— Давайте представим, что похищение происходило в два этапа, которые были разнесены по времени. В одиннадцать, условно, часов дня, некто смотрит в окно, убеждается, что ребёнок на месте, отжимает дверь и заходит в дом. Это мог проделать один человек, и скорее всего, он не привлёк бы к себе внимания, так? — Это так, — согласился полицейский. — Он или оглушает, или усыпляет, или связывает ребёнка, а может быть, просто пугает его, заставляя сидеть тихо. Через некоторое время по одному входят его подельники. И вот на ваши вопрос: «Видели ли вы троих мужчин, входящих в дом учительницы?» — свидетели отвечают: «Нет». Совершенно честно, потому что троих они не видели. Максимум одного. И не факт, что входящим, это мгновение. — Это вполне возможно, — признал Депутатор. — Но как они вынесли мальчика? — А почему вы решили, что они его вынесли? — Потому что в доме его не было. — А почему вы решили, что в доме его не было? — Вы меня озадачили, Роберт. Поясните, пожалуйста. — Мне недавно рассказали (просто к слову пришлось), что под каждым домом есть подвал. Вы осматривали подвал под домом учительницы? — Нет. У меня не было такой информации, визуально он также не был обнаружен. Впрочем, признаю, я его и не искал. — Вот вам версия: мальчика похитили днём, но из дома вынесли вечером, когда стало темно и люди ушли с улиц. Возможно даже, что на момент нашего прихода он был у нас буквально под ногами. — Да, это не лишено логики, — кивнул Депутатор. — Я был бы благодарен, если бы вы прогулялись до места преступления со мной. Может быть, при свете дня у вас появятся новые идеи? Я посмотрел на часы. До «клушатника» ещё два часа, а товар Швабра с Говночелом разгрузят сами. Надеюсь, не поубивав при этом друг друга. — Давайте сходим, почему нет? *** Подвал мы отыскали почти сразу, люк оказался в кладовке. — Не похоже, что его недавно открывали, — сказал Депутатор, осмотрев всё своим электронным взором. Я уже и сам понял, что версия была ложной. Вряд ли у похитителей было время и возможность наваливать обратно на крышку весь этот хлам. — Ну, раз уж мы здесь… — Разумеется, — кивнул он и потянул за кольцо своей стальной рукой. Удобно иметь рядом кого-то с силой гидравлического домкрата. Внутри оказалось пыльно, затхло. Застоявшийся воздух указывает на то, что сюда не спускались несколько лет как минимум. Скорее всего, Училка понятия не имеет, что под домом что-то есть. — Мрачное местечко, — отметил Депутатор. Подвал похож на тот, что под баром, разве что поменьше. Капитальная каменная кладка стен явно старше каркасного домика наверху, но какой-то добрый хозяин протащил сюда провода и повесил лампочки. Старые грушевидные лампы накаливания с толстыми тусклыми спиралями небольшой мощности и с выключателями прямо на патронах, провод в тканевой оплётке на фарфоровых изоляторах. Винтажно. Пыльно. Атмосферно. Атмосфера, правда, специфическая. — Знаете, где я видел такое? — спросил полицейский, разглядывая вкрученные в стену над лежанкой из досок кольца. — Наше подразделение освобождало заложников, которых удерживали совершенно безумные сектанты. Они окопались в подвалах заброшенного монастыря, и выкуривали мы их оттуда с большим трудом. Спасти, к сожалению, удалось не всех, в том числе и потому, что заложники были прикованы к стенам цепями. Буквально прикованы — никаких замков, стальные кольца заклепали намертво. Вывести их быстро не получалось, в подвалах до чёрта взрывчатки… Последним мы отрезали кисти рук. Это было быстрее, чем пилить цепи, но всё равно не успели. — Там вас ранило? — Да. Пытался обезвредить заряды. Цепи и кандалы с тех пор очень не люблю. — Разделяю вашу неприязнь, но тут давно никого не было. Металл окислился, на досках толстый слой пыли. — Согласен. Давайте посмотрим, что за последней дверью. Лампочки в дальнем отсеке подвала нет, обходились свечами. Оплывшего воска и огарков полно на полу вдоль стен. Середина помещения свободна. Сейчас. — Очень похоже на наше место преступления, — сказал Депутатор невозмутимо. В пол ввинчены крючья, доски почернели от пролившихся на них жидкостей. И — знакомый сундучок. — Какой интересный набор, не находите? — спросил полицейский, аккуратно его открыв. — Да просто кружок «Умелые руки» какой-то. Это не тот же самый раскладной ящик, что пропал у меня, а его брат-близнец. Нет набора для снаряжения патронов, но ножи, колья, маски и прочее садо-мазо в наличии. — Это орудие не нашего преступления, — сказал Депутатор. — Последний раз инструментами пользовались довольно давно. — Восемнадцать лет назад, я думаю. — Вы что-то знаете, Роберт? — Я о многом догадываюсь. Но догадки к делу не пришьёшь. Пойдёмте отсюда, нам надо мальчика искать. Когда мы выбрались обратно в кладовку, полицейский закрыл люк, посмотрел на него с непроницаемым выражением искусственного лица и спросил: — Значит, говорите, под каждым домом? — Так мне сказали. — Интересный тут… исторический бэкграунд. — Везде интересный. Просто надо знать, куда смотреть. *** Клушатник встретил меня неодобрительным молчанием и осуждающими взглядами. Я опоздал, впустила их Швабра, имеющая такой вид, как будто не просто плюнет в каждый стакан, а сделает это пылающим ядом. — Спасибо, дальше я сам, — отстранил я девушку во избежание жертв и разрушений. — Какое им дело, почему я не в школе? — прошипела она. — Пусть за своими кретинами смотрят! Они у них в школу ходят только покурить в туалете. — Я сам обслужу дам, а ты сходи пока в лавку за платьем. — Ох, как же жалко денег, босс! — Верю. Но надо. — И ведь что обидно, скорее всего, этот учебный год будет очень коротким. Получается, что деньги на платье я просто выброшу нафиг. — Относись к этому, как к инвестиции. Может быть, ты в этом платье замуж выходить будешь. — Скорее, меня в нём похоронят, босс. Клушатник поглощает выпечку, пьёт кофе и слушает радио. — …Мы все поддержим тебя, все поможем, — интонации в псевдодиректорском голосе такие приторные, что уши склеиваются. — Ты станешь примером для остальных. Просто веди себя правильно. — Примером в чём? — мрачно спрашивает владелец таверны. Этих двоих и ещё пару персонажей я узнаю уверенно, остальные для меня сливаются в звуковой фон. Но дамы наверняка следят за сюжетом внимательнее. — В том, что никогда не поздно уничтожить отродье. — Ей семнадцать лет, и она не сделала ничего плохого. — Она отродье. — Даже если так, и что? От неё нет никакого вреда. Она ничем не отличается от остальных детей. — Сейчас — да. Но что будет, если она станет взрослой? — Думаю, ничего особенного. Выйдет замуж, родит детей… — Ты сам себя слышишь, друг? Отродье! Детей! Каких детей? Тех, что находят в корзинках, сплетённых из озёрной травы, осенней ночью на пороге дома? Как много уже тех, кто не повёл себя правильно? Как много таких, как ты? — Не знаю. — А я скажу тебе — их много. Они уже семнадцать лет растут среди нас. И только те, кого они выбрали родителями, знают об этом. Знают, но не говорят! Знают, но делают вид! И знаешь, почему?