Но Елена не двигалась. Теперь она плакала еще яростнее. – Я просто хочу подержать его, всего на минутку, пожалуйста! – Мне жаль. Вы знаете, что это невозможно, – сказал Док Джек. – Это для его же блага. – Почему она не может подержать… – Мириэль замолчала. Она совсем забыла об их болезни! Она направилась в дальний конец комнаты, где находилась сестра Верена с ребенком. Конечно, минута или две в объятиях матери не повредят. Сестра Верена повернулась и вытянула руку. – Стойте на месте! – Но это ее сын. Ее сын, ради Бога! – Извините, миссис Марвин. С этим ничего не поделаешь. – Голос сестры был низким и хриплым. – Пожалуйста, идите и помогите доктору. Мириэль замерла на месте. В операционной царил беспорядок из промокших полотенец, разбросанных медикаментов и инструментов. Прожектор над Еленой заливал ее желтым светом. В зеркалах над головой отражалась лужа родильной жидкости с оттенком крови, образовавшаяся у подножия стола, на котором она лежала. Ребенок забеспокоился. Елена продолжала плакать. Мириэль была слишком измучена, чтобы сдерживать свой гнев. Он выплескивался из нее, оставляя вместо себя обжигающую пустоту. Она вернулась к операционному столу и последовала инструкциям Дока Джека. Она не могла смотреть Елене в глаза, пока массировала ее опустившийся живот, смывала влагу с кожи, меняла испачканную больничную рубашку. Когда пришла сестра Лоретта, чтобы забрать ребенка, Мириэль была не в силах взглянуть в ее сторону. Она не хотела чувствовать себя еще большей соучастницей этого ужаса, чем уже чувствовала. Глава 45 Мириэль вышла из операционной уже утром, небо словно в насмешку было глубокого синего цвета. Она слышала голоса в столовой, но не могла представить, что сможет что-нибудь съесть. Возможно, если примет душ и поспит… хотя и это было сомнительно. Где-то среди домов играл патефон одного из жильцов. «Adeste Fideles». Мириэль, с трудом передвигавшая ноги, резко остановилась. Наступило Рождество. Неужели Жанна уже проснулась и обнаружила, что Санта-Клаус снова забыл про нее? Мириэль не могла вынести разочарования в глазах девочки. Сегодня она уже видела такое горе, что этого хватит ей на всю жизнь. Мириэль изменила курс, следуя за музыкой. На этот раз она действительно разобьет пластинку, независимо от того, кому та принадлежит. Все это ложь! Каждая песня, каждый виток ленты и каждая нить попкорна, призванные убедить всех этих людей, что их жизнь не была жалкой и безнадежной. Каблуки ее туфель громко стучали по дорожке. Ее семья не думала о ней сегодня. Не скучала по ней. Они строили снежные замки и ели раклет[84]. Чарли, вероятно, забыл письмо, которое она написала для девочек, оставил его на боковом столике вместе с запасными запонками, которые собирался упаковать. Она лгала себе, когда верила в обратное, но теперь Мириэль покончит с обманом. Жизнь в Карвилле – бессмысленна. Она услышала, как «Adeste Fideles» закончилась. Однако другая рождественская песня, такая же фальшивая и лживая, звучала теперь с противоположной стороны. Все ее тело болело, а веки слипались, но Мириэль была полна решимости прекратить эти звуки. Она завернула за угол и прислушалась. Теперь песня казалась далекой и уносилась в другом направлении. Она развернулась, но сделала всего несколько шагов, прежде чем зазвучала еще одна песня. И еще одна. Это выглядело так, как если бы в колонии внезапно включились все фонографы и радио. Она заткнула уши и, рыдая, опустилась на землю. Ее трясло. Прохладный зимний воздух покалывал кожу. Отняв ладонь от уха, чтобы вытереть нос, она услышала сквозь музыку свое имя. Она вытерла глаза рукавом и покосилась на дорожку. – Миссис Марвин! – кричала Жанна, мчась к ней. – Иди посмотри, иди посмотри! Мириэль вскочила, встревоженная настойчивостью в голосе девочки. Что-то случилось с Айрин? С Фрэнком? С одним из их соседей по дому? Но когда Жанна подбежала ближе, Мириэль увидела в ее глазах восторг. Девочка схватила Мириэль за руку и потащила ее в столовую. – Санта нашел нас, как ты и говорила! И он привез мне, Тоби и всем детям подарки! Иди посмотри! В столовой жители столпились вокруг рождественской елки, наблюдая, как ребятишки открывают свои подарки. Оборванные ленты и скомканная оберточная бумага валялись на полу. Жанна показала Мириэль доставшуюся ей серебряную губную гармошку и розово-голубой леденец, подозрительно похожий на те, что продавались на пирсе Оушен-парка. Каждая из близнецов получила куклу, которая умела закрывать глаза, леденец на палочке и детский чайный сервиз для совместных чаепитий. У других были пони-палки, игрушечные поезда и наборы домино. Леденцовые палочки и арахисовый зефир. Домино, свистульки и сладости были повсюду. Тоби продемонстрировал своего нового плюшевого мишку и пострелял по мишеням в игре «The Crows in the Corn». Мириэль отступила назад, наблюдая этот счастливый хаос, и поискала глазами Фрэнка. Он улыбнулся ей, стоя с противоположной стороны наряженной елки. Мириэль улыбнулась в ответ. Она была почти уверена, что это Чарли прислал конфеты и некоторые подарки. К какому-то Рождеству они купили ту же самую глупую игру с мишенями для Феликса. И по меньшей мере, одна из организаций, в которую она написала, скорее всего тоже прислала игрушки. Позже будет достаточно времени, чтобы выяснить, кто именно. Теперь все, чего она хотела, это помыться и поспать. Добравшись до восемнадцатого дома, она уловила звуки фонографа Айрин. Не его ли она услышала, выйдя из операционной? Это не имеет значения, решила Мириэль. У нее пропало желание разбивать пластинку и заставлять музыку умолкнуть. Айрин сидела на диване в гостиной. Ваза с цветами исчезла. Мириэль застыла в дверях. Неужели только вчера они вместе смеялись в аптеке? Казалось, прошли годы. – Что случилось с твоими цветами? Айрин подняла глаза. – Они завяли. – Они были прекрасны, пока стояли. Айрин пожала плечами. Мириэль медленно вошла в комнату. – Мне жаль, что я… Мне жаль, что я сказала тебе те слова. Я прошу прощения за все. Я просто… – Она потянулась к шее, но у нее не было ни бус, ни ожерелья, за которые можно было уцепиться. – Завидовала. Айрин покачала головой и похлопала по потертой диванной подушке рядом с собой. Мириэль села. – Тут нечему завидовать, детка. Я сама купила эти цветы. – Я думала, что твой сын… – Он хороший, но ты же знаешь, каковы мужчины. Болваны, по большей части. Он теперь занятой человек и забывает о своей старой маме. К тому же ему нужно думать о собственных детях. – Она покрутила на пальце кольцо с ярким рубином. – Поэтому я покупаю их сама и делаю вид, что они от него. Мириэль сжала ее руку. – Я уверена, что он любит тебя и был бы ужасно рад узнать, что ты получила цветы, даже несмотря на то, что этот болван не догадался купить их сам. Айрин усмехнулась. – Так чем же сестра Верена заставила тебя заниматься все это время? Мириэль посмотрела на свои руки. Небольшое пятно крови запачкало рукав ее рубашки. Она открыла рот, но вместо слов вырвалось рыдание. Айрин притянула ее к себе. И она плакала на плече подруги, пока играла рождественская музыка. 5 Января, 1927 г. Дорогая Мириэль, Надеюсь, посылка прибыла как раз к Рождеству. Эви была рада помогать мне с выбором подарков. Мы отлично проводим время в Швейцарии. Как раз то, что нам было нужно, чтобы отдохнуть от Лос-Анджелеса и всей его суеты. Девочкам нравится снег. Я купил Эви пару коньков, и она проводит весь день на озере рядом с шале. Не волнуйся, лед довольно твердый. Иногда она тянет Хелен за собой на санках. Ты бы умерла, услышав их смех. Глория очень дружелюбна и прекрасно принимает нас. Жаль, что мы нужны в студии сразу после праздников. Твой муж, Чарли P.S. Я прочитал девочкам твое письмо на Рождество. Без тебя этот день показался совсем другим. Глава 46 После Нового года елку из столовой вынесли на мусоросжигательный завод. Украшения были сняты и убраны в коробку до следующего года. Рождественские пластинки спрятаны под кроватями или в глубине шкафов. Суета, которую Мириэль ненавидела, исчезла. Однако колония без всего этого показалась ей голой. Вездесущий белый цвет снова стал бросаться в глаза. Казенная белая краска на зданиях, дорожках, водонапорной башне и скамейках. Белые надгробия. Белые халаты и униформа, которые постоянно отбеливают, чтобы удалить пятна пота и крови. Казалось, даже небо участвовало в заговоре, целыми днями закутанное в белые облака. Когда Фрэнк упомянул о Марди Гра и о плане, который придумал клуб поддержки для развлечений и маскарада, она поддразнила его, сказав, что они в Карвилле живут от праздника до праздника. – Что ты будешь делать, если отменят Пасху или День благодарения? – спросила она. Было туманное воскресное утро, и они столкнулись друг с другом на лужайке между часовнями. – Mais, у нас все еще есть День Деревьев, День памяти Конфедерации, День Флага и День перемирия, – ответил он, подмигивая ей. Наблюдая вокруг абсолютно бесцветную и унылую картину, она поняла, почему он это делал. То было бегством от скуки их повседневности и ужасов их болезни. Это давало обитателям колонии пищу для разговоров в перевязочной клинике, когда она разматывала бинты и мыла им ноги. Разговоров о чем-то, кроме их мокнущих язв и узловатой кожи. Это давало женщинам в лазарете то, чего они ждали с нетерпением, когда их дни были заполнены только болью и лекарствами. Но Мириэль не хотела развлекаться. – Я жду того дня, когда мне вручат диплом и объявят, что я здорова. Он снял шляпу и провел скрюченными пальцами по волосам. Туманный воздух подчеркивал их волнистость и блеск. – Конечно, мы все живем ради этого дня. Ты просто возлагаешь большие надежды на то, что это произойдет скоро. – Лечение гипертермией – вот мой билет. Я своими глазами видела, что это помогает. – Неважно, что у Лулы случился судорожный припадок. – Когда они начнут следующее испытание, я буду первой, кто зарегистрируется. Вот увидишь. – Он кивнул, явно не желая начинать их старый спор. Но Мириэль не могла остановиться: – Я отказываюсь жить так, как ты, выживая за счет попыток отвлечь свое внимание, потому что ты слишком боишься надеяться. Она пожалела о своих словах, как только произнесла их, и ждала от него дерзкого ответа. Но он спокойно произнес: