Худшие ожидания оправдывались. Месье Жано с большим трудом изображал посетителя ресторана, который беззаботно наслаждается поздним завтраком, каким был знаменит «Славянский базар». Спокойствие давалось с трудом. Напротив него висели огромные часы, от которых некуда было деться. Каждое движение минутной стрелки отдавалось легким уколом в сердце. Чем ниже опускалась стрелка по циферблату, тем меньше оставалось надежды. Тот, кто назначил такую важную встречу, на которой должно было все решиться, опаздывал на полчаса. Ничего хорошего это не предвещало. Когда юный месье приходил, то приходил без опозданий. А если не приходил – не приходил вовсе. Простая логика. Только в прошлый раз было назначено запасное место встречи. Теперь – полная неизвестность. Деваться было некуда. Месье Жано решил, что вопреки опыту и логике будет сидеть до последнего. Когда не останется даже крохотного шанса. Ни есть, ни пить он не мог. Только пригубил вина. Чтобы не испытывать лишних волнений, месье Жано запретил себе смотреть на входящих в зал. И не заметил, откуда взялся человек, без приглашения севший за его столик. Месье Жано хотел заявить, что не ищет дружеской компании, но вовремя узнал этого строгого господина. – А, это вы! – с вымученной улыбкой сказал он. – Господин полицейский, чем могу быть полезен… – Месье Жано, ни у вас, ни у меня нет времени на дипломатию, – сказал Пушкин. – Откроем карты. Мы знаем, что вы не коммерсант страхового общества. Мы знаем, что у вас были две встречи с неким молодым господином, который сейчас не появился. И мы знаем, что вы проявляете интерес к обществу «Стабильность». – Вы что, следили за мной? – Вас как полицейского это не должно удивлять… – Но месье… – …Пушкин. – Месье Пушкин, с чего вы взяли, что я служу в полиции? – Вы проверяли, нет ли за вами слежки. И у вас под пиджаком спрятана револьверная кобура… Предлагаю вам союз и сотрудничество. Если поможете мне, обещаю, что в вашем распоряжении будут все силы московской сыскной полиции… Большая часть этих сил и без того находилась в зале. При этом нервничала не меньше француза. В честь прибытия Пушкина Лелюхин позволил себе хороший глоток вина, Актаев же вытер салфеткой вспотевший лоб. Раздумывал месье Жано не слишком долго. О чем тут думать, когда у него не осталось выхода. Он протянул через стол руку. Пушкин пожал ее. Союз был заключен. К большому облегчению Василия Яковлевича и Ивана Андреевича, которые отметили эту маленькую, но столь важную победу тихим звоном бокалов. – Что вы желаете знать? – спросил месье Жано. – Представьтесь, будто мы на перроне Брестского вокзала… – Инспектор полиции города Ниццы Антуан Жано к вашим услугам, – француз красиво повел рукой. – Прошу простить за вынужденную ложь. Но ложь только отчасти. Мой родной брат Фернан, похожий на меня как две капли воды, служит в страховом обществе и действительно приедет в понедельник. Чтобы завершить с господином Алабьевым сделку по покупке «Стабильности»… – В чем ваш интерес? – Отчасти помощь брату… Прошлым летом отделение Mutuelle Vie в Ницце понесло существенные затраты. Страховались богатые русские туристы, и вскоре они погибали… – Их фамилии Егоршин, Лялин, Затонский и Саратовский? Инспектор выразил искреннее удивление: – Откуда вам это известно? – Объясню чуть позже, – сказал Пушкин. – Если ваш брат выплатил страховые премии, почему расследование было открыто вновь? – Приятно иметь дело с умным человеком… В начале года я получил из Москвы письмо от неизвестного мне человека, который приводил факты: указанные господа не погибли от несчастных случаев, а были убиты. Сообщалось также, что жена господина Алабьева не утонула, а тоже была убита… – Проверили факты? Жано кивнул: – Судья дал разрешение на эксгумацию тел… – В горле каждого застрахованного обнаружили длинную булавку. Хотя причина смерти – падение с высоты и перелом шеи… Столь глубокая проницательность была слишком неожиданной. – Полагаю, мой осведомитель – это еще и ваш осведомитель? – чуть раздраженно спросил инспектор. – Даю слово: еще два часа назад ничего о вашем деле не знал, – ответил Пушкин. – Тогда откуда сведения? – Логическое заключение формулы сыска… Месье Жано нахмурился, но, судя по лицу месье Пушкина, тот и не думал шутить. – Что за формула, расскажете? – Немного позже… У мадам Алабьевой тоже была найдена булавка? – Вы правы… В письме мой корреспондент обещал дать улики, которые изобличат преступника. Надо думать, укажут на него… Я пошел на риск: приехал в Москву… Риск инспектора мог принести большую выгоду: за раскрытие сразу четырех дел его, скорее всего, повысят до комиссара полиции. А может, переведут в Париж. Огромный рывок в карьере. Есть ради чего отправиться на край света, то есть в зимнюю Москву. – Как фамилия вашего корреспондента? – Месье Лазарев… – Вы с ним были знакомы? – Я уже говорил вам: эта фамилия мне совершенно не знакома. – Он приходил на обе встречи? Пушкину ответили вежливым кивком. Инспектор отличался хорошими манерами. – Улики были предоставлены? – О да, они слишком важны. Но месье Лазарев обещал привести сегодня живого свидетеля, который готов изобличить убийцу… – Вам были показаны корешки страховых договоров? – Месье Пушкин, ваша осведомленность меня пугает… – Не стоит пугаться… Все договора были заключены в пользу одного лица. – О да, вы правы. – Некая баронесса фон Шталь. – Именно так. – Видели эту женщину? – Нет… Кассиры, которые выдавали премии, описывали ее общими словами: почти любая красивая мадемуазель подойдет под словесный портрет… А вы видели баронессу? – Месье Жано обещал дать все разъяснения, и вы их получите, – сказал Пушкин, вставая. – Увидите собственными глазами. Француз тоже поднялся. – Уходите? Оставляете меня? – Через час жду вас в 1-м участке Пресненской части. Искать не придется, вас привезут мои коллеги. – Пушкин помахал, чтобы Актаев с Лелюхиным явились из укрытия, то есть из-за стола. – Вот тот молодой человек неплохо изучил вас. Он вас доставит в участок. Я буду там… Жано протянул руку: – Доверяю вам, месье Пушкин. – Заключим франко-русский союз, – ответил он. – Пока ждете, поешьте блинов. Сейчас Масленица… Больше всех был счастлив Актаев: не надо никого ловить и крутить руки. Он с большим удовольствием познакомился с человеком, за которым ходил три дня. А тот не заметил. Выходит: вроде обыграл француза… • 60 • Перед глазами была темнота, но Агата поняла, что пришла в себя. Вокруг были звуки и шорохи, кто-то говорил шепотом, слышались тихие шаги по ковру. Слух ее обострился. Что бывает, когда человеку туго затягивают глаза. Агата ощутила повязку, которая больно стягивала лицо. Первым желанием было закричать и позвать на помощь, но она не смогла пошевелить языком. Рот заполняло что-то большое и плотное – наверняка воткнули кляп. Руки нашла за спиной, шевельнуть ими не смогла. Значит, скрутили. Как и ноги. Спеленали не хуже младенца. Агата приказала угомониться сердцу, которое ничего не подсказывало, а билось в панике. Сейчас думать надо. Она постаралась узнать о своем положении что-нибудь еще. Из неудобств – тупая боль в затылке. В остальном довольно комфортно. В тепле, в сухости, приятные запахи, лежит на чем-то мягком, похожем на хорошую перину. Блуза и юбка на ней. Кажется, шапочка осталась на голове. Только полушубок снят. Если не убили сразу, остается крохотный шанс, что еще сумеет выпутаться. Только шанс призрачный. В такое отчаянное положение Агата еще не вляпывалась. Иногда ей приходилась бежать, как-то раз в нее стреляли, однажды чудо спасло от удара ножом в сердце. Но в самых плохих ситуациях она могла оказать сопротивление. Теперь же оказалась беспомощна. Как рыба на сковородке. Если до сих пор ее не прикончили, надо как можно дольше делать вид, что она в беспамятстве. Нет надежды, что ее пожалеют, но можно хоть немного выиграть время. Агата прогнала надежду, что Пушкин спасет. Такое чудо не под силу даже ему. Она сама сделала все, чтобы он не узнал, куда и зачем она отправилась. Даже если тетушка догадается, что ее надо искать в «Континентале», то случится это не раньше следующего утра. Когда она уже будет мертва. Агата только представила, как будет лежать мертвой с кляпом во рту, со связанными руками, замученная и некрасивая, и слезы появились сами собой. И прятались в повязку. Раньше Агата не боялась смерти, то есть не думала о ней. Оказавшись так близко к черте, которую никому не миновать, она вдруг захотела жить. Просто жить. Тихой мирной жизнью, печь блины, гулять с Агатой Кристафоровной по бульвару, обедать в «Славянском базаре», пить шоколад в «Эйнеме» и даже выслушивать грубости от Пушкина. Все это показалось таким замечательным, таким бесценным, что она готова была отдать все богатства, которые накопила. Только никто не спешил выкупать ее жизнь. Если бы умела, Агата, наверное, молилась бы. Она не умела. Больше всего Агата жалела, что не послушалась Пушкина. Хотела сделать ему сюрприз и доказать, что Алабьев тайно вернулся в Москву, и вот чем закончилось. Алабьев оказался совсем другим человеком: жестоким и беспощадным. Но зачем ему убивать баронессу? Ну что такого, что она заметила его в ресторане и пошла за ним? Даже если предположить, что она расскажет Валерии, а та донесет Лидии Павловне, ну какая тут беда? Лидия Павловна должна понимать, за кого замуж вышла. Валерия и так в обиде на отца. Матвей слишком мал, чтобы переживать. А Кирилл Макарович и пикнуть не посмеет. Глава семейства спроса не имеет. Прикажет закрыть рты – и все тут. Уж ему-то бояться нечего.