– И это плохо? – Не плохо, просто… раздражает. Он сбросил пиджак, поднялся по двум разделявшим их ступенькам и накинул пиджак ей на плечи. Тот был теплым и пах им – мылом, сандаловым деревом и мазью. Воротник из камвольной шерсти щекотал ее шею так, словно это были его поцелуи, которые ей привиделись. – Я не знаю, почему не могу держаться подальше от тебя, Полли, – заговорил он. – Я не знаю, почему не позволяю тебе. Он пристально посмотрел на нее с напряжением, подходящим для кинофильма. Она представила, как режиссер говорит: «Вот это взгляд! Давайте увеличим подсветку и приблизим». Чарли когда-то тоже смотрел на нее с таким желанием, не так ли? Мириэль не смогла представить себе эту картинку. Даже форма и пестрый оттенок глаз мужа были размыты в ее сознании. «А теперь, Фрэнк, наклонись и поцелуй ее», – сказал бы режиссер. Мириэль затаила дыхание. Как по команде, Фрэнк подошел ближе. Как раз перед тем, как их губы встретились, на дорожке послышался шорох велосипедных шин и топот ног. Они быстро отстранились друг от друга и посмотрели в ту сторону, откуда доносился шум. Танцы, похоже, закончились, и последние из завсегдатаев вечеринок тащились к ним. Они курили, смеялись и потягивали пунш из чашек, которые стащили из зала отдыха. Некоторые направились к своим домам. Остальные, либо слишком пьяные, чтобы найти дорогу домой, либо намеревавшиеся веселиться всю ночь напролет, приблизились к Мириэль и Фрэнку. Билли и Роза были среди них. – Фрэнк, – промямлил Билли. – Ты как раз тот парень, которого мы искали. Прокрути нам несколько пластинок на своем фонографе, хорошо? Фрэнк взглянул на Мириэль, затем снова на небольшую толпу. – Поздновато для этого, тебе не кажется? – Еще даже не полночь, – возразил один из них. – Марди Гра еще не закончился. – Я устал, – настаивал Фрэнк, пристально глядя на Билли. – Почему бы тебе не пойти и не поприставать к Айрин. Но Билли явно был слишком пьян, чтобы уловить намек. – Она решила лечь пораньше. – Он положил руку Фрэнку на плечо. – Давай, старина. Отказ не принимается. Фрэнк вздохнул и посмотрел на Мириэль, в его красивых голубых глазах читалось извинение. – Ты идешь? Она хотела этого. Безумно. Танцевать с ним, пока все остальные не устанут и не разойдутся по домам, затем начать снова с того места, где они остановились, и наконец поцеловаться. Она вернула ему пиджак. – Я лучше не буду. Глава 51 На следующее утро Мириэль проспала завтрак и помчалась в лазарет, чтобы не опоздать на работу. За несколько недель до Марди Гра по колонии распространился грипп, и большинство больничных коек оказались заняты. Женщины интересовались вчерашним праздником, пока Мириэль проверяла их жизненные показатели и подносила таблетки. Она рассказывала о параде и вечеринке по меньшей мере дюжину раз, описывая платформы, музыку, костюмы и еду с мельчайшими подробностями, когда видела, как от этого загораются их глаза. – Я надеюсь, что в следующем году они устроят еще одну вечеринку, – сказала одна из женщин. – Я сто лет не праздновала Марди Гра. – Конечно, мы так и сделаем. Только спустя время, раздавая женщинам завтрак, Мириэль поняла, насколько ошибочны были ее слова. В следующем году не будет никакого «мы». Она уедет отсюда домой к своей семье. Карвилл станет не чем иным, как воспоминанием. Это должно было сделать ее счастливой. Это действительно делало ее счастливой. До тех пор, пока она не задумывалась о тех, кого оставит здесь. Жанна, Мэдж, мистер Ли, Фрэнк… Все те, кто никогда не сдаст двенадцать отрицательных тестов, чья единственная надежда – излечение. Мириэль была так отвлечена этими мыслями, что споткнулась о ножку одной из кроватей. Ей удалось удержаться и не упасть, но молоко из кувшина, который она несла, выплеснулось на ее униформу. Сестра Верена подняла глаза от стопки бумаг, которые она сортировала, и бросила на Мириэль кислый взгляд. Пятно пепла темнело у нее на лбу, напоминая Мириэль, что она, как и все остальные католики, сегодня постилась. Неудивительно, что она была такой раздраженной. Мириэль вытерла пролитое на пол молоко, затем поспешила обратно в свою комнату, чтобы переодеться. Когда она пришла, дом оказался пуст: Жанна в школе или прогуливает уроки, а остальные ее соседи по дому в зале отдыха поглощены игрой в покер или джин. Они играли почти каждое утро перед обедом, и Мириэль не удивляло, что Великий пост их не остановил. Однако, переодеваясь, Мириэль услышала тихий царапающий звук. Непохожий на тот, который возникал, когда мышь грызла плинтус. Он был непрерывный. Она выскользнула из комнаты в одной сорочке, пошла на звук и очутилась у двери Айрин. Она, вероятно, в последнюю минуту собирает вещи для завтрашнего отъезда, решила Мириэль. Хотя это не совсем объясняло шум. Она дважды постучала в дверь. Когда подруга не ответила, она вошла без спроса. Свет был выключен, тяжелые шторы занавешены. Комнату наполнял резкий запах дезинфицирующего средства. Откуда-то изнутри доносился тот самый скребущий звук. – Айрин? Ответа не последовало. Мириэль нащупала вдоль стены окно и отдернула занавески. Айрин лежала на кровати, отвернувшись от нее. – Вставай, соня. Уже почти одиннадцать. Комната Айрин была опрятнее, чем Мириэль когда-либо видела, но ничего из ее одежды или безделушек не было упаковано в сундук. Из множества фотографий в рамках, висевших у нее на стене, только одна была вынута. Она лежала лицевой стороной вверх на ее тумбочке рядом с очками и вскрытым письмом. – Как ты вообще собираешься успеть на свой завтрашний поезд? Я же предлагала помочь тебе собрать вещи. В ответ снова раздался только ровный скребущий звук. Мириэль оглядела маленькую комнату в поисках источника шума. Айрин притащила свой фонограф из гостиной и втиснула его в дальний угол. На проигрывателе крутилась пластинка, игла скрежетала по этикетке. – Айрин, ты собираешься испортить свою машину? – Она пересекла комнату и подняла тонарм. – Не говоря уж о пластинке. Пластинка была поцарапана, а этикетка порвана. Мириэль сняла ее с проигрывателя и повернулась к кровати. – Вставай! Нам лучше начинать собираться, если ты не хочешь пропустить свой… Мириэль уронила пластинку, которая разбилась об пол вдребезги. – Айрин! Лицо Айрин застыло в гримасе, ее глаза были неподвижными и тусклыми. Пена застыла коркой вокруг ее открытого рта. Язык был пепельно-белым и распух вдвое по сравнению с нормальным размером. В спешке, чтобы добраться до своей подруги, Мириэль пнула пустую бутылку. Она перекатилась на бок и остановилась под фонографом. Взгляд Мириэль зацепился за этикетку: «Лизол». – Айрин! О, Боже. Айрин! – Она опустилась рядом с кроватью и потрясла женщину. Конечности Айрин были холодными и окоченевшими. Она хлопнула Айрин по щеке в надежде, что подруга вздрогнет, вздохнет или дернет веком. Ничего. Мириэль отскочила от кровати и закричала. * * * Два дня спустя Айрин похоронили под недавно распустившимися пеканами на кладбище на окраине колонии. Мириэль не отрываясь смотрела на маленькие белые надгробия, усеявшие двор, на которых были выгравированы только имя, идентификационный номер пациента и дата смерти. Камень Гектора и кучка других были яркими и стояли прямо. Остальные были испещрены мхом и занесены землей. Мириэль стало тошно при мысли о том, что теперь Айрин среди них, особенно когда она осознала, что на камне будет выгравировано придуманное имя. Мириэль даже не знала настоящего имени подруги. Теперь она никогда его не узнает. В официальном отчете причиной смерти была названа сердечная недостаточность. Мириэль держала пустую бутылочку из-под лизола при себе. Смерть Айрин не должна была стать пищей для пересудов Бригады Кресел-качалок. Кроме того, ее сердце действительно было разбито из-за письма, которое Мириэль нашла у кровати. Оно было от ее сына, где он прямо писал, что не хочет, чтобы она возвращалась домой, сколько бы отрицательных анализов у нее ни было. Как сказал мистер Хэтч, однажды прокаженный всегда остается прокаженным. Возвращаясь с кладбища, Мириэль чувствовала себя опустошенной и оцепеневшей. Как мог сын Айрин быть таким жестоким? Высокий забор с колючей проволокой поблескивал вдалеке. Впервые казалось, что он не только удерживает их внутри, но и защищает от всего зла снаружи. Небольшая группа собралась в коттедже Фрэнка, как и после похорон Гектора, но Мириэль не сумела заставить себя присутствовать. Она не могла бы слушать там фонограф без того, чтобы снова не слышать тот царапающий звук. Было достаточно уже того, что, куда бы она ни пошла, она не могла избавиться от ощущения, будто чувствует запах смерти, который теперь был накрепко связан с запахом лизола. И она не могла закрыть глаза без того, чтобы вновь не увидеть Айрин, неподвижно лежащую на кровати. Мириэль просто села с Жанной на ступеньках заднего крыльца дома восемнадцать, наблюдая, как дневной свет покидает небо. Девочка прислонилась к плечу Мириэль и заиграла на губной гармошке. Она воспринимала инструмент как нечто само собой разумеющееся и практиковалась каждый день с Рождества. Но эту мелодию – медленную и задумчивую – Мириэль раньше не слышала. Ноты опутали ее сердце, как колючие кусты ежевики. Она обдумывала каждое слово, сказанное Айрин на Марди Гра. Платье. Кольцо. Конечно, к тому времени женщина уже приняла решение. Мириэль не могла даже думать о слове «самоубийство» без того, чтобы его тяжесть не угрожала раздавить ее. Она обняла Жанну и прислушалась к ее игре. Сколько смертей повидал бедный ребенок? Сколько еще их случится на ее пути? В ту ночь, после того как все легли спать, тишина дома стала угнетать Мириэль. Ее пульс участился. Она дышала все быстрее и быстрее, но воздуха все равно не хватало. Она накинула кимоно и заглянула в комнату Жанны один, два, три раза, просто чтобы убедиться, что с девочкой все хорошо. Она включила обе лампы в гостиной и попыталась почитать журнал. Слова были не более понятны, чем китайские иероглифы. Тихий стук во входную дверь заставил ее подскочить, и она просидела целую минуту, пытаясь собраться с мыслями, прежде чем встать и открыть ее. Фрэнк стоял на дорожке, все еще одетый в костюм, в котором был на похоронах. За два дня, прошедшие после смерти Айрин, она забыла, как близко они стояли на ступеньках в ночь Марди Гра. Забыла, как ей хотелось поцеловать его. Забыла все, кроме того, как двигаться и дышать. – Полли, возможно, тебе не нужна компания, но… – Мириэль. Мое настоящее имя Мириэль. – Мириэль. Ее имя никогда еще не звучало так успокаивающе. Она бросилась к нему и зарыдала у него на груди. Его руки обняли ее. Она не поняла, как долго они так стояли в дверях или как ему удалось увести ее обратно в гостиную, не выпуская из объятий. Он прижимал ее к себе, и они плакали вместе. Рыдания Мириэль были громкими и безудержными, по лицу Фрэнка медленно текли скупые слезы. Какое облегчение, что не нужно объяснять свою печаль, гнев и страх. Он тоже все это чувствовал. Все еще плача, Мириэль нашла губами его губы. Самозабвенно поцеловала его. Крепко, а затем нежно, и снова крепко. Он опустился на диван и притянул ее к себе, покрывая поцелуями ее шею. Она запустила руки в его волосы. Его скрюченные пальцы скользнули под ее ночную рубашку, лаская кожу. Она вздрогнула от его прикосновения. Его пальцы задержались на ее бедре, чуть выше колена, но дальше не пошли. Они целовались до тех пор, пока ее губы не онемели, словно так они могли вытянуть печаль, которую эта болезнь привнесла в их жизнь. Затем она положила голову ему на грудь и заснула под ровный звук его дыхания.