— Ладно я. Чужая. Приезжая. Чёрная. Но зачем вы так со своими детьми? Почему вы поставили им потолок, выше которого нельзя заглядывать? Почему вы лишаете их шанса на другую жизнь? Они могли бы уехать, поступить в университеты, научиться чему-то, стать другими, приносить пользу людям, развиваться, расти над собой! Но вы обрезаете им крылья раньше, чем они хотя бы попробуют их расправить. Поймите, они не обязаны быть такими, как вы. Жить в этом городе, работать на этом заводе, искать себе пару среди одноклассников — просто потому, что ничего другого вы им не оставили. Разве это так сложно — дать им ещё один год? Возможность доучиться, получить нормальный, а не «ускоренный» аттестат? В классе есть действительно талантливые, они хотят и могут учиться! Я всего лишь предложила… И что? Вот это? — она кинула на стойку серый конверт. — Почему вы так поступаете со мной? — Вон, слышали, дамочка, всё грамотно обсказала, — ответил Помойка Бурбон, обращаясь не к ней, а к тем, кто сидит за столиками. — Крылья, университеты, перспективы всякие… Это я понимаю. Крылья, перья и прочий хвост распускать — молодыми все были. Но вот чего я не пойму… а как же город? Это ж так каждый захочет уехать, ума-то нету. В башке ветер, в жопе дым. Напоёт им такая фифа сладких песен, и полетят. — И пусть летят! — громко сказала Училка. — Э, дамочка, — покачал головой Помойка Бурбон, — вот оно ваше образование всё до копейки и видно стало. Столько книг прочитали, а так ничего и не поняли. — Чего же я не поняла? — Что отсюда вылететь может. Мусорщик тяжёлыми шагами направился к нам, женщина невольно отступила назад, вжавшись спиной в стойку, но он лишь положил деньги, покачал головой и ушёл. За ним, допивая взятое, поднялись остальные — пару минут только звенели монеты и шуршали купюры, а потом бар опустел. Второй вечер подряд Училка мне торговлю срывает. — За что они так со мной? — ещё раз спросила женщина и подвинула мне конверт. — Нашла на пороге сегодня. Я, осторожно взяв его через платок, вытащил оттуда листок бумаги. На нём оказалось тщательно выведенное печатными буквами краткое сообщение: «Соглашайся, или щенка не увидишь. Веди себя правильно, и никто не пострадает». Глава 18. Никто Кальвадос — Зря вы так расстраиваетесь, — сказал я Училке. — Радоваться надо. — Чему тут радоваться? — она понюхала стакан с виски и поставила его на стойку. — Как вы это пьёте, гадость же… — Употребление виски требует привычки, позволяющей чувствовать вкусы за крепостью. А радоваться надо записке. Похитители обозначили цель. Значит, скорее всего, с ребёнком не случилось ничего действительно страшного. Я снова вспомнил распятого на полу комнаты Калдыря. Тот, кто это сделал, не стал бы писать записки. — Что мне делать, Роберт? Соглашаться? — А почему нет? Никого нельзя сделать счастливым насильно. Если они так активно не хотят… — Не хотят родители, а не дети, — упрямо сказала Училка. — Уверена, если бы я сумела преодолеть сопротивление администрации и Завода, то вполне можно было бы организовать здесь заочный филиал какого-нибудь колледжа. Есть федеральная образовательная программа… Вот, например, ваша уборщица — очень умная девушка. Она вполне могла бы учиться дальше. — Не замечал в ней особой страсти к учёбе. — Она не любит школу, а не знания. Отлично работает голова, схватывает всё на лету, прекрасная логика и когнитивные способности. Она сильно себя недооценивает, но это возраст и влияние окружения. Уверена, девочка смогла бы поступить в колледж и с успехом его окончить. А какое будущее её ждёт здесь? Всю жизнь мыть туалеты? *** — Роберт прав, — сказал изучивший записку Депутатор, — вам следует согласиться на требования похитителей. Он заявился в бар практически сразу, держит руку на пульсе событий. — Это очень унизительно, — вздохнула Училка. — Зато мальчик не пострадает. — Вы так уверены, что они сдержат слово? — Почти наверняка, — вмешался в разговор я. — Это какая-то любительщина. Школьный уровень. Что они будут делать с заложником? Если бы не размер ботинок и ширина шага, я бы предположил, что вашего сына похитили ваши же ученики. Наверное, не все из них сторонники полноценного образования. — Увы, — вздохнула Училка, — большинство только и ждёт момента, когда можно будет вырваться из школьных стен. Как будто снаружи легче. — Скажите, — спросил я, осенённый внезапной идеей, — а вчера на уроках были все школьники? Или кто-то отсутствовал? — В школе очень строго с посещаемостью, но детей много и почти всегда кто-то отсутствует по уважительной причине. Вы имеете в виду кого-то конкретного? — Да. Сыновей нашего мусорщика. — А знаете… — задумалась Училка. — Их действительно не было на двух первых уроках. Но официально, по записке отца. Что-то там семейное, без подробностей. — Довольно крупные ребята, — уловил мою мысль Депутатор. — Думаю, размер обуви соответствует. — Мусор, — сказал я задумчиво, — вы сказали, что мальчик вынес мусор. Вы же проверили баки? — Разумеется, — слегка обиделся полицейский, — может быть, я и не очень хороший следователь, но осмотр провёл по всем правилам. Баки были пусты. Вы считаете… — Почему нет? Мы никак не могли понять, каким образом ребёнка унесли незаметно посреди дня, но его могли не унести, а увезти. Мусоровоз закрыл обзор, дверь отжали монтировкой, ребёнка погрузили в машину и уехали. Вывоз мусора — обычное дело, никто не обратил внимания. Здесь так мало машин, что мы даже не подумали об этом. Мусорщик вполне ясно высказался сегодня — он активный сторонник досрочного выпуска. — Мотив и возможность, — сказал Депутатор. — Именно. — Мой сын у них? — прижала руки к груди Училка. — Пока это просто версия, — ответил я. — Которую стоит проверить, — добавил полицейский. Училку мы удержали от того, чтобы идти с нами, с большим трудом. Она рвалась в бой, но Депутатор убедил её, что так нужно для маскировки. Мол, похитители могут за ней следить. Лично я думаю, что они для этого недостаточно умные. Одно выступление Помойки Бурбона в баре чего стоит. Если бы не оно, я бы, может быть, на него и не подумал. — Цирк какой-то, — сказал я Депутатору, пока мы шли по ночному городу. — С тупыми клоунами. — Если бы все преступники были умными, то полиции было бы куда труднее, — заметил он резонно. — Вот здесь они живут. — Догадаться несложно, — кивнул я, глядя на мусоровоз. — У вас есть оружие? — Есть. В сейфе. В участке. Ни разу не доставал. Думаете, может понадобиться? — Крепкие и не особо умные ребята, которым уже пришла в голову одна дурная идея. Может прийти и другая. — Пожалуй, я рискну, — сказал Депутатор. — Но вы, если хотите, можете подождать меня снаружи. — Предпочту тоже рискнуть. — Не сомневался в вас, — кивнул полицейский и постучал в дверь. Открывший её Помойка Бурбон выпучил глаза, открыл рот, собираясь что-то сказать, потом передумал и закрыл его. Встал в проёме, выказывая явное намерение не пускать. — Что вам тут нужно? — спросил он угрюмо. — Поговорить, — ответил Депутатор. — Время позднее, потом поговорим. У вас есть этот, как его… ордер, или что там вам, полицейским, требуется, чтобы ворваться в дом законопослушного налогоплательщика? — Для разговора ордер не требуется. Не надо нервничать. Ведите себя правильно. — Для разговоров есть другое время суток. — Кто там пришёл? — послышался женский голос в коридоре. — Никто, спи, — крикнул в темноту Помойка, но растрёпанная женщина в ночной рубашке подошла к двери. Увидев полицейского, она сразу заголосила: — А я тебе говорила, дураку, что этим кончится! Я сразу сказала, что вы попадётесь! Никогда ничего толком сделать не можешь, какой из тебя похититель? Ещё и детей подставил, придурок безмозглый! — Пап, что там? — пробасил, выйдя из комнаты, парень в пижамных штанах, которого язык не поворачивается назвать подростком. Рама под метр девяносто, с плечами шире, чем у Депутатора.