– За жизнь, доченька. Самое ценное, что есть у каждого из нас. Все слова сказаны. Кабинет погружается в тишину, окутывая троих, погрязших в унылых мыслях. Миша поднимается первым, чтобы приблизиться и положить передо мной папку. – Как только подпишешь, ты свободна. – Гипнотизирую предмет, прикрыв глаза, когда сверху Мартов кладёт своё обручальное кольцо, а затем наклоняется, чтобы оставить на моей щеке невесомый обжигающий поцелуй и прошептать: – Прощай, Марта. Удаляется в сторону выхода, и я вскакиваю, не желая отпускать его с недосказанностью и пустотой, но за спиной слышу гневное: – Сидеть! Медленно возвращаюсь на место, вскинув взгляд на Прохорова. Он мой отец. И на этот факт внутри ничего не отзывается. Все мысли сосредоточены на Мише, который, наверное, уже спустился на первый этаж, чтобы покинуть парковку и этот город. Мой Миша. Явственно понимаю – мой во всех смыслах: идеальный, нужный, любимый. – Ирина сказала, что ты без особого энтузиазма подходишь к выбору платья. Будь добра, прояви инициативу. Собери вещи, на этой неделе ты переедешь в наш загородный дом. В офис будешь ездить с водителем и со мной. В субботу состоится семейный ужин, на котором будет присутствовать Громов. Советую быть паинькой, Марта. Ни слова о том, что было сказано в этом кабинете десятью минутами ранее, – подмигивает. – Можешь быть свободна. – Поднимаюсь, подхватив папку и кольцо, оставленное Мишей. – И запомни: выбора у тебя больше нет. Кивнув сама себе, покидаю «папу», а затем и здание, чтобы отправиться домой, выключить телефон и остаться в блаженной тишине. Если я предполагала, что хуже быть не может – ошиблась. Удивительно, но равнодушно восприняла новость о появившемся родителе. Я ничего не чувствую. Лишь сожаление, что мама провела полжизни в ожидании этого человека. Если бы она знала, что он забыл о ней, как только покинул пределы Междуречья… Дышала иллюзиями и мечтами, пока Прохоров строил свою жизнь, перешагивая через людей и настойчиво двигаясь к светлому, а главное, финансово обеспеченному будущему. Жила воспоминаниями, так и не познав счастья. Но в одном папаша прав – выбора нет. Я сдалась. Приняла навязанные обстоятельства, не смея причинить ещё больший вред Мартову. Перед глазами стоит его лицо и стеклянный взгляд, в котором пустота. Это другой человек – раздавленный и разочарованный. По моей вине. Не включая свет, бреду в спальню, разминая затёкшие ноги, скидываю пиджак и слышу глухой звук. Телефон на столе, поэтому шарю по карманам, вынимая предмет. Диктофон. Небольшой, помещается в ладони. На что-то нажимаю, и на дисплее высвечиваются четыре цифры и значок паузы. Жму на «play» и слышу свой голос. Всё, что было сказано в кабинете Прохорова, уложилось в двадцать четыре минуты записи. От начала до конца, со всеми подробностями истории прошлого и настоящего. Мартов записал исповедь босса. И единственный момент, когда он мог передать запись, – поцелуй. Намеренное действие, чтобы диктофон оказался у меня. Внутри бушует эйфория, потому что у меня в руке лежит тот самый «выбор», которого, по мнению Прохорова, у меня нет. А когда слышу: «…Старику осталось недолго, у него рак, и как только ты скажешь «да», он отпишет тебе свою долю, а ты, как благодарная дочь, отдашь её мне…», решение становится очевидным. Сдаться – это слишком просто. Иногда за счастье нужно побороться. С самим собой. Глава 30 – Доброе утро, – приветствую охранников. Надеюсь, мой пропуск не аннулирован. Удивительно, но нет: турникет мигает зелёным, что даёт право войти. Неторопливо плыву к лифту, сопровождаемая растерянными взглядами охраны и части сотрудников, которые проходят после меня. Ощущение, что я под микроскопом. К этому я была готова. Главное – не опускать голову, смотреть прямо и уверенно заявлять о непричастности к последним событиям. Выстоять и пережить. Ради себя, ради Миши, ради будущего, которое мне необходимо. Лифт наполняется людьми, которые шепчутся за спиной и разглядывают женщину, что в одночасье стала объектом сплетен. Почти указывают на ту, что принесла в «Северус» множество проблем, дискредитировала босса и вовлекла в скандал, который забудется нескоро. Даже если меня начнут закидывать камнями, я не отступлю. – Марта, – Инга налетает на меня у лифта, – немцы уже здесь. Вебер нервничает, юристы уговаривают его уйти, а у Каца почти нервный срыв. – С каких пор он стал таким чувствительным? – закатываю глаза, не веря в искренность Эдика. – Признаюсь, я тоже волнуюсь, – шепчет Гер, поглядывая по сторонам и направляясь к залу переговоров. – Вот от тебя я такого не ожидала! Меня не было чуть больше недели, а вы разучились работать? Миша в курсе? – Нет. Как ты и просила, не оповещали. С Паулем о встрече договорилась я, пришлось солгать, что Мартов в отъезде и переложил задачи на заместителей. Эдик с трудом сдержался, – смеётся, останавливаясь перед дверью, – обходил Мишу стороной и не попадался на глаза, чтобы не проговориться. – Что ж, можно брать в разведку, – подмигиваю Инге и распахиваю двери. Пауля я набрала три дня назад. Разговор был тяжёлым и долгим, но я смогла объяснить немцу причины случившегося и предложить альтернативу, которая задержит его в «Северусе». Новый проект. Сделанный в кратчайшие сроки и представленный сейчас. Я не спала больше суток, чтобы успеть к положенному времени и получить реакцию, наблюдаемую в этот момент. Удивление, восхищение и одновременно недоверие со стороны юристов, которые то и дело подходят к Веберу. Эдик дышит через раз, ожидая вердикта и уже предполагая отказ. И даже Гер застыла в нерешительности, часто и слишком громко сглатывая. И пока Пауль просматривает проект, советуясь с юристами, мы не смеем даже дышать. Согласие, озвученное Вебером, позволяет выдохнуть и улыбнуться. Он поверил. И теперь мне придётся вывернуться и оправдать это доверие во что бы то ни стало. И пусть мир катится в бездну, но проект должен быть завершён. Прощаемся с окрылёнными немцами, и, как только за ними закрывается дверь, Кац не сдерживается: – Я думал, у меня сердце остановится! Ты сумасшедшая, – указывает на меня, – совершенно чокнутая! Полчаса жизни в никуда. Кажется, я поседел. Посмотри, у меня там серебристых прядей не появилось? – наклоняется, чтобы мы с Ингой рассмотрели его макушку. – Нет? Точно? – Успокойся, всё закончилось. – Ага, всё только начинается, – стонет, – ты, конечно, молодец, но вновь искать подходящее место, делать оценку, расшифровку, подсчёты… – Не скули, – остужаю Эдика, развалившего в кресле и прикидывающегося мёртвым. – Потому что начать нужно прямо сейчас, – подталкиваю массивный стул на колёсах в коридор, толкая в направлении лифта. – Вперёд! Не растерявшись, Кац помогает ногами и въезжает в удачно открывшийся лифт, заставляя сотрудников броситься врассыпную. – До встречи! – машет нам с Ингой ладошкой, закидывая ногу на ногу, словно лифт – его личный кабинет. – Сорок лет ребёнку, а будто подросток. Шутит, веселится, а дело стоит. – Да ладно тебе. Заслужил. Два дня на телефоне висел, работая со мной в связке. А мог отказаться и послать к чёрту, сославшись на неосведомлённость Мартова. – Кстати… – Иду к нему. Со стороны выгляжу совершенно спокойной, но внутри потряхивает. Я пошла ва-банк, методично разрешая проблемы, созданные мною же, в обход Миши. И какой будет реакция, даже не смею предположить. – Марта Игоревна, у вас на завтра назначена встреча с «САТА». Я о них говорила, – Василиса семенит следом за мной, – фирма небольшая, но перспективная. Выслушайте, возможно, их предложение окажется интересным. – Хорошо. А что… – открыв дверь своего кабинета, останавливаюсь. – У нас что, весь технический персонал уволился? – Сейчас всё исправим, – уверяет помощница. – Михаил Артемьевич приказал в ваш кабинет не входить до особых распоряжений. Если бы вы предупредили, то я бы… – Я к нему, – указываю на соседнюю дверь, – а когда вернусь, тут должно быть чисто. Влетаю в приёмную, и Ксения вскакивает, ожидая увидеть кого угодно, но только не меня. – Марта Игоревна… – Доброе утро. Пояснения по последним событиям будут позже, – не позволяю ей сыпать вопросами, – он у себя? – кивает. – Не входить, не отвлекать. Посетители пусть ожидают. На секунду закрываю глаза и, глубоко вдохнув, тяну дверь на себя, оказываясь на своём личном эшафоте. Стою, затаив дыхание, потому что Миша, склонившись над документами, не обращает внимания на вошедшего. Сердце заходится в диком ритме, отбивая чечётку на моём самообладании. – Ксения, я просил не беспокоить. Чёрная водолазка, скрывающая крепкую шею, делает его чужим. Однозначно костюм идёт ему больше. Но какая теперь разница. – Привет, – наконец выдавливаю, замечая, как рука Мартова дёргается, оставляя кривую подпись. Его внимание по-прежнему принадлежит бумагам. – Если ты приехала, чтобы лично вручить мне документы на развод, не стоило. Меня уведомят, что я свободный человек. – Приехала, потому что не подписала их, – слышу, как его дыхание на секунду сбивается, но он не двигается с места. Подхожу, опершись на стол рядом с ним так близко, что рука Миши касается моего бедра. Кладу папку, которую он вручил мне несколько дней назад, ожидая привлечь внимание, но Мартов создаёт видимость безучастности. И, несмотря на равнодушие, которым меня щедро награждают, всё же решаюсь озвучить то, что планировала. – Я знаю, что тебе было тяжело со мной. И легче не станет. Будут дни, когда мы будем сражаться, кричать и не понимать друг друга. Будут моменты, когда тебе захочется собрать вещи и уйти. Будет непросто, иногда странно, но чаще страстно и желанно. И даже если я, разозлившись, потребую, чтобы ты спал на диване, посреди ночи прокрадусь к тебе и устроюсь под боком, чтобы наслаждаться твоим теплом в ледяной комнате. Потому что, как выяснилось, не могу спать без тебя. Мы ведь оба немного сумасшедшие, но это мы, и больше всего я хочу встречать каждый новый день вместе с тобой. Каждое слово выстрадано и прочувствовано днями без него. Это настоящая я, впервые открыто заявляющая о своих чувствах. Миша молчит, продолжая ставить подписи и откладывать листы в аккуратную стопку, словно произнесённое кануло в пустоту и не было услышано. Минута, две, три… Сердце скулит и ожидает вердикта, с которым он не спешит. – Ты действительно думала, что заявишься в мой кабинет, обрадуешь, что передумала разводиться, скажешь пару общих предложений, и я сорвусь к тебе навстречу?6cfacd Наотмашь. Заслуженно, но неприятно. И правда, на что я надеялась? Но ведь я стала заложницей ситуации, где мои действия являлись ошибочными изначально, а «папа» определил выбор за меня. Миша был свидетелем разговора, поставившего всё на свои места, и, несмотря на осведомлённость, по-прежнему зол. Впервые поверив, что и в моей жизни может быть нечто более значимое, чем деньги, обожглась. И это подтверждается порывами испепеляющего холода, исходящего от него. Я хотя бы попыталась… – Прости, – открываю папку, выдёргиваю ручку, которую он только что сжимал в руке, и ставлю подпись на каждой странице. – Я не так тебя поняла. Наверное, ты хочешь другого. Того, что я дать не способна. Срываюсь с места, находясь на грани. Желаю забиться в угол и оплакивать то, чего не случилось. Но меня резко дёргают за руку и впечатывают в мужскую грудь, зажав в объятиях. Мы оба надсадно дышим, замерев посреди кабинета. Под моей ладонью грохочет его сердце, а частое дыхание раздувает волосы. И так хорошо в родных руках, спокойно, уютно, что не хочется шевелиться. Бесконечность момента, обволакивающая чем-то неосязаемым и невероятно важным. – Я хочу, – запнувшись, ещё сильнее стискивает меня, – хочу прийти к тебе, лечь рядом и знать, что у нас есть завтра. И в этом завтра ты со мной. Каждое утро, несмотря ни на что. Выдыхаю, обмякая в его руках. Желание зарыться в его шею нестерпимое, и я кляну чёртову водолазку, которая мешает осуществить желаемое. Не решаюсь поднять голову, опасаясь встретиться с пустотой в родной карамели, и всё же, завершив внутреннюю борьбу, смотрю в глаза, наполненные привычной теплотой. Прикасаюсь к губам, и Миша мгновенно вовлекает в глубокий поцелуй, в котором тонут невысказанные слова, обида и сожаление. Обо всём можно поговорить, не произнеся ни звука, если слушать сердце. С недавних пор оно тот самый двигатель, который целенаправленно ведёт меня к мужу. – Ты просто уехал, – не сдерживаясь, бросаю в Мишу претензию и гашу обречённый всхлип на его груди. – Инга всё рассказала, а затем адвокат дополнил картину. Запись сделал намеренно, рассчитывая на откровенность Прохорова. Я не бросал тебя, лишь позволил сделать осознанный выбор, Марта. Ты могла остаться с отцом и получить то, чего добивалась несколько лет. А могла вернуться ко мне. Решение было за тобой. Я хотел, чтобы, выбрав меня, ты никогда не сомневалась, что поступила верно. – Я осознала, чего хочу, ещё до отъезда. Но чтобы начать новое, нужно покончить со старым. Логическое завершение ситуации было мне необходимо. Я ведь искренне считала, что обязана Прохорову… А он сделал меня разменной монетой в собственной игре. По сути, я посмотрела на себя со стороны. Мне не понравилось, – честно признаюсь и удивляюсь, насколько неприятно видеть в ком-то себя. – Напоминаю, ты его дочь и должна быть хоть в чём-то похожа на отца. – Иллюзии схлопнулись после его «пронзительного» рассказа, а затем меня уже ничто не останавливало прийти к Громову и отдать диктофон. Он рвал и метал. Знаешь, уверенность Прохорова в скорой смерти тестя ошибочна – старик нас всех переживёт, – смеюсь, вспоминая, как Станислав Юрьевич метался по комнате, размахивая руками и награждая мужа дочери словами, которых я никогда не слышала. – Если бы босс меня отпустил, его жизнь и дальше протекала бы в привычном русле. – Не жалко его? – Миша изучающе смотрит, кажется, заинтересовавшись ответом. – А он меня пожалел? А Ирину? А твоего отца? – Моего святым тоже не назовёшь. Условия завещания помнишь? А ведь на тот момент я состоял в отношениях и планировал жениться. – Кто она? – напрягаюсь. – Я её знаю? Она работает в компании? Я её видела? Как её зовут? – Остановись, – обхватывает ладонями моё лицо, поглаживая скулы и прикасаясь к губам. – Я свой выбор сделал задолго до тебя. Всё, о чём я мечтал, сейчас в моих руках. А о чём мечтаешь ты? – Мечтаю жить на Крестовском острове, встречать по средам Антонину Васильевну и засыпать в холоде, прижавшись к тебе. И повышение. Должность консультанта совершенно непрезентабельна для жены босса. – Если после скандала с немцами у меня когда-нибудь будут заказы. И как бы Миша ни ставил меня на первое место, дело отца, доставшееся ему, является важным.