Девчушка смотрит на него так, словно он предложил ей пиво и сигарету. — Мне ВОСЕМЬ скоро. Я писать САМА хожу! Уве, извиняясь, разводит руками: — А, черт, ну да, точно. Ну тогда прости, что спросил. — М-м-м, — хмыкает старшая. — Ты лугаисся! — вопит младшенькая, выныривает ниоткуда и давай вертеться вокруг его штанины. Уве недоверчиво разглядывает это трехлетнее стихийное лингвистическое бедствие. Малышка поднимает к нему глаза, все лицо цветет улыбкой. — Читай! — весело командует девочка и, вытянув руки вперед так, что едва не падает, тычет ему книжку. Уве смотрит на книжку, точно это нигерийское «письмо счастья», предлагающее «очень фантастичный эксклюзивный бизнес-жертва», стоит только указать «такой мелочь», как банковские реквизиты. — Читай! — повторяет трехлетка, с ногами забираясь на диван. Уве нехотя усаживается на диван в метре с лишним от девчушки. Та нетерпеливо вздыхает, куда-то ныряет, через секунду ее головка высовывается у него из-под мышки, пальцы цепляются за его коленку, как за рычаг, а нос утыкается в красочные иллюстрации. — Жил да был один паровозик, — начинает Уве голосом человека, вслух зачитывающего текст своей налоговой декларации. Хочет перевернуть страницу. Младшая не дает — переворачивает назад. Старшая устало качает головой. — Ты должен рассказать, что происходит на картинке. На разные голоса, — поясняет она. Уве удивленно смотрит на нее: — На какие еще, на хре… Спохватывается посреди фразы. Поправляется: — Что еще за голоса? — Сказочных героев, — объясняет старшая. — Ты лугаисся, — дружелюбно замечает ему младшенькая. — Ничего я не ругаюсь, — возражает Уве. — Лугаисся! — Какие еще, на х… никаких голосов! — упрямится Уве. — Кто-то, наверно, просто совсем не умеет читать сказки, — выносит вердикт старшая. — Нет, кто-то, наверно, просто совсем не умеет слушать! — парирует Уве. — Нет, кто-то, наверно, просто совсем-совсем не умеет РАССКАЗЫВАТЬ! — язвит старшая. Уве без особого энтузиазма разглядывает книгу. — Что это вообще за ерунда? Какой-то говорящий паровоз! А о машинах ничего нет? — А о глупых старикашках-таракашках ничего нет? — передразнивает старшая. — Какой я тебе старикашка?! — фыркает Уве. — Клёун! — кричит в восторге младшая. — Какой я тебе КЛОУН? Тоже мне! — вспыхивает Уве. Старшая закатывает глаза, ну копия мамаши — та вот так же закатывает их, стоит Уве сморозить что-то не по делу. — Да она не про тебя. Она про клоуна. Подняв глаза, Уве замечает взрослого мужика — тот, видно, на полном серьезе вырядился клоуном и ждет у дверей. На роже, от уха до уха, намалевана дурацкая улыбка. — КЛЁУ-У-У-УН! — взвывает младшая, прыгая на диване. Может, дите пичкают наркотиками, начинает подозревать Уве. Он слыхал про такое. Что детям дают амфетамин при каких-то психических диагнозах. — Кто тут у нас? Девочка! А что мы покажем девочке? Может, фокусы? — дружелюбно кудахчет клоун и ковыляет к младшей, точно пьяный лось, путаясь в непомерных красных башмаках. Уве с ходу определяет, что обуться в такое может только абсолютное ничтожество, — нет чтобы найти себе нормальную работу. Клоун весело подмигивает Уве: — А дядя, случайно, не даст нам пять крон? — Держи карман шире. Случайно, не даст, — ответствует Уве. Клоун, похоже, растерян — состояние, надо сказать, не самое подходящее для клоуна. — Но… послушайте… это просто фокус, у вас же есть монетка? — мямлит клоун уже не таким придуренным голосом: из-под идиота-клоуна проглядывает обычный идиот, молодой, лет двадцати пяти. Уве смотрит на клоуна так, что тот тут же благоразумно пятится. — Да что вы… в самом деле… Я тут при больнице клоуном работаю. Это ж для детей. Я верну. — Дай ему пять крон, — велит старшая сестра. — КЛЁУ-У-У-УН! — восклицает младшая. Уве смотрит на нее. Морщит нос. — А, вон чего, — бормочет он, вынимая из кошелька пятачок. Потом тычет пальцем в клоуна: — Но чтоб вернул! Сразу же, понял? А то мне еще за парковку платить. Клоун, энергично кивая, выхватывает у него монетку. Через десять минут в фойе из коридора возвращается Парване. Останавливается и растерянно водит глазами влево-вправо, сканируя обстановку. — Дочек своих ищете? — словно выстрел из-за спины, звучит вопрос медсестры. — Ищу, — растерянно говорит Парване. — Там они, — говорит медсестра как-то не слишком одобрительно и машет в сторону стеклянных дверей, ведущих на стоянку. Перед ними на банкетке, скрестив руки на груди, сидит Уве, злой как черт. По бокам сидят девочки — старшая, скучая, смотрит в потолок, у младшей рот до ушей — точно ей только что разрешили ежедневно в течение месяца завтракать мороженым. С обоих краев к скамейке приставлены два дюжих мордоворота из больничной охраны. — Ваши дети? — спрашивает один. Судя по насупленному лицу, ему завтракать мороженым не разрешили. — Мои, а что, они что-то натворили? — почти с испугом спрашивает Парване. — Нет. ОНИ-то как раз нет, — отвечает другой мордоворот и укоризненно смотрит на Уве. — А я что? Я тоже ничего, — обиженно бурчит Уве. — Уве побил клёуна! — заходится от восторга младшая. — Ябеда, — досадует Уве. Парване смотрит на него раскрыв рот, не зная, что сказать. — Да ладно, фокусы у него все равно отстой, — вздыхает старшая. — Ну что, поедем домой? — интересуется она, вставая со скамьи. Парване смотрит то на старшую, то на младшую, то на Уве, то на охранников. — Зачем… стойте… что за… какого еще клоуна? — Клёуна Беппо, — растолковывает младшая, кивая с умным видом.