— Отнесёшь пайку арестанту? — спросил я Швабру, пока мы катили тележку к бару. — Он всего час сидит, — фыркнула она, — вряд ли проголодался. Может быть, вечером. — Смотрю, ты не прониклась его героизмом? — Ты неправильно произносишь слово «идиотизм», босс. Я не нуждаюсь в защите. Я тут выросла, я до сих пор жива, а значит, умею решать свои проблемы самостоятельно. Он просто придурок, босс. Но пирожки отнесу. Позже. Сейчас пора открываться для наших сладеньких лимонадиков. Вон, уже скребутся у дверей, как обоссанные котятки. — Любишь ты одноклассников. — Отвечаю взаимностью. — …Послушай, — вещает уверенный бархатный голос из радиоприёмника, — я понимаю твою позицию. Как человек понимаю. — Тут нечего понимать, — отвечает ему отец-с-арбалетом. Я слушаю невнимательно, но, если всё правильно понял, то мы с ним коллеги. Он держатель таверны, то есть тот же бармен. Поэтому я ему не то чтобы сочувствую, но корпоративная солидарность присутствует. Барменам постоянно приходится выслушивать всякую чушь. — Любой из нас знает, что однажды встанет перед выбором. И ты давал клятву. — Это моя дочь. Не отродье. Я-то знаю. — Так позволь нам убедиться! — Чёрта с два. — Почему? — Как девочка будет жить после этого? — Она будет жить, — бархатный голос внезапно обрёл стальную твёрдость. — Это уже много. Соглашайся, выбора нет. Это я тебе говорю и как старый друг, и как городской судья. Мы все прошли через это. — А если я откажусь? — Либо ты сделаешь то, что должно, либо мы. — Простите, можно? — в заднюю дверь подсобки заглянула Ведьмочка Кофе. — Заходи. Твоя подружка за стойкой. Топит одноклассников в океане своего обаяния и заодно плюёт им в лимонад. Наверное. Я не проверял. — Я вообще-то к вам. — И что тебе нужно? — Тот набор… Ну… — Театрального реквизита для постановки про вампиров? — Да, реквизита, конечно. Могу я ещё раз на него взглянуть? — Странное желание. — Видите ли, — сказала она, помолчав, — я хотела ответить вам что-то вроде: «Знали бы вы, в какое странное место попали!» — Но передумала? — Да. Мне вдруг показалось, что вы как раз прекрасно знаете. Вы же не случайно здесь, Роберт? — Случайностей не бывает. Люди просто не знают, куда смотреть. Сундучка на месте не оказалось. Больше ничего не пропало, но специально задвинутый мной далеко за шкаф раскладной саквояж исчез. В последний раз я видел его ночью, когда вернулся из морга, — достал, убедился, что вкрученные в пол общежития крючья не случайно показались мне знакомыми. Ровно такие же, как те, что в этом комплекте. Один в один, как будто их оптом где-то заказывали. Или изготовили крупной партией. На одном заводе. — Кстати, — спросил я у девушки, — что производит ваш завод? — Не знаю. Какие-то штуки. — Это же градообразующее предприятие, как можно не знать, чем оно занимается? — Я никогда не собиралась там работать. — Я слышал, что особого выбора тут нет. — У отца свой бизнес. Я останусь в нём. — И что за бизнес, можно спросить? — Нет. — Почему? — Ответ ничего не прояснит, но всё сильно запутает. А вам, на самом деле, не интересно, вы просто из вежливости спросили. — Как угодно, — не стал настаивать я. — Ты же знала, что саквояж пропал? — Догадывалась. Хотела проверить. — Не хочешь пояснить? — Нет. — Этот ответ тоже всё запутает? — Именно. Спасибо вам, я побежала, мне пора… *** — Здравствуйте, — сказал посетитель. Один в пустом баре, подростки как будто испарились, Швабра тоже. Он сидит у стойки, смотрит на меня пристально, и голос у него бархатный, сильный и глубокий. Кажется, я догадываюсь, кто меня посетил. — Обычно я не хожу в бар. Но решил, вот, познакомиться. Я городской судья. — А я городской бармен. Что будете пить? — С удовольствием выпил бы стаканчик хорошего бренди. — Сию минуту, — я достал бокал-тюльпан, налил треть, поставил перед ним. Судья поднял его за ножку, погрел в ладонях, взболтнул золотистый напиток, понюхал, удовлетворённо кивнул. — Как вам город? — Обязательно начинать так издалека? — Это не праздный интерес и не пустая вежливость, но как хотите. Перейдём к более насущным вопросам. Молодой человек, который устроил сегодня драку. У меня уже есть заявления от родителей пострадавших школьников. — И сильно они пострадали? — Нет, пара синяков, не более. Но дело, как вы наверняка понимаете, не в этом. Моя функция как муниципального судьи — защищать интересы горожан. В данном случае мы имеем дело с асоциальным типом, который уже дважды демонстративно и публично нарушил закон. — Но вы почему-то пришли ко мне. — Вы не считаете необходимым принимать участие в его судьбе? — Ни в малейшей степени. — Никакого сочувствия? — Нет. Хоть с кашей его съешьте. — Надо же. А у директора завода, сложилось о вас мнение как о человеке эмпатичном. Эта ваша уборщица, детские полдники, общение с учительницей… Он ошибся? — Целиком и полностью. — Вы, получается, прагматик?