— Может, те ящики? — я приоткрыл один из больших, почти в мой рост, контейнеров и заглянул внутрь. — И что там? — Какие-то детали. Это всё, что я могу сказать, взглянув на содержимое. — Детали чего? — Чего-то целого, вероятно. Возможно, его собирают из них прямо тут, — я показал на сборочный конвейер в центре цеха. Сейчас он пустует и понять, что именно там было, невозможно. — Собирают и засовывают вон в тот контейнер. Грузят на платформу и везут дальше, на следующий завод. Там к нему прикручивают остальное. — Что прикручивают? — А я почём знаю? Колёса, например. Или крылья. Или ходули. — И смысл? Почему их нельзя сразу тут прикрутить? — Может быть, там дешевле. Спросите у Директора, если интересно. Мы, вроде, сюда не производственную логистику узнавать пришли? — Да, — кивнул Депутатор, — вы правы. Давайте поищем тех, кто работал с жертвой. Напарник Калдыря немедленно получил от меня прозвище Шнырь. Во-первых, потому что оказался каким-то хилым, вертлявым, ушлым и чрезмерно угодливым. Во-вторых потому, что «Шнырь и Калдырь» отлично звучит. Так вот, Шнырь и Калдырь занимались уборкой цеха после рабочего дня. Теперь этим занят один Шнырь, причём за ту же зарплату, чем весьма недоволен. — Ну, это… Упаковку собираем. Ну, как куда? В мусорку. Подметаем опять же. Таскаем, если чего осталось. — А что тут делают вообще? — поинтересовался я. — Днём-то? Мне почём знать? Моя смена в шесть заканчивается. Ушёл утром из чистого цеха, пришёл вечером в грязный. И так каждый грёбанный день. К бывшему напарнику Шнырь относится без симпатии: — Хитрый он, жопа такая, до невозможности. — Хитрый? — переспросил Депутатор. — А в чём это выражалось? — Где-то у него тут бухло припрятано, да так ловко, что я так и не отыскал. Приходит на работу трезвый и всю ночь почуть подбухивает незаметно. Утром смотрю — пошёл домой пьяный, как будто не на работу, а в бар сходил. А вечером опять идёт в бар! Конечно, что ему — ни семьи, ни детей, ни аренды… Спит в бесплатной заводской ночлежке, где я бы собаку не поселил, трат, считай, никаких, жена не пилит, дети не ноют, чем не жизнь? Этак даже с нашей тухлой зарплатки можно в бар ходить, чего нет? Я ходил бы. Мне, может, тоже самогонка не нравится. — Вижу, вы не в лучших отношениях? — Депутатор не сообщил Шнырю, что Калдырь убит. — Да ни в каких мы не в отношениях. Я его сто раз просил: «Поделись заначкой, будь человеком!» — А он? — А он делает вид, что не понимает, о чём речь. Не сволочь ли? Я на него начальнику смены даже стучал, но тот послал меня к чёрту. Наверное, с ним-то он делится, жопошник… — У него были… Вернее, есть у него враги? — Да кому он нужен? Говнюк жадный. — С кем он ещё тут общался… общается? — А что, тут, по-вашему, много вариантов? — Шнырь показал на пустой цех. — Днём тут толпа, да, а ночью уборщики да охрана. — Уборщиков всего двое? — Здесь? Да. Причём то, что я уже четвёртую смену один пашу, вообще никого не волнует. А так-то на складе есть, точно, да и мало ли где ещё. У меня-то пропуск только сюда. А вы чего выспрашиваете-то? Неужели мой сраный напарничек чего-то натворил? Если так, я не удивлюсь. — Почему? — Так у него баба какая-то завелась. А где бабы, там расходы. А где расходы, там и всякое непотребство. На нашу-то зарплату за бабой не поухаживать. А он прямо со свидания на работу бежал, то есть гулял со своей до полуночи, значит, что? — Что? — Значит, далеко у них дело зашло, я так думаю. Не станет баба провожать ночью на работу того, кому не даёт. А когда баба даёт, то потом всегда берёт своё. — Вы её видели? — Издали только. — Не узнали? — Ну… — Шнырь замялся, а потом решительно отмахнулся. — Нет. Не узнал. — Уверены? — Уверен, — отвёл глаза он. — Совершенно незнакомая женщина. Да и видел я её один раз, ночью, издали, со спины. Кто угодно может быть. — И всё же. Рост? Одежда? Цвет волос? Что-то же вы разглядели? — Блондинка. Высокая, выше него. В платье. Платье чёрное. Фигурка вроде ничего. Так что там натворил мой напарничек? — Благодарю за помощь, — оборвал его Депутатор. — Если вспомните что-то ещё, вы знаете, где меня найти. *** — Некая женщина в этой истории была, — сказал Депутатор, пока мы шли к бару. — Женщины часто встречаются в историях с плохим концом. Но вряд ли она его убила. — Почему вы так думаете? — Способ очень уж неженский. — Считаете, женщины неспособны на такую жестокость? — Считаю, что женщины редко умеют качественно вкрутить резьбовые крючья в деревянный пол. А они были ввинчены аккуратно, ровно, без перекосов, на равном расстоянии… Я чуть не брякнул: «На все пять дюймов резьбы», — но вовремя сообразил, что это будет лишним. — Вы наблюдательны, — удовлетворённо кивнул Депутатор. — Я просто знаю, куда смотреть. — Я в вас не ошибся. Скажите, Роберт, вы же работали в полиции? Или… работаете? — Вам очень важно это знать? — Нет, — сказал он подумав. — Вы правы. Если вы, к примеру, под прикрытием, то не можете сказать мне правду и не хотите врать. Понимаю. Считайте, что вопроса не было. Могу привлечь вас как простого гражданина, с вашего согласия. Вы ведь согласны помочь? — В пределах простой гражданской компетенции. — Разумеется. В вашем случае этого достаточно. — Смотрите, — полицейский остановил меня, взяв за локоть. — Кто это там? Возле дверей бара стоит женщина. «Высокая, светлые волосы, чёрное платье», — отметил я машинально. — Ваша знакомая? — В первый раз вижу. В бар такая не приходила, я бы запомнил. У меня мало клиентов женского пола. — Городок довольно патриархальный, — согласился Депутатор. — Это в том числе означает, что женщины тут обычно не подпирают собой двери бара за полночь. Вы заметили, что она подходит под описание? — Разумеется. Хотя приметы у нас скудные.