Оба кивают. – Само собой, – отвечаю я. – Но я не знаю, кто и зачем. – Хорошо. Если вы хотите что-то еще сообщить… – Не сейчас, – шепчу я и полностью закрываю глаза. – Хватит. Я устал. Я слышу, как дверь открывается и снова закрывается, как удаляются шаги и воцаряется тишина. Лежу еще несколько минут, прежде чем открыть глаза. – Проснись и пой, лучик солнца, – шепчу я себе и поднимаюсь в постели. Стискиваю зубы, когда голова начинает болеть от движения. Наклоняюсь и заглядываю под кровать в поисках второго ботинка, но не нахожу его. Возвращаюсь в сидячее положение, притягиваю к себе куртку и достаю телефон. – Привет, Торкильд, – кисло бурчит Ульф в трубке. – Ну, как жизнь с культурной элитой? – О, замечательно! Мне действительно нужно было выбраться из своей каморки и вообще из Ставангера. Множество людей, яркие впечатления и плотное движение на улицах. Я думаю, Осло вот-вот станет моим вторым домом. – Чего ты хочешь? – Ты куришь, Ульф? Звучит как будто… – Нет, черт тебя дери, я не курю. Ты знаешь, что… – Ладно-ладно, я тебе верю. Я знаю, что он держится. Слышу по беспокойству в его голосе. Но все же спрашиваю. Чтобы напомнить ему, что он не курит, и таким образом дать понять, что мне по-прежнему не хватает таблеток. – Что делаешь? – Лежу в кровати и думаю об исследовании для книги Миллы, – говорю я. – О том, стоит ли продолжать. – Ты хочешь домой? – Нет, но есть пара вещей… – Мы не будем менять схему твоего лечения, – недовольно отвечает Ульф. – Почему нет? – Приезжай домой, и я с удовольствием расскажу тебе об этом по пути на фабрику по изготовлению свечей. – Знаешь что? Хуже всего, что я даже не верю в существование какой-то свечной фабрики под патронажем НАВ. Ты просто используешь это назло мне, чтобы наказать за то, что больше не куришь… – Приезжай домой, и посмотрим, – ершится Ульф. – Ты долго искал дно, Торкильд, и там ты найдешь его. На самой глубине бочек со стеорином, субсидированных НАВ, на болоте Ауглендсмюро. – А что, если со мной что-то случится? Что, если я, например, попаду в аварию и умру… – Умрешь? – голос Ульфа приобретает совсем другую интонацию. Более настороженную. – Что ты хочешь сказать? – Люди же попадают в аварии, умирают. – Люди умирают, да. Некоторые даже сами пытаются ускорить процесс. Что вообще тебя интересует? – Если что-то когда-то случится со мной, мне просто интересно, что станет с моим телом? Где меня похоронят? Этот разговор полностью вышел из-под контроля, и я изо всех сил стараюсь вернуть его в правильное русло. – Ты спрашиваешь, где тебя похоронят, когда ты умрешь, Торкильд? – Да. – Зачем? – Это никак не связано с тем, что ты думаешь. У меня все хорошо. Но работа у Миллы, пропадающие люди навели меня на такие мысли. – Мысли о том, где тебя похоронят? – Есть какое-то специальное кладбище, или оно привязано к округу, в котором я живу, ну, все такое. – А ты где хочешь, чтобы тебя похоронили? – Не знаю, в том-то и дело. Я не считаю какое бы то ни было место своим домом, и… – Как насчет Танангера? – Нет, Ульф. Речь не идет о Фрей. – Речь всегда о Фрей, – парирует Ульф. – Нет, нет, это… – Ладно. Что, если я тебя кремирую, а урну с тобой, Аске[16], то есть, конечно, с твоим прахом, поставлю на каминную полку у себя дома как напоминание о моем самом крупном терапевтическом поражении, о пятне позора, в знак почтения памяти пациента, которому ничем нельзя было помочь, до которого, мать твою, невозможно достучаться, как до любого благоразумного человека. – Знаешь что, Ульф? Я звоню тебе как другу. Если бы я решил покончить с собой, не звонил бы. Дело совсем в другом, и если ты собираешься оставаться таким говнюком и не желаешь помочь мне, то пусть так и будет. Поговорим, когда приеду домой. Пока. Я кладу трубку. Ульф не готов. Если я вернусь в Ставангер сейчас, меня не ждет ничего, кроме бесполезных таблеток счастья и новых промежуточных целей на пути к полной независимости от препаратов. Все, на что я могу надеяться, – этот разговор еще на шаг приблизит его к пачке «Мальборо», к состоянию чистой и внезапной фрустрации, или хотя бы он поскорее захочет здраво обсудить ситуацию с препаратами, когда я закончу с этим делом. Я делаю глубокий вдох и перезваниваю Ульфу. – Это снова я, – говорю я, когда Ульф наконец берет трубку. – Я знаю, – отвечает он. Звучит спокойнее. Даже слишком спокойно. Как после «Мальборо». – Это дело, – начинаю я. – Да? – Это не такое дело, как мы предполагали. – Что ты имеешь в виду? – Это не исследование, Ульф. Это расследование. Мы ищем дочь Миллы. – У Миллы Линд же нет никакой дочери? – Есть. В молодости ее изнасиловали, позже ребенка забрали из-за ее психического состояния. Поэтому она наняла Риверхольта. Чтобы найти Оливию. Через неделю после того, как они нашли ее, Оливия с подругой сбежали из приюта. Милла и несколько ее друзей-полицейских сейчас занимаются поисками. Они хотят, чтобы я им помог. Ульф молчит. Возникает долгая пауза, и я жду, неуверенный, будет ли сейчас взрыв или он просто скомандует мне ехать домой. – У Мугабе тоже была дочь, – наконец произносит он. – Что? – У Августа Мугабе, главного героя серии книг Миллы. У него родилась дочь, когда он был молод, задолго до того, как встретил Йертруд. Мать ребенка не хотела иметь с Мугабе ничего общего, даже отказывала ему в посещении дочери, но Август следил за ней на расстоянии, мечтал о ней, представлял себя отцом. Девочка пропала примерно в то время, когда Август встретил Йертруд. Я все время думал, что она имеет какое-то отношение к исчезновению. – Так мне продолжать? И снова тишина. Кажется, будто Ульф думает не о том, стоит ли мне продолжать, но о том, что означает эта информация для вселенной книг Миллы и ее персонажей. – Значит, вы ищете дочь Миллы? – после долгой паузы говорит он. – Ты, Милла и несколько… полицейских, которые знают, кто ты такой. Или кем ты был. И они не против иметь тебя в команде? – По крайней мере, один из них. – Ну, тебя полюбить непросто. Один из двух – удивительно хороший результат, скажу я тебе. Особенно учитывая, что они полицейские. – Значит, ты хочешь, чтобы я продолжил? – Я решил не рассказывать больше – обо всех неясностях вокруг смерти моего предшественника и о том, как меня сбили. – А вот эти вопросы о том, где тебя похоронят, это откуда идет? – Хоть я и болен, мне можно рефлексировать, когда выныриваю на поверхность. Я думал, такие вещи ты определял как прогресс? – Да, продолжай, – соглашается Ульф. Звучит так, словно ответ удивляет его самого. – До тех пор, пока все не обострится. Тогда позвонишь мне. Так ведь? – Конечно, – говорю я и кладу трубку. Натягиваю штаны и куртку, разорванную на спине практически пополам, затем надеваю один ботинок, провожу рукой по волосам и направляюсь из комнаты на поиски выхода. Коридор пуст. Я слышу, как кто-то стонет в одной из палат, и тороплюсь к открытой двери. Внутри я вижу врача и медсестру, склонившихся над мужчиной. Кажется, они разрезают штанину на его ноге. Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаюсь успокоить дыхание и сконцентрироваться. Следую по стене к указателю. В комнате ожидания сидят несколько понурых пациентов, чей вечер также принял неудачный оборот. Я появляюсь в дверном проеме, и все поднимают на меня глаза, и тут же отворачиваются к стене, возможно, от страха, когда понимают, что это не дежурный врач.