Сегодня он не накрашен, видит Уве. — У Мирсада сегодня каминг-аут был! — с жаром вклинивается Адриан, а сам покачивается у сарая, держится рукой за голову. — Чего у него? — не понимает Уве и на всякий случай наставляет на него ружье. — Раскололся он… Ну, это, признался, что он того… — силится объяснить Адриан, но, похоже, ему трудно сосредоточиться — то ли оттого, что его держит на мушке пятидесятидевятилетний мужик в одних подштанниках, то ли от растущей уверенности, что он заработал себе сотрясение мозга. Мирсад, помявшись, говорит уже смелей: — Я сказал отцу, что я гей. Уве чуть отмяк. Ружье, однако, не опускает. — Отец ненавидит геев. Все время говорит, что удавился бы, если б узнал, что его сын — пидор, — продолжает Мирсад. И, помолчав, добавляет: — Так что он не очень-то обрадовался. Как-то так. — Накинулся на его. Еле убег. — Него. Убежал, — поправляет Уве. Мирсад берет баул, еще раз кивает Уве: — Дурацкая была затея. Тебе только морока. — Какая такая морока? — цепляется за слово Уве. Мол, раз уж стою на морозе в исподнем, так уж, будь любезен, выкладывай все как есть, такое вот его мнение. Мирсад сглатывает. Точно хочет проглотить собственную гордость. — Отец сказал, что я больной, что на порог меня не пустит из-за моих, м-м-м… противоестественных наклонностей, — рассказывает Мирсад, помычав перед словом «противоестественных». — Потому что ты голубой? — уточняет Уве. Мирсад кивает. — Другой родни в городе у меня нет. Хотел переночевать у Адриана, но у его матери дома новый хахаль… Смолкает. Мотает головой. Чувствует себя полным идиотом. — Дурак, вот дурак, — тихо повторяет он, собираясь развернуться и уйти. К Адриану, напротив, похоже, вернулась былая решимость. Спотыкаясь в снегу, он кидается убеждать Уве: — Да ну нах, скажите ему, Уве. У вас же места до фигища. Дайте ему перекантоваться у вас до утра. — У меня?! Тут вам, блин, не гостиница! — сообщает Уве, выставляя дуло, которое упирается набежавшему Адриану прямо в грудь. Адриан резко останавливается. В два шага Мирсад подскакивает к Уве, кладет ладонь на ствол. — Нам некуда было больше идти, простите, — тихо молвит он, глядя Уве прямо в глаза и осторожно отводя дуло от Адриана. Уве понемногу приходит в себя, опускает ружье дулом к земле. Едва заметно отступает на полшага в прихожую, словно только теперь мороз взялся кусать его за, как бы подипломатичней выразиться, не самое одетое тело, и тут краем глаза видит на стене прихожей фотопортрет Сони. Красный сарафан. Поездка в Испанию, беременная Соня. Сколько раз просил ее снять эту проклятую фотографию. Она ни в какую. Мол, эта «память так же дорога мне, как любая другая». Упрямая баба! А так день выдался то, что нужно, в самый раз, чтоб умереть. Но наступает вечер, а наутро Уве просыпается в одном доме мало того что с кошаком, так еще и с голубым постояльцем. Вот Соня бы порадовалась. Уж как она обожала гостиницы! 33. Уве и его «команда» обходят территорию Подчас трудно объяснить, отчего некоторые вдруг поступают так, как поступают. Бывает, конечно, они знают: рано или поздно все равно придется это сделать — так чего ж откладывать? А бывает наоборот — вдруг понимают, что должны были поступить так давным-давно. Уве, хотя всю дорогу знал, как ему поступать, в душе, как и все люди, верил, что все еще успеется. Ведь мы всегда надеемся, что еще успеем что-то сделать для другого. Сказать ему нужные слова. А потом, когда все уже произошло, стоим и думаем: «Вот если бы». Стоя на лестнице, Уве недоуменно принюхивается. В доме не пахло так с той поры, как не стало Сони. Уве на цыпочках спускается с лестницы, скользит по паркету, вдруг вырастает в проеме кухонной двери — принимает позу хозяина, накрывшего домушника с поличным. — Так это ты жаришь хлеб? Мирсад нервно кивает: — Д-д-да… Я подумал, ничего ведь? Да? Извините. О’кей? Он и кофе сварил, замечает Уве. Кошак на полу уминает тунца. Уве кивает, но не отвечает Мирсаду. Вместо ответа сообщает как бы между прочим: — Ну, мы с кошаком пойдем пройдемся по округе. — А можно мне с вами? — тут же напрашивается Мирсад. Уве слегка огорошен, смотрит на Мирсада, как будто встретил на променаде лохотронщика, наряженного в костюм пирата, и тот предложил ему угадать, под какой из трех чашек спрятан серебряный пиастр. — Может, чем пригожусь, — спешит добавить Мирсад. Уве выходит в прихожую, обувает шлепанцы на деревянной подошве. — У нас свободная страна, — бормочет он, открывая дверь и выпуская кошака. Мирсад, очевидно, трактует эти слова как «милости прошу!» и, живо натянув пуховик и ботинки, выскакивает следом. Но Уве жестоко ошибался, если понадеялся, что в их компанию не затешется еще один незваный гость. — Здорово, пацаны! — кричит им Йимми, стоило им выйти на дорожку между домами. Тяжело пыхтя, нагоняет компанию — на нем ядовито-зеленое трико, облегающее тушу так плотно, что Уве поначалу решил, что сосед выкрасил свои телеса в зеленый цвет. — Здорово! — застенчиво отзывается Мирсад. — Йимми! — представляется запыхавшийся Йимми и протягивает пятерню. Тем временем кошак от избытка нежности все норовит потереться о его ноги, но, припомнив, как в прошлый раз Йимми схлопотал по его милости аллергию и угодил в больницу, решает выразить чувства иным способом — валится в сугроб и ужом вертится в снегу. Йимми весело подмигивает Уве: — Я вижу, ты всегда в этот час выходишь, чувак, — ну, дай, думаю, прибьюсь к вашей тусовке? К тому же мне свои мяса́ бы подраструсить. И довольно кивает, отчего жирный подбородок его мотается, точно парус на штормовом ветру. Лицо Уве выражает крайнее сомнение. — А ты что ж, встаешь в это время? Йимми ржет во всю глотку: — Блин, чувак! Я просто еще не ложился! Вот так в то утро и идут на обход всей гурьбой: кошак, толстый аллергик, голубой и Уве. Уве смотрит, как они шеренгой шествуют в сторону гаражей, и думает, что из всех народных дружин, какие только были в истории человечества, ему досталась, пожалуй, самая завалящая. — А ты как тут оказался? — интересуется Йимми, игриво стукая Мирсада в плечо. Они как раз подходят к гаражам. Мирсад, не вдаваясь в подробности, отвечает, что поссорился с отцом и покамест живет у Уве. — А чего с фазером-то поцапались? — спрашивает Йимми. — А это не твоего ума дело, — вовремя вступается за Мирсада Уве. Йимми на секунду замирает, но, пожав плечами, в тот же миг забывает вопрос и как ни в чем не бывало топает дальше. Мирсад смотрит на Уве с благодарностью. Уве пинает носком знак. — Не, по чесноку, чувак. Ты реально ходишь к гаражам КАЖДОЕ утро? — с воодушевлением допытывается Йимми. — Хожу, — с чуть меньшим воодушевлением отвечает Уве. — А смысл? — Проверяю: а вдруг взломали. — Чё, правда? И чё, были взломы?