Мгновение он тупо смотрел на нее, затем покачал головой. – Кожный тест? Боже мой, chère, мне так жаль. – Он снова потянулся к ней, и на этот раз она позволила ему заключить себя в объятия. Его тепло согревало ее, его крепкое тело, его запах – мыло и мазь. Она почувствовала, что начинает таять в его объятиях, и вырвалась. – Это из-за тебя. У меня никогда бы не было положительного теста, если бы мы не… Я не должна была позволять тебе прикасаться ко мне. Он вздрогнул, как будто она дала ему пощечину, и сделал шаг назад. – Эта болезнь не распространяется, как блохи или вши. Ты это знаешь. На ее развитие уходят годы. У тебя она появилась задолго до того, как ты встретила меня. Мириэль действительно знала. Она слышала бесчисленное количество раз, как Док Джек говорил это. Но сейчас это не имело для нее значения. – Я ненавижу тебя! Ты отвратителен! Как я могла когда-либо иметь… – Ты так не думаешь! – Еще как думаю! – Ты тоже прокаженная, Мириэль. – Он поднял свои изуродованные руки к ее лицу. – Те же бактерии, которые сделали это со мной, живут внутри тебя. Так происходит уже много лет. И неважно, когда ты получишь свое досрочное освобождение, они все равно будут внутри тебя. Дурацкий листок бумаги из службы здравоохранения ничего не изменит. И поверь мне, люди там, – он указал на пустую дорогу и наклонную дамбу за забором, – твоя семья, твой муж, они считают, что ты отвратительна так же, как и я. Он потопал прочь. Мириэль рухнула на землю и заплакала. * * * 6 марта 1927 года Дорогая Мириэль, Когда мы вернулись из Альп, меня ждало приглашение от мистера Майера[88]. Небольшая вечеринка в отеле «Амбассадор» в честь создания нового клуба: Международной академии кинематографических искусств и наук. Дуглас и мистер Нибло являются членами клуба, и я подумываю присоединиться к ним. Постпродакшн фильма почти завершен. Показы в кинотеатрах начнутся в мае. Жаль, что ты не сможешь его увидеть. Должен сказать, это одна из моих лучших работ. Что это за приготовления к Марди Гра, о которых ты говорила в своем последнем письме? Правильно ли я понял, что на объекте будет парад? Не могу себе представить, как такое возможно. Иногда кажется, что ты пишешь из студенческого клуба, а не из больницы. Не понимаю, как такие нагрузки могут быть полезны для твоего здоровья. Я полагаю, пока у врачей все под контролем, но не делай ничего, что они не одобрили. Ты же знаешь, что склонна переусердствовать, особенно когда речь идет о вечеринке. Твой муж, Чарли * * * 21 марта 1927 года Дорогая Мириэль, Прошло несколько недель с тех пор, как мы получили от тебя последнее письмо. Возможно, твоя корреспонденция была уничтожена в стерилизаторе. Как прошла игра на Марди Гра? Или это был парад? У тебя был еще один тест? Я забываю, когда их делают – в начале месяца или в конце. Это происходит каждый месяц, не так ли? Есть у тебя шанс снова добраться до телефона? Уверен, что девочки будут рады услышать тебя. Я бы тоже хотел перекинуться с тобой парой слов. Напиши или позвони в ближайшее время. Твой муж, Чарли * * * 26 апреля 1927 года Дорогая Мириэль, Что случилось, почему ты перестала писать? Не получив от тебя ни слова, я начинаю представлять себе самое худшее – какой-нибудь ужасный поворот в твоей болезни, из-за которого ты ослепла или потеряла возможность пользоваться руками. Как, ты сказала, они это называют? Когтистые руки? Или, что еще хуже, что с тобой произошел еще один несчастный случай. Это чертовски эгоистично, если хочешь знать мое мнение, – заставлять нас вот так гадать. Ты могла бы, по крайней мере, приложить усилия ради девочек. Не знаю, почему я удивлен. Ты никогда не заботилась ни о ком, кроме себя. Чарли Глава 53 Мириэль переходила из одного дня в другой, как призрак. Она просыпала завтраки и ужинала в своей комнате. На работе она лениво выполняла свои обязанности. Больше никаких стрижек и маникюра. Больше никаких улыбок и разговоров. Она избегала зала отдыха, теннисного корта и столовой. Когда ее соседи по дому спрашивали, не хочет ли она поиграть в карты, или покрасить пасхальные яйца, или посмотреть какую-нибудь старую картину, которую клуб поддержки раздобыл для вечера кино, Мириэль всегда отвечала «нет». В конце концов они перестали спрашивать. С полдюжины раз она доставала свой набор канцелярских принадлежностей, чтобы написать Чарли и поделиться своими горькими новостями о тесте. Но каждая попытка заканчивалась кучей разорванных листов на полу. В конце концов, она перестала пытаться. И Фрэнк. Он не пришел извиниться. Она, конечно, не собиралась первой признавать свою неправоту. Избегать его было легко. Не думать о нем оказалось гораздо труднее. Но, в конце концов, ей удалось выкинуть его из головы. Дни сменялись неделями. Мириэль вновь почувствовала себя в коконе оцепенения, в котором жила после смерти Феликса. Она приходила на работу все позже и позже, безразличная к угрюмому взгляду сестры Верены и ее навязчивым «хм-м». Однажды она вообще перестала приходить. Какой в этом смысл? Они никогда не найдут лекарство. * * * Однажды вечером, вскоре после случившегося, в ее комнату ворвалась Жанна. Она включила свет, втиснулась на кровать рядом с Мириэль и сунула что-то ей в руку. Мириэль моргнула, ее глаза привыкали к свету. Который час? Из-за задернутых штор было непонятно, день сейчас или ночь. Она прищурилась, глядя на предмет в своей руке. Журнал. Picture-Play. Красивый молодой актер на обложке был ей незнаком. Мириэль бросила журнал на пол и зарылась головой в подушку. Раньше она знала всех в Голливуде, по крайней мере благодаря их репутации. Мир за пределами колонии двигался дальше – ее дети становились старше, муж все больше отдалялся, в то время как она застряла здесь. Грязная прокаженная. Никогда не выздоровеет. Никогда не вернется домой. Жанна встала, обошла кровать и подняла журнал. Снова протянула его Мириэль. – Читай. Мириэль оттолкнула журнал. – Не сегодня, я устала. – Ты говорила то же самое прошлой ночью, и позапрошлой тоже. – Она свернула журнал и ткнула Мириэль в грудь. – Читай! – Иди, попроси Айрин… – Мириэль замолчала и поморщилась. Айрин была мертва. Феликс был мертв. Достаточно скоро они все будут мертвы. Она откатилась от Жанны и закрыла глаза. После долгожданного мгновения тишины Мириэль услышала треск рвущейся бумаги. Комок ударил ее в спину. И еще один. Треск. Комок. Треск. Комок. Мириэль не обернулась и даже не открыла глаза, пока не раздался глухой удар в стену. Разорванный журнал срикошетил на пол. – Пожалуйста, не шуми так, – проговорила Мириэль. Жанна с грохотом вылетела из комнаты. – Свет, – крикнула Мириэль ей вслед. Но девочка либо не услышала, либо ей было все равно, потому что надоедливая лампочка над головой продолжала гореть. У Мириэль не было сил встать и выключить ее, поэтому она натянула простыню на голову. Она снова погрузилась в туманное оцепенение, когда зазвучали пронзительные звуки губной гармошки. – Прекрати, – пробормотала Мириэль, но Жанна заиграла еще громче. Она забралась на кровать и запрыгала по матрасу, дуя в свою губную гармошку. – Прекрати это!