– Кажется, мы и впрямь наткнулись на одного или двух аллигаторов. Нижняя полоска марли засохла и намертво прилипла к коже мужчины. Мириэль смочила ее водой и начала аккуратно, поочередно с каждого уголка, сдвигать ее. – Вам следовало бы начать бизнес по продаже лягушек, чтобы люди могли поджарить их на своих электроплитках. Это наверняка будет вкуснее всего, что готовит шеф-повар из курицы. – Буду иметь в виду, – улыбнулась она, хотя знала, что скорее наденет хлопчатобумажные чулки, чем вернется на то болото. В конце дня, когда Мириэль собрала в мешки дневной мусор – обрывки марли, пустые тюбики с мазью, грязные повязки – и вынесла их наружу, чтобы отнести на мусоросжигательный завод, она вдруг поняла, что Гектор не приходил на перевязку. На прошлой неделе раны и узелки на его ногах заживали хорошо. Может быть, теперь они затянулись полностью? Но в тот вечер за ужином Мириэль не увидела его и в столовой. Наверное, ест в своей комнате после долгого рабочего дня, успокоила она себя. Она сидела рядом с Айрин за привычным столиком и слушала, как ее соседи по дому рассказывают о бегуне по прозвищу Летающий Финн и о каком-то мировом рекорде, который он только что побил. Это была значимая новость, которую передавали по радио. Но даже если спортсмен действительно красивее Валентино, как настаивала Айрин, его сколь бы то ни было быстрый рывок – тема, мало интересовавшая Мириэль. Однако она рассмеялась, когда Мэдж предложила Айрин сделать его мужем номер три. Жанне, казалось, тоже не было дела до спортсмена. Пока женщины разговаривали, она соорудила на своей тарелке башню из картофельного салата с водопадом гороха, низвергающимся с одной стороны. Если бы это сделала Эви, Мириэль потребовала бы, чтобы дочь не играла со своей едой. Но что в этом плохого? Мириэль выудила помидор черри из остатков своего салата и пристроила его на вершине башни. Они обе захихикали, хотя Мириэль одновременно почувствовала укол сожаления. Ей, как матери, следовало бы больше играть с дочкой и меньше ругаться. Когда она вернется домой, обязательно позволит больше шалостей, даже за обеденным столом. Будь проклята Миссис Пост и ее книга по этикету! Закончив есть, они собрали грязную посуду и бросили подносы на стойку. Мэдж предложила сыграть в бридж на заднем дворике, как только солнце сядет и болотистый воздух остынет. Мириэль согласилась, что Жанна будет в ее команде, если пообещает просидеть всю игру, не жалуясь, что ей скучно. Выходя, Мириэль взглянула на доску объявлений, висящую на стене рядом с дверью. Расписание богослужений в обеих часовнях было прикреплено к доске вместе с написанными от руки рекламными объявлениями обо всем – от запчастей для велосипедов до стрижек. В углу был список из лазарета – реестр имен, обновляемый всякий раз, когда пациент поступал или выписывался. Мириэль застыла, вызвав ворчание жителей, толпящихся позади. Имя Гектора оказалось в списке. Вместо того чтобы направиться к себе домой, она поспешила по дорожке к мужскому лазарету. Существовали самые разные причины, по которым пациент попадал туда. Некоторые из них были пугающе серьезными, такими как пневмония, заражение крови или поражение гортани, когда узелки заполняли дыхательное горло, и пациент медленно задыхался, если не удавалось сделать трахеотомию. Но остальные не были смертельными, напомнила себе Мириэль. Легкая реакция, переутомление, воспаление глаз. За исключением особых обстоятельств, женщинам не разрешалось находиться в мужском лазарете. К счастью, единственной дежурной медсестрой оказалась добродушная сестра Лоретта. – Миссис Марвин, почему вы здесь? Ваша смена? – Завтра, – ответила она. – И в женском лазарете. – Да, верно. – Она взяла Мириэль за руку и погладила ее. Ее покрытая возрастными пятнами кожа всегда была мягкой и прохладной. – Эти долгие летние дни так сбивают меня с толку. – Я пришла спросить о Гекторе. – Боюсь, нефрит. – Насколько серьезно? – Еще слишком рано говорит о чем-то, дорогуша. – Могу я его увидеть? Сестра Лоретта огляделась, словно желая убедиться, что сестры Верены там нет, затем кивнула. – Пятнадцатая кровать. Просто быстрый визит, учти. Мириэль прошла по центральному проходу комнаты мимо нескольких кроватей, прежде чем увидела Гектора. Верхний свет уже был выключен, но сумеречный свет проникал через открытые окна. Мужчина спал. Мириэль пододвинула табурет и села, однако не стала его будить. С момента их отъезда из Калифорнии прошло пять месяцев. Как она боялась его и всех остальных в том товарном вагоне! Как мало она знала об этой болезни! Она подоткнула одеяло ему под плечи и убедилась, что стакан, стоящий на тумбочке, наполнен водой. Его лицо выглядело опухшим, закрытые глаза были похожи на набитые подушки, вдавленные в глазницы. Нехороший знак. Подобные отеки случались, когда почки не работали и организм не мог избавиться от жидкости, так учила ее сестра Верена. Но Мириэль видела, как женщинам с такими отеками внезапно становилось лучше, их судна, сухие минуту назад, в следующее мгновение могли быть переполнены. Прежде чем уйти, она наклонилась и осторожно коснулась губами его щеки. Несколько дней, и с ним все будет в порядке. Док Джек лечит его. И сестра Верена. Как бы сильно Мириэль ни недолюбливала эту женщину, ее навыки медсестры не имели себе равных. Даже сестра Лоретта, которая сейчас сидела и вязала за столом медсестер, проявляла к Гектору величайшую заботу и любовь. Мириэль не стоит беспокоиться. Или так она пыталась успокоить себя. Глава 31 В течение следующих двух недель Мириэль занималась своими обычными делами – работала в клинике, играла в карты с Мэдж и Айрин, читала на ночь Жанне – и старалась не беспокоиться о Гекторе. Порой, когда она пробиралась в лазарет, чтобы навестить его, замечала, что он выглядит лучше. Сидя в постели, потягивает бульон или читает газету. В другие дни он был сонным, растерянным, его ноги и ступни так распухали, что под одеялами казались стволами деревьев. День выплаты жалованья наступил в начале августа. За прошедшие месяцы она усвоила, что этот момент в Карвилле сам по себе является праздником. Коменданты каждого дома распределяли деньги, собирая подписи на аккуратных бланках сестры Верены, выдавая причитающиеся каждому работнику от десяти до сорока долларов. Возможно, это была обременительная задача – отследить всех в списке, но слухи распространялись быстро, и жители сами выстраивались в очередь, находя своих комендантов. После этого все бросались в столовую и зал отдыха. Толпа собиралась в дальнем углу зала, где играли в кости и карты. В результате там стоял шум – приветствия, проклятия и споры, которые, как правило, заканчивались кулачными боями. В столовой запасы исчезали с полок так быстро, насколько Фрэнк успевал их заполнять. Аппарат с газировкой высыхал, а ящик со льдом пустел. У стерилизатора накапливалась корреспонденция, пяти- и десятидолларовые купюры, аккуратно сложенные и вложенные между страниц писем тех жителей, чьи семьи снаружи все еще зависели от них. Мириэль слышала, что некоторые семьи не принимали деньги. Другие пропитывали их двухлористой ртутью, как только они приходили, а затем вешали сушиться на бельевую веревку. Она подозревала, что те, кто в крайней нужде, не теряли времени даром и отдавали долги домовладельцу или продавцу бакалейной лавки немедленно. В первый раз, когда она получила свою зарплату – тридцать долларов минус пятнадцать за потраченную впустую мазь в аптеке и испорченную униформу, – это действительно было поводом для празднования. То была ничтожная сумма, учитывая, что в Калифорнии у нее было в десять раз больше средств только на карманные расходы. Но те деньги она получала просто так. Сначала от отца, потом от Чарли. Эти – она заработала сама. Монеты почему-то казались тяжелее, а купюры – более хрустящими. Каждый раз, когда она покупала газировку или листала каталог, отмечая закладками товары для покупок, она чувствовала себя… способной. Способной добиваться поставленных перед собой целей. Но сегодня Мириэль не хотелось праздновать. Ни за тридцать долларов, ни за триста. Она обошла толпу женщин, окруживших Айрин, и села на ступеньки ближайшего крыльца. Хотя еще не было десяти часов, августовский воздух был горячим и липким, и она обмахивалась веером из пальмовых листьев. – Извини за ожидание, детка, – сказала Айрин несколько минут спустя, кряхтя и морщась, когда села рядом с ней. – Эти старые кости уже не те, что были раньше. – Я никуда не спешу. Она протянула Мириэль ее тридцать долларов, и Мириэль вписала свое имя в бланке. Первые несколько раз, когда она подписывалась, ей приходилось вычеркивать настоящее имя, переправляя его на Полин Марвин. Теперь ей почти не нужно было об этом задумываться. – Что ты собираешься делать теперь, когда ты богатая женщина? – Айрин легонько толкнула Мириэль локтем. – О, подожди, ты же всегда была богата. Мириэль пожала плечами. – В последнее время ты действительно хандришь. Почему бы тебе не отправиться в столовую и не выбрать себе что-нибудь приятное из каталога Сирса и Робака? – А под приятным ты подразумеваешь дешевое и простецкое? Айрин улыбнулась. – Так-то лучше, детка. Уже больше похоже на твое обычное высокомерие. Мириэль выдавила мимолетный смешок. – Ты иди, а я тебя догоню, – сказала Айрин. – Я должна вернуть эти бумаги сестре Верене, пока у нее не случился припадок. Они встали и разошлись на полпути. Мириэль не спешила идти в столовую. Она обмахивалась веером на ходу, черпая все, что могла, в цветах и пении птиц за ограждениями. Конечно, было жарко, зато лужайки, деревья и сады окрашивали колонию в яркий летний зеленый цвет. Калифорнийские древесные пальмы и бледный эвкалипт не шли ни в какое сравнение. Дорожка привела ее к двенадцатому дому. Как всегда, несколько мужчин бездельничали на крыльце в креслах-качалках, их вытянутые ноги торчали на дорожке, как препятствия на ипподроме. Она знала, что лучше не подслушивать их сплетни, но до ее ушей долетело имя Гектора, за которым последовало слово «чумазый». Мириэль остановилась. – Что ты только что сказал? – Чего? – проворчал один из стариков. – Гектор в лазарете, а вы, ленивые задницы, сидите здесь и называете его чумазым? Мужчина фыркнул. – Я же говорил, что она неравнодушна к латиносам. Ногти Мириэль впились в ее ладони. Не то чтобы она не слышала таких слов раньше – она и сама произносила их раз или два. Но то было раньше. Неужели ужасная болезнь и клеймо отверженных ничему их не научили? – Вы могли бы задуматься, что, раз уж все мы здесь прокаженные, стоит попытаться найти в своих старых иссохших сердцах желание быть немного добрее. Мужчины вздрогнули при слове «прокаженный». Она переступила через их вытянутые ноги и продолжила путь. – Ему здесь нечего делать, – крикнул ей вслед один из мужчин. – Это место для американцев. Мириэль не обернулась. Сообщение о том, что Гектор родился в Калифорнии, не изменило бы их мнения. Вместо этого она подняла руку и вытянула средний палец – так, как это делают пьяные мужчины в клубах. Только завернув за угол, Мириэль опустила руку – сестра Верена была как раз за поворотом и шла в ее направлении. – Боже мой, миссис Марвин, что вы делаете? – Просто… э-э… разминаю руку. У меня была судорога. – А ваш палец? – Судорога. Сестра Верена остановилась. Большие крылья шляпы отбрасывали тень на ее лицо, но Мириэль удалось разглядеть кислое неодобрение в ее глазах. – Проследите, чтобы его снова не свело судорогой. Это больница, миссис Марвин. Не салун в глухом переулке. – Я сделаю все, что в моих силах. – Почему так получается, что сил вам постоянно недостает?