— Во ты ж рили стрёмная, жаба, — вздохнул он. — Никакой от тебя благодарности. Но всё равно надо было им вломить. — Благодарности? Если бы ты меня послушал, то мы бы спокойно вернулись в бар, а не сидели тут! Подумаешь, гадости кричали! Я их знаешь сколько за десять лет в школе наслушалась? И не только наслушалась. И плевали на спину, и учебники кидали в унитаз, и дохлых крыс совали в портфель, а один раз так с лестницы столкнули, что я ногу сломала. И ничего, пережила. — Слы, герла, я всегда считал, что ценность образования преувеличена, — вздохнул панк. — Но у вас тут рили трэш какой-то. Не надо так. — Девушку я выпущу, — сказал Депутатор, — она местная, никуда не денется, к тому же несовершеннолетняя, да и держать её негде. По идее, должен сдать на руки родителям, но, зная её семью, не стану даже пробовать. Думаю, поручительство работодателя тоже сойдёт. Он не спросил, имею ли я желание за неё поручиться, просто открыл дверь решётки и жестом велел выходить. — Слы, полис, а как же я? — спросил оставшийся в одиночестве панк. — Ты останешься здесь. Судья рассмотрит твоё дело, но сразу предупреждаю: начав с попытки вооружённого грабежа и продолжив избиением детей, ты вряд ли можешь рассчитывать на снисхождение. — Алё, полис! Каких, блин, нафиг, детей? Да они рили больше меня каждый! Ты видел этих дуроломов вообще, полис? — Тем не менее, они не совершеннолетние, а ты — да. И ещё они местные, а ты нет. Судья не будет долго раздумывать, на чьей он стороне. — И когда этот судья, блин, придёт? — Он придёт? — улыбнулся Депутатор. — Это не так работает. Он назначит дату, я тебя отконвоирую. — Дату? Блин, полис, то есть это даже не сегодня будет? — Судья — занятой человек. — Слы, полис, тут же сортира нет! — Я поставлю тебе ведро. *** — Послушай, босс, — сказала Швабра, когда мы направились к бару, — это как-то неправильно. — Что именно? — Что меня отпустили, а его нет. — Ты же хотела от него избавиться? — Ну да, так-то он говнистый, мерзкий, вонючий и вообще… Но, босс… — Что? — Получается, что он из-за меня попал. Хотя я и не просила, но всё же. Как-то неправильно это. — А что, судья ваш — без шансов? Он как вообще? — Не знаю, босс, никогда его не видела. Меня не каждый день сажают за решётку, знаешь ли. — Надо же, а так и не скажешь… — Прекрати, босс! И вообще, это, может быть, ты на меня так плохо влияешь! — Угу, разумеется. Я и швабра. Разлагающее влияние уборки бара подкосило моральные устои несовершеннолетней барышни. — Тьфу на тебя. Блин, мы же товар не забрали! — спохватилась она. — Ну, пошли, заберём. — В таком виде? — она показала на разорванную майку, которая держится на одном плече. — Мне надо домой, переодеться, босс. Или попробовать зашить? У меня одежды не вагон, знаешь ли. — Давай зайдём в магазин, купишь себе новую. — Разве что за твой счёт, — съязвила она. — Ты не столько мне платишь, чтобы бросаться вещами. — За мой так за мой, — пожал я плечами. — Ты серьёзно, что ли? — она аж остановилась. — Чего это ты такой добренький? Учти, за уборку второго этажа… — Да-да, придётся платить. Я помню. Но ты пострадала на службе, на тернистом пути пополнения барных запасов. Впрочем, если тебе просто надо домой — умыться, там, или поплакать… — Чего? Плакать? Из-за этих говноедов? Не дождутся! Ха! Умыться я и в туалете могу, а что рожа поцарапана — так я один чёрт уродина. Пошли в магаз! Выдержав паузу, она спросила: — А почему ты не говоришь: «Нет, ты вовсе не уродина, просто оригинальная внешность»? Разве не так положено делать? — А тебе оно надо? — Нет. Но все так говорят. В лицо. А потом за спиной перешёптываются. Ну, кроме одноклассников, те на всю школу орут, что я чувырла и угрёбище. — Воздержусь от оценочных суждений, с твоего позволения. В любом случае, я тебя не в манекенщицы нанимал. — Ты странный, босс. Магазин «Одежда на каждый день». Я уже заходил однажды, обзаводясь гардеробом в местном казуальном стиле. Тут продают прямые джинсы, клетчатые рубашки, жилетки с пистолетным карманом и шляпы, которыми я пренебрёг. К счастью, локальный этикет не считает их обязательными, хотя многие носят. Поприветствовал хозяина, с которым мы периодически пересекаемся на складе, и тут же сообразил, что дамы, наверное, одеваются где-то в другом месте. Платьев и юбок в ассортименте не наблюдается. Впрочем, Швабру это ничуть не смутило, и она зарылась в пачку футболок, как енот в помойку. Надеюсь, там есть что-нибудь на фигуру «две палки прикручены к третьей». Швабра не уродина. У неё обычное лицо. Мрачное, худое, с опущенными вниз в постоянной гримасе недовольства уголками губ. Лицо как лицо. Без макияжа и попыток как-то себя украсить. Это же можно сказать о причёске, одежде и манере себя держать. Просто чёрные волосы, растрёпанные или небрежно забранные в хвост. Просто джинсы с рубашкой или футболкой, в редких случаях — невзрачное платье с подолом чуть выше худых коленок. И выражение «идите все в жопу» крупными буквами на лице. Без этой гримасы его можно было бы назвать если и не «симпатичным», то нормальным. Может быть, она была некрасивым ребёнком, и её за это заклевали в детстве. Может быть, она была обычным ребёнком, и её заклевали в детстве просто так. Но Швабра считает себя уродиной и транслирует это в окружающий мир с такой интенсивностью, что мир ей верит. Он легко верит во всякое говно. Поэтому на фоне сверстников Швабра выглядит некрасивой. Выглядит злой. Выглядит старше. Выглядит другой. — Вот эту возьму, — решается она. На мой взгляд, футболка ничем не отличается от других. Обычная. Белая. — Можно? — Конечно. За тем и пришли, — я кинул взгляд на ценник и подвинул продавцу купюру. — Примерочная там, — кивнул он на отгороженный занавеской угол. — Что её мерить? Это же просто футболка, — Швабра повернулась ко мне спиной и сняла порванную. Спина худая, с торчащими острыми позвонками, резкой границей между загорелой шеей и бледным телом. Лифчик она не носит. Незачем. — Бесстыжая мерзкая девка, — буркнул под нос продавец. — Всегда такой была. Швабра — гений социализации. — Пошли, — сказала девушка, натянув новую майку. Старую она хозяйственно свернула и сунула в сумочку. *** Мадам Пирожок, посмотрев на нас, вздохнула и покачала головой. Уже знает. Маленький город. Комментировать не стала, выдала нашу тележку, заботливо сбережённую в недрах склада. Положила сверху внеплановый пакет с пирожками. — Отнесите молодому человеку, пусть хоть не голодным сидит. — Не ожидал от вас сочувствия к правонарушителям. — То, что он вступился за девушку, кажется мне правильным поступком, несмотря на весь идиотизм произошедшего. Впрочем, судья со мной вряд ли согласится, так что у парня большие неприятности. — Этот парень сам одна большая неприятность. Он искал проблем с первой минуты нашего знакомства. Не удивительно, что он их нашёл. — Не спорю, — вздохнула Мадам Пирожок, — но пирожки ему передайте, если не сложно.