— Давайте же с ней побеседуем. — Как минимум, ваш долг как помощника шерифа поинтересоваться, всё ли у неё в порядке, — согласился я. — Конец августа, ночи прохладные, а она очень легко одета. И, кажется, босиком. Выглядит, как человек, у которого проблемы. Похоже, сама женщина не считает, что её проблемы требуют внимания полиции. Заметив наше приближение, она перестаёт что-то высматривать в тёмном зале бара и быстрым шагом направляется прочь. — Подождите! — кричит ей вслед Депутатор, но она даже не оборачивается. Увидев, что блондинка собирается свернуть за угол, полицейский рванул за ней бегом, взяв с места разгон, как спортивная машина. Я сразу отстал, и когда добежал до поворота, то увидел его остановившимся неподалёку. — Исчезла, — сказал он с досадой. — Как и не было. Не могла же она нам обоим померещиться? Я достал из кармана фонарик на батарейках. Луна светит так ярко, что я его до сих пор не включал, но сейчас не помешает. — Да, вы правы, галлюцинации не оставляют следы босых ног, — сказал полицейский, выдавая слабое знакомство с предметом. Иные галлюцинации поматериальнее тех, кто их видит. Мы прошли по следам ещё метров тридцать, но потом потеряли их на чисто подметённом тротуаре у магазинчика садовых принадлежностей. Похоже, его владелец тщательно следит за прилегающей территорией или регулярно демонстрирует потенциальным покупателям качество продаваемых мётел. — Чертовски резвая дама, — сказал Депутатор с досадой. — Давайте осмотримся. Мы обошли с фонариком ближайшие улочки, но следы босых ног больше нигде не обнаружились. Если бы магазин с мётлами не был закрыт, я бы предположил, что она улетела. — Судя по размеру ступни и ширине шага, — сказал я, вернувшись назад, — рост у неё метр восемьдесят, не меньше. Это хорошая примета, высоких женщин не так уж много. — Чувствую себя глупо, — вздохнул полицейский. — Я даже определять рост по следам не умею. Другая специализация. — Зато вы быстро бегаете. — Недостаточно быстро, как оказалось. И не могу припомнить ни одной жительницы одновременно высокой и светловолосой. Тут вообще нет блондинок. Некоторые красятся, но все они не выше метр семьдесят и довольно… корпулентные. Как вы думаете, это мог быть переодетый мужчина в парике? — Вряд ли, — покачал головой я. — То, как она двигалась… Это женская моторика. Низкий центр тяжести и всё такое. Мужчине трудно убедительно изобразить женскую походку, особенно бегом. — Странно, что она была босиком. — Это единственное, что вам показалось странным? — Это может дать зацепку. Я поговорю с хозяйкой обувного. Большой размер, говорите? — Точно померить нечем, но я бы сказал, примерно сорок два. — Женская обувь такого размера не пользуется массовым спросом, и если она захочет обуться, я это узнаю. А может, уже покупала? Тогда её не могли не запомнить. — Может быть, стоит пообщаться с владелицей кафе? — Зачем? — спросил Депутатор с явным неудовольствием в голосе. — Вы раньше не видели эту женщину, значит, она вряд ли живёт в городе постоянно. Возможно, недавно приехала, а значит, могла отметиться в кафе, а то и вовсе живёт в мотеле. — Логично, — признал полицейский с неохотой. — Могу я попросить вас, Роберт… — Поговорить? — Да. Если не сложно. — Без проблем. Зайду туда завтра. — Буду очень вам благодарен. Глава 12. Туфля Мартишечка — …По букве закона ты прав… — доброжелательно вещает из радиоприёмника голос судьи. Тамошнего или нашего, не отличить. «Утренний клушатник» внимает, поглощая кофе и выпечку. — …но по духу — нет. Неписаные общественные договоры следует соблюдать не менее тщательно, чем формальные. Они ближе к жизни, чем книжный закон. — И что же требует от меня твой неописуемый договор? — Неписаный, — поправил собеседника судья. — Ты должен снять подозрения со своей дочери. — Я могу за неё поручиться. — Этого недостаточно. Мы знаем, как они коварны, верно? Влезают нам в душу так глубоко, что потом как сердце себе вырвать, верно? — Откуда тебе-то знать, сухарь юридический? У тебя нет детей. — Теперь нет. — Даже так? Не знал. Извини. Мои соболезнования… — …запоздали на семнадцать лет. Не будем к этому возвращаться. Я до сих пор верю, что поступил правильно, хотя моё сердце плачет кровью все эти годы. — И ты ни разу не усомнился? — Моя дочь была красива, умна, добра и покладиста. Прекрасно училась. Любила цветы и кошек. Рисовала. Помогала матери. Идеальный ребёнок, счастье родителей. Я тоже поручился бы за неё чем угодно. Но она была не тем, чем казалась. Я выполнил свой долг. — А ты не думал, что было бы, если б она так и жила с вами, будучи… да чем угодно? Может быть, ничего ужасного бы и не случилось? — Отродья должны умереть. Ты это знаешь. Все это знают… — Простите, — новая посетительница отвлекла меня от радио. Она тихой тенью просквозила по залу к стойке, ёжась от раздражённых взглядов недовольного вторжением клушатника. Я узнал её — видел получающей товар на складе. Обувь, помнится. Робкая невзрачная женщина за пятьдесят, в бар она до сих пор не заходила. — Здравствуйте, — сказала она неуверенно. — Вы Роберт? Бармен? — Да, что вам налить? — Нет, я… У меня магазин. На соседней улице. Торгую всякой туфлёй. Ну, там, ботинки, сапоги. Сандалии. — Полезный бизнес. — Да-да, не очень прибыльный, к сожалению. У нас особо некуда ходить, так что люди меняют обувь редко. Рабочим выдают ботинки на заводе, остальные… Да сколько тех, остальных? Приходится заказывать чуть ли не поштучно, какая уж тут маржа? — Понимаю, — кивнул я, протирая стакан, — специфика маленьких городков. Оборот сделать не на ком, а наценку не тянет покупатель. — Ничего, перебиваемся кое-как. Не всем же жить красиво, кто-то должен и туфлёй торговать, — вздохнула женщина, покосившись на расфуфыренных дам «клушатника». — Но я по другому вопросу. Замшерифа сегодня заходил. Не то чтобы я ему очень помогла… Но он попросил повторить то же самое вам. — Готов выслушать, — кивнул я, и, перехватив тоскливый взгляд в сторону бутылок, спросил ещё раз: — Налить вам чего-нибудь? — Нет, не стоит, наверное… — За счёт заведения. Как помощнице полиции. — Ну, тогда… Можно мартишечки? Бокальчик? Чуть ли не со свадьбы не пила мартини… — Коктейль «мартини» для дамы! — кивнул я. — Страйтап? Сухой? Классический? — Ой, я не знаю… Какой сделаете. Я поставил на стойку конусный бокал, плеснул на дно джина, долил вермутом, украсил оливкой на шпажке. — Угощайтесь.