– Печальное известие. Оглашение завещания может состояться не ранее чем через три дня… Что-нибудь еще? – Сергей Антонович, вы хорошо знали господина Алабьева лично? Такой поворот не слишком радовал. Дейер не мог понять, куда клонит полицейский. Хотя бы потому, что сказать ему было нечего. С Алабьевым нотариус не знакомился, видел в ресторанах и на больших приемах в Купеческом обществе, и только. Но признаваться в этом не было резона. – Достаточно, – резко ответил он, чтобы избежать ненужных расспросов. – Подпись его вам известна? – Именно так… – Господин Алабьев не снимал пальто, воротник поднят, и шапку он не снял, и вообще сильно спешил. Дейер ничего не ответил. Молчание его было красноречивым: как будто чиновник сыска сам был тому свидетелем. – Завещание передает состояние его супруге, мадам Алабьевой? – Любые детали завещания станут известны только в порядке, определенном законом… Господин Пушкин, у меня выходной день… Прошу приберечь любые вопросы на потом, – и Дейер без церемоний указал на дверь. Пушкин не любил, когда с ним обращались подобным образом. Он неторопливо закинул ногу на ногу. – Прошу поверить моему слову: вы не до конца понимаете, какая опасность вам угрожает. Ему ответили презрительным смешком: – Мне? Опасность? Я от закона ни на шаг не отхожу… – Докажу вам это менее чем за минуту, – сказал Пушкин. – Желаете? Тон, каким это было сказано, вызвал невольные опасения. Дейер точно знал, что за ним не водится темных делишек, но если этот господин так уверен, то, вероятно, у него есть основания. Вот только какие? На всякий случай он сел за письменный стол. Будто стол мог защитить в случае чего. – Что вы от меня хотите? – Никакого нарушения закона. – Говорите определенно. – Мне нужно знать, кто были свидетели… Закон не запрещает называть лиц, которые личным присутствием подтверждают факт составления и подписания завещания. Конечно, не зная, что в нем. Сведения безобидные, но Дейер колебался. – Чтобы было легче, буду называть фамилии, – продолжил Пушкин. – Вам останется только сказать «нет» или промолчать. Согласны? Дейеру хотелось сказать «нет» сразу, но он промолчал. Что было истолковано как согласие. – Кирилл Алабьев? – спросил Пушкин. – Нет… – Господин Лазарев? – Нет… – Господин Казачков… – Нет… – Страховой агент Малецкий? Дейер выразительно промолчал. – Страховой агент Бастанджогло? Нотариус чуть заметно кивнул. – Третий свидетель – ваш секретарь? – Вы правы… На этом допрос можно считать оконченным? Пушкин пожелал господину Дейеру всего самого доброго. Хотя что может быть доброго в службе нотариуса? Скука и бумажки. • 76 • Агата окунулась в полное счастье. Она получала невероятное удовольствие от всего: от сухого платья, от запаха блинов, от ворчания Дарьи, от суеты тетушки, которая носилась по дому, стараясь то подушку принести, то чаю горячего. От солнца за окном, от своих портретов на столике. Оказалось, что настоящее счастье – просто жить. Дышать, смеяться, есть бесподобные блины, обжигаться чаем. Пребывать в мелких заботах и хлопотах. Жмуриться от солнца и мерзнуть от мороза. Трястись в пролетке в чужой шинели и обниматься с Агатой Кристафоровной. Терпеть Пушкина и прощать ему все гадости. Любая мелочь, любое огорчение лучше, чем лежать в тине пруда. Почти потеряв жизнь, Агата поняла, каким богатством владеет. А деньги… Ну что деньги… Из проруби не вытащат, сколько ни плати. Когда тетушка наконец угомонилась и они сели за блины, Агата принялась рассказывать. Агата Кристафоровна слушала и могла похвалить себя только за то, что вовремя осознала ошибку. Теперь не надо краснеть перед милой девочкой. Как ей просить прощения у Пушкина, она не думала: племянник на то и нужен, чтобы терпеть дурной характер любимой тетушки. Когда же она узнала, что Пушкин буквально вытащил Агату с того света, ей стало так стыдно, что хоть плачь. Жаль, что плакать она не умела. – Во всей этой дикости, моя милая, непонятно одно, – сказала тетушка с набитым блином ртом. – С чего вдруг Алабьев на тебя так взъелся? – Не могу понять, – отвечала Агата, поглощая Дарьину вкусноту. – Только подумайте: пробрался за мной на кухню – хотел поленом убить. Потом полез на ледяную горку – пытался столкнуть. И чем кончилось? Втащил в номер, очнулась связанная по рукам и ногам… Удивляюсь, что там же не придушил… Агата Кристафоровна запила блин хорошим глотком домашней настойки. – Когда я постучала к нему, Алабьев старательно прятался за шторой и говорил шепотом. Если бы знать, что ты там лежишь без сознания… Потому и не убил, что я могла поднять шум. Для меня был устроен твой выход с ним под ручку. Агата притронулась к затылку: удивительно, но голова не болела, была чистая и ясная. – Ничего не помню… Как влили в меня чуть не бутылку, все смешалось… Тетушка погладила ее по руке. – Бедная девочка, сколько натерпелась… И все-таки: где ты Алабьеву дорогу перебежала? Может, во Франции что-то было? – Клянусь вам, Агата Кристафоровна, в Ницце видела его издалека… В Москве разве только в прихожей. – И Агата повторила историю с отражением в зеркале. На вкус тетушки – совершенно безобидную. – Но ведь его не должно было быть в доме, – сказала она, задумчиво жуя блин. – Конечно. Иначе Валерия не посмела бы устраивать вечеринки. – Если он тайно вернулся, с кем Алабьев говорил в доме? Он же общался с кем-то, кто был в комнате, и ты не могла увидеть? – Остается только мадам Алабьева, – сказала Агата, невольно вспоминая то унижение, которое пережила в кофейной. Но и оно теперь казалось сущим пустяком. – Кирилл Макарович пришел позже всех, не мог его заметить… Он был уверен, что отец уехал… Матвей был наверху с вечной коробкой бабочек… Мелкая мысль посетила тетушку и крепко засела в голове. Настолько, что она отложила вилку. – Матвей, – сказала она. – Мальчик в гимназию не ходит… – Да, он немой и глухой… – Значит, должен сидеть дома. Почему же на мой звонок не открыл? Где была кухарка, которая за домом должна присматривать? Тут и Агата отодвинула тарелку. – И мне никто не открыл… Я видела, как мадам Алабьева заперла дверь и побежала. – Странно… За столом воцарилась тишина. Дарья выглянула из кухни: не случилось ли чего. Почтенная дама и мадемуазель – обе пребывали в задумчивости… Открытие, как молния, ударило в их головы. Причем одновременно. Как часто случается с дамами. – Ну конечно, – только и сказала Агата Кристафоровна. – Как же я сразу не поняла, – проговорила Агата. – Это же очевидно… – Валерия убита, Алабьев погиб… – Надо спасать мальчика… – Если с ним что-то уже не сделали…