— Так сходи за ним! — приказывает она. Вид у Уве такой, будто он повторяет ее приказ про себя, тихо усмехаясь и передразнивая противным голосом. Однако не перечит, а, скинув башмаки, спешит через гостиную, обходя Парване на безопасном расстоянии, вне досягаемости вездесущих варежек. Всю дорогу вверх по лестнице Уве ворчит под нос что-то про соседей, от которых вовсе не стало житья. Наверху останавливается перевести дух, делает несколько глубоких вдохов. Боль в груди прошла. Сердце бьется нормально. Не впервой пошаливает — он уж перестал пугаться. Ничего, всегда отступает. Да и на что ему теперь сердце, все одно недолго осталось. Снизу доносятся голоса. Уве не верит своим ушам. Уж эти соседи! Вечно суются, другим нормально помереть не дают, при случае же сами без всякого стеснения любого до умопомрачения и самоубийства доведут. С них станется. Спустившись с одеялом в руке, Уве видит в гостиной юношу — толстяка из соседского дома. Тот с любопытством разглядывает кошака и Парване. — Хей, чувак! — приветливо машет он Уве. Юнец в одной футболке, даром что на дворе морозище. — Чего? — говорит Уве, про себя отмечая, что нынче и за одеялом наверх не сходить: спустишься, а уж кто-то открыл у тебя постоялый двор. — А я слышу, кричат, чувак, дай, думаю, загляну, чё за ахтунг, — бодро кудахчет пончик, пожимая плечами, — жир широкими складками проступает под футболкой. Парване отбирает у Уве одеяло, принимается кутать кошака. — Так ты его не отогреешь, — дружелюбно замечает пончик. — А ты не лезь, не твое дело, — одергивает его Уве. Сам он, конечно, не ахти какой специалист по размораживанию кошаков, просто его бесит, когда всякие толстяки мало того что врываются в дом, так еще пытаются порядки свои наводить. — Тише, Уве! — кидает Парване и с мольбой смотрит на юношу: — Что нам делать? Он весь как ледышка! — Чего это ты меня затыкаешь? — обижается Уве. — Он же умрет, — говорит Парване. — Да ладно, умрет… Подумаешь, замерз малость, — замечает Уве, пытаясь овладеть ситуацией, которая, по его мнению, вышла из-под контроля. Парване приставляет палец к его губам, говорит «тсс». Уве в ярости выворачивается у нее из-под руки. — Давайте его мне, — вклинивается юноша и показывает на кота, словно в упор не видит, что рядом вообще-то стоит Уве и пытается дать понять: мало того что вперся тут, понимаешь, незнамо кто без спроса в чужое жилище, — да еще и кошаками туда-сюда размахивает. Парване вынимает кота — тот из синюшно-лилового превратился в белого. От такой картины решимость Уве колеблется. Он мельком смотрит на Парване. И нехотя делает шаг назад, уступая дорогу. Пончик скидывает футболку. — Ты чего это… заголяешься? Какого, понимаешь… — запинается Уве. Его взгляд мечется от рук Парване, в которых оттаивает кот, на капли, стекающие на пол, потом на толстого юношу, оголившегося посреди его гостиной, на его телеса, на рыхлые наплывы от груди до самых колен, словно кто-то взял да растопил здоровенный брикет пломбира, а после опять заморозил. — Ну, давай его сюда, — говорит юноша, нимало не смущаясь, и протягивает к Парване две ручищи толщиною с бревно. Парване подает ему кошака, юноша хватает его, сжимает в объятьях, укрывая в своих непомерных телесах — ни дать ни взять гигантская шаурма с кошатиной. — Меня Йимми зовут, — сообщает он, улыбнувшись Парване. — А меня Парване, — говорит она. — Классное имя, — говорит Йимми. — Спасибо! Оно означает «бабочка». — Клево! — восхищается Йимми. — Кота задушишь, — говорит Уве. — Отвянь, Уве, — отвечает Йимми. Уве поджимает губы в тонкую белую нитку. С досадой пинает носком плинтус. Не совсем понятно, что именно имеет в виду молодой человек, советуя ему «отвянуть», однако абсолютно ясно: совету этому Уве следовать не намерен. — Он наверняка предпочел бы умереть как-нибудь поприличней: лучше уж на морозе околеть, чем так вот задохнуться. Круглая физиономия Йимми расплывается в добродушной улыбке. — Да не загоняйся, Уве! Сам видишь, какой я кабан. Нас, жирных, можно троллить по-всякому, зато, чувак, мы вырабатываем до хренища тепла! Парване с тревогой посматривает на колышущееся жирное плечо, осторожно прикладывает ладошку к кошачьей морде. Сияет. — Отогревается потихоньку, — ликует она, победоносно взглянув на Уве. Уве кивает. Хочет в ответ как-нибудь подколоть ее, но вдруг ловит себя на том, что от слов ее у него камень с души свалился. Не зная, что делать с этим чувством, он поспешно хватается за телевизионный пульт, пытаясь укрыть от глаз Парване свой нежданный душевный порыв. Не то чтобы он беспокоился за кошака. Просто из-за Сони: вот бы она порадовалась. Вот и все. — Пойду нагрею воды! — едва вымолвив это, Парване проскальзывает мимо Уве и уже орудует у него на кухне, хлопает дверцами шкафов. — Ах, леший тебя забери, — ругается Уве и, отшвырнув пульт, кидается вслед за ней. Вбежав, видит растерянную Парване — та застыла посреди кухни, в руке — его электрочайник. Словно пораженная внезапной догадкой, словно только сейчас дотумкала. Уве впервые видит эту бабу в таком замешательстве, что ей просто нечего сказать. Кухня прибрана, посуда по полочкам, только пылью покрылась вся. Запах застоявшегося кофе, грязь на стыках и повсюду мелочи, оставшиеся от жены Уве. Ее безделушки, украшающие окно, заколка, забытая ею на сосновом столе, на холодильнике под магнитом — записка, написанная ее рукой. И пол — весь исчерченный следами протекторов. Словно кто-то бессчетно катался туда-сюда на велосипеде. А мойка и плита заметно ниже обычного. Словно изготовлены для ребенка. Парване пялится теперь на них точь-в-точь, как пялится всякий, кто впервые заглянул к Уве. Уве не привыкать. После аварии он сам приспособил кухню. Муниципалитет в помощи, разумеется, отказал — ничего, обошелся своими силами. Парване словно окаменела. Не глядя на нее, Уве выдергивает чайник из ее простертых рук. Неспешно наполняет водой. Втыкает в розетку. — Я не знала, Уве… — пристыженно шепчет она. Уве стоит спиной к ней, ссутулясь над низенькой мойкой. Парване подходит к нему, осторожно трогает за плечо: — Прости меня, Уве. Правда. Нечего мне было вламываться к тебе на кухню без спросу. Уве кашляет, кивает, не оборачиваясь. Сколько они так стоят, Уве не знает. Руку Парване с плеча не убирает. Пусть. Тишину нарушает голос Йимми. — А похавать есть чё? — кричит он из гостиной. Плечо Уве выскальзывает из руки Парване. Мотнув головой, он поспешно смахивает что-то со щеки. Идет к холодильнику, все так же не глядя на Парване. Выходит в гостиную, сует Йимми бутерброд с колбасой — тот благодарно кудахчет. Уве становится поодаль, вид печально-серьезный. — Ну как он? — отрывисто кивает на морду, зажатую под мышкой толстяка. Капает талая вода, к морде, впрочем, медленно, но верно возвращаются кошачьи черты и расцветка. — Лучше, чем было, чувак, — ржет толстяк, в один прием заглатывая бутерброд. Уве критически смотрит на толстяка. Тот покрыт испариной, словно шмат сала, брошенный на банную каменку. Он смотрит на Уве, и во взгляде его вдруг проскакивает какая-то печальная искорка. — Знаешь… такая… фигня вышла с твоей женой, Уве. Она мне всегда нравилась. И хавчик такой отпадный готовила. Уве поднимает на толстяка глаза, и впервые за утро в них нет раздражения. — Да, готовила она… вкусно, — соглашается. Он отходит к окну, дергает для порядка за ручку. Не поворачиваясь, с нажимом водит пальцем по штапикам. На пороге кухни, обхватив руками пузо, стоит Парване. — Пущай остается, покуда оттает. А тогда заберешь его, — громко объявляет Уве, локтем указывая в сторону кошака. Краем глаза замечает, как соседка сощуривается. Словно сидит за игорным столом и пытается угадать козыри соперника. От этого прищура Уве становится не по себе. — Не, не получится, — говорит она. Потом добавляет: — У девочек… аллергия. Уве слышит, как она запнулась перед словом «аллергия». С недоверием глядит на ее отражение в стекле. Вместо ответа поворачивается к Йимми. — Ну, тогда ты возьмешь, — говорит толстяку. С толстяка пот ручьями, сам весь пятнами пошел, рожа пунцовая, но на кошака смотрит с умилением. Тот уже мало-помалу шевелит огрызком хвоста и только глубже зарывается мордой в сальные закрома под мышками Йимми. — Хочешь, чтобы я взял котэ? Сорри, чувак, не прокатит. — Йимми пожимает плечами — кошак подскакивает за ними: вверх-вниз, как на американских горках. — Это почему? — интересуется Уве. Толстяк, отведя кота чуть в сторону, задирает руку. Кожа под мышкой горит огнем. — У меня типа тоже аллергия…