу ее ворчливый голос. — Сейчас восемь утра, Эми. Что тебе нужно в такую рань, черт возьми? — Прости, — Келси абсолютно бесполезна до девяти утра и без пары кружек крепкого кофе. Как минимум. — Мне нужна помощь. Ты можешь заглянуть ко мне? Она стонет, и я представляю как она, потягиваясь, крутится на кровати. — Ладно. Я заскочу в Хэш и буду у тебя через полчаса. Но ты платишь. Я соглашаюсь, кряхтя в ответ. Их рогалики просто объедение. Хрустящие снаружи, мягкие внутри, аж тают во рту. Я обожаю их лет с десяти. — Я собираюсь принять ванну, так что если я не буду отвечать, зайди сама. Ее ворчливость сменилось беспокойством. — Тебе нужна помощь? Я покачала головой, хоть она и не могла этого видеть. — Нет, я уже приноровилась. Мы попрощались, и я тихонько поковыляла в ванну. Первые две недели после выписки, Келси приходила ко мне каждый день, чтобы помочь помыть голову и привести себя в порядок. Очень постыдно быть двадцатидвухлетней девушкой, которая не может сама за собой ухаживать. Моя мать ни за что не стала бы мне помогать, а просить Адама я сама не хотела. Учитывая, что он парень и для меня фактически посторонний, я бы не позволила ему мыть меня. Келси была единственным вариантом, который оставался и устраивал меня. Мы росли вместе примеряя наши первые лифчики, к тому же, сейчас она медсестра, так что совершенно не против помочь. Как только моя сломанная рука и швы прикрыты, а загипсованная нога перекинута через край ванны, я делаю все возможное, чтобы себя помыть, с помощью душевого шланга и небольшого количества воды набранной в ванну. Услышав шорох в спальне, я пугаюсь, но вскоре понимаю, что скорее всего Келси пришла с завтраком. — Эй, Келс! Можешь мне помочь? — кричу я через приоткрытую дверь. Только собираюсь позвать ее еще раз, как дверь распахивается. Прекратив брить ногу, я поднимаю взгляд… и замираю. — Убирайся! — я вскрикиваю, как только осознаю, что Адам стоит в дверном проеме и пялится на совершенно голую меня. По моей спине пробегают мурашки. — Адам! Убирайся! Осматриваюсь в поисках полотенца, чтобы прикрыться, но я видимо забыла взять его из шкафа, так как вокруг нет ничего подходящего. И я не могу пойти достать его, потому что не хочу, чтобы Адам увидел больше, чем видит сейчас. Он переводит взгляд с моей груди на глаза и затем моргает. — Прости, я слышал, как ты звала на помощь. Я прикрываю свою грудь здоровой рукой, а по телу разносится странное ощущение от его пристального взгляда. Не могу точно сказать какое, но не уверена, что оно мне нравится. — Убирайся, — я щелкаю ему. Он моргает, затем еще раз. — Я думала, что это Келси. Адам снова моргает, затем закрывает глаза и разворачивается к двери. — Что ты вообще здесь делаешь? Он все еще стоит ко мне спиной, когда опускает голову. — Я решил взять выходной. Думал, мы сможем поговорить. Расстроенная, я наконец, спокойно выдыхаю. — Келси собиралась придти, поговорить со мной.