Его легонько тронули за рукав, указав отойти в сторону: господа наверху могли подслушать. – Это так ужасно, – шепотом продолжила Лидия Павловна. – Сегодня утром она напала на меня… Без лишних вопросов было понятно, кто мог напасть на хозяйку в ее доме… – С ножом? – Вылила на себя вазочку клюквенного варенья и опрокинула самовар! Совсем обезумела. – Это нельзя назвать нападением. Лидия Павловна довольно картинно заломила руки. – Вы не понимаете, это подготовка… – К чему подготовка? – Я же говорила: она хочет меня убить… Между заявлением мадам Алабьевой и вареньем на платье падчерицы логическая связь отсутствовала. Что дам чаще всего не смущает. Но чиновнику сыска не годится в качестве аргумента. – Вы сообщали, что на вас готовит покушение некая баронесса фон Шталь, – сказал он. – При чем тут Валерия Макаровна? Мадам Алабьева драматично закрыла глаза рукой. – Валерия окончательно попала под влияние этой ужасной женщины. Пляшет под ее дудку… Делает все, что та придумает своим извращенным умом… Утреннее безобразие – еще один шаг к тому, чтобы выдать мою смерть за случайность… Или окончательно свести меня с ума… Чего они обе добиваются… Это ужасно… Кажется, Лидия Павловна собиралась приникнуть к плечу Пушкина. Во всяком случае, она сделала похожее движение. Женщине требовалось утешение, и не важно, кто предоставит плечо. Пушкин посторонился. – Где Валерия Макаровна? Холодность удержала в рамках приличий. Мадам Алабьева тягостно вздохнула. – Не имею понятия… Не удивлюсь, если вместе с ужасной баронессой плетет козни. Да, наверняка Валерия у нее… Теоретически можно предположить, что после кофейной «Эйнема» Агата приведет мадемуазель в дом тетушки. Им будет о чем поговорить втроем. Жаль, что теория вероятностей оценивала такое событие не выше одного процента. Или даже меньше. Нельзя предположить, что Агата Кристафоровна станет обсуждать, как бы ловчее убить мадам Алабьеву. – Позволите дождаться вашу падчерицу? Лидия Павловна готова была предоставить не только прихожую, а нижнюю гостиную. Но тут дверь распахнулась, с мороза вошел Кирилл Макарович. Увидев Пушкина, отшатнулся. – Прощу прощения? – проговорил он, поглядывая на мачеху. – Прощения должен просить я, – сказал Пушкин, уже понимая, что из авантюры ничего не вышло. Авантюры не его метод. Формула сыска и логика куда эффективнее. Не надо было приходить. – Не смею беспокоить… Кирилл Маркович стал уговаривать остаться и поужинать, наверху накрыт стол для гостей, все будут рады. Приглашение Пушкин отклонил. – С вашего разрешения нанесу визит Валерии Макаровне завтра в первой половине дня. Позволите? – Разве Леры нет дома? – Кирилл Макарович обратился к мадам Алабьевой. Она ответила кивком. – В такой час? Где она может быть? Ничего не понимаю… – Я вам потом объясню, – проговорила Лидия Павловна сквозь зубы. При семейных разговорах Пушкин был лишний. Он напомнил, что не получил формального разрешения. Кирилл Макарович согласился с легкостью и стал жаловаться на усталость: крупный клиент потребовал, чтобы управляющий лично прибыл к нему для заключения договора. Большие деньги упускать нельзя, пришлось до позднего часа ублажать клиента болтовней о выгоде страхования. Результат стоит того. Однако уйти ужинать Кириллу Макаровичу было не суждено. Входная дверь в который раз распахнулась, доказывая полезность замков. Даже на Пресне. В темном проеме показалась фигура, черная, как ночной кошмар. Появление было столь внезапным, что Пушкин не сразу понял, кто явился. – Что стоите, как столбы соляные? Пригласите войти… У черного призрака голос был грубоватым, тихим и скрипучим. Каким порой говорят почтенные дамы, привыкшие ругать всех и вся, не важно за что, а просто по причине старческой мудрости. Судя по одеянию, дама занималась иным: молилась за всех. Она была монахиня. В черном облачении с покрывалом чистое белое лицо будто парило в темноте. – Тетя? – проговорил Кирилл Макарович растерянно, будто в самом деле явилось привидение. – Откуда вы?.. Как?.. Что?.. Мы очень рады… Монахиня окинула мадам Алабьеву взглядом, который не сулил ничего хорошего. Под его тяжестью Лидия Павловна сжалась. И отступила. – Вижу, как рады… Кирилл Макарович засуетился: – Тетя, проходите… Сейчас ужинать будем… У нас гости… – Гости? На мясопустной веселье разводите? Пьянствуете? В грехи входите? Масленицу языческую справляете?.. Страха нет, что за грехи ответ придется держать… – Да мы… Да что… Нет, только блины и рыбка… – Племянник окончательно потерялся. – Почему не упредили, что приезжаете… Я бы встретил… – Не к тебе приехала. Гляжу, бородку завел, на отца хочешь стать похожим. Так лучше бы о душе подумал. Да что с тобой говорить… Где отец, зови… Про Пушкина забыли. Монахиня бросила на него взгляд-другой и потеряла интерес. Зачислив в списки неприятных гостей, которым только бы веселиться. – Батюшки нет, – проговорил Кирилл Макарович. – Нет? А где же он? – В голосе монахини появилась строгость. – Отбыл по делам в Ярославль… Вернется на первой неделе Великого поста… Атмосфера в прихожей не сулила ничего хорошего. Монахиня возвышалась таким грозным монументом, что, казалось, греховодникам-родственникам несдобровать. – Отбыл? Вот как… Я прибыла из Троице-Одигитриевой Зосимовой пустыни в Москву, а братца и след простыл? – Тетя, поживите у нас, батюшка вскоре вернется… – У вас? – Монахиня осмотрела прихожую, словно скопище грехов. И особенно Лидию Павловну. – Ну уж нет… Племянник еще пытался лепетать и уговаривать, но его оборвали: – Передай отцу, как вернется: пусть ко мне пожалует. Остановлюсь в Зачатьевской женской обители. В этом доме ноги моей не будет. Так и передай… Она исчезла в дверном проеме и тьме улицы. Как будто и не было. Закрыв лицо ладонями, Лидия Павловна сбежала. Кирилл Макарович тонул в тягостных размышлениях. Хуже всего, что свидетелями его позора стали гости, то есть служащие общества. Которые аккуратно толпились наверху лестницы. В этом доме Пушкин был лишним. • 45 • Верчение света-тьмы, света-тьмы, света-тьмы кончилось ударом. От которого зазвенело в ушах и прыснули искорки во тьме век. За темнотой шумела площадь и отчаянно рвался смех. Больше всего Агата не любила, когда смеялись над ней. Такого и припомнить нельзя. Но сейчас она обрадовалась смеху. Рада, что слышит, рада, что чувствует спиной боль и холод… – Стой, стой, эй, наверху! Барышня разбилась! – Да не разбилась, жива вон! – Господа, подождите малость, дайте мадемуазель встать… – Доктора! Пошлите за доктором! – Она мертва! – Держите, держите, чтоб та барышня не съехала! – Какой ужас! – Еще одна жертва народного разгула! – А я говорила тебе: не полезем на горку, – вот чем кончается! Агата слушала, как галдят. Наконец ей надоело мерзнуть. И она открыла глаза.