Э.С.: И еще – если ваш брат с вами свяжется… Ф.Э.: Обязательно. Как только брошу якорь в Пуле, я сразу же выеду в Оксфорд. При хорошем ветре это займет не больше двух дней. * * * Дом встречает меня темными окнами. Ничего другого я и не ожидал, но, когда выключаю двигатель и пешком иду по подъездной дорожке, на сердце у меня неспокойно. Из-за всего этого почтового мусора я с трудом открываю дверь. Реклама агентств по торговле недвижимостью, какие-то листовки либеральных демократов – все это идет прямо в ведро. А еще предложения по уходу за садом и по доставке пиццы. На них мне грех жаловаться – последнее время я живу на этой гребаной пище. Включаю свет, компьютер на кухне, ставлю замороженную еду в микроволновку. Моя слабая попытка убраться на кухне ни к чему не приводит, потому что посудомойка уже забита под завязку, так что посуду больше ставить некуда. Я открываю бутылку вина. Мне казалось, что она все еще лежит в холодильнике, но, должно быть, я прикончил ее прошлым вечером. Последнее время такое случается достаточно часто. Раздается звонок в дверь. Я решаю не открывать ее. У Алекс есть свой ключ, а встречаться со свидетелями Иеговы у меня нет никакого настроения. Или с бывшими преступниками, занявшимися разъездной торговлей, – последнее, что мне сейчас нужно, это новые полотенца на кухню. Но звонок звонит опять. И опять… Я распахиваю дверь и вижу на пороге не очередного коммивояжера из Ноттингема, а Сомер. – Простите, что беспокою вас дома, сэр. Я пыталась дозвониться, но ваш мобильный не отвечает. Твою мать… Я, должно быть, забыл его зарядить. – Я хотела вам кое-что рассказать, – продолжает она неуверенным голосом. – Правда? – О том, что сказал мне Филипп Эсмонд. Он звонил сегодня. Мне только сейчас приходит в голову, что я стою перед ней с бокалом вина в руке. И что распить бутылку с кем-то – это, возможно, единственный способ не выпить ее всю в гордом одиночестве. – Не хотите зайти? – Я делаю шаг в сторону. Она колеблется и смотрит в коридор у меня за спиной. – А как же ваша жена, сэр… – Она у сестры. – Ну, если вы так считаете… – Сомер улыбается. – Почему бы и нет? Я иду вслед за ней на кухню, наблюдая, как она изучает внутреннюю отделку, мебель и декор. И, естественно, делает выводы. Ведь нас учат именно этому. Хотя вовсе не нужно быть полицейским, чтобы прийти к некоторым очевидным выводам, глядя на состояние, в котором находится дом. Грязь, пустые упаковки возле задней двери, тот факт, что, вернувшись, я первым делом не принял душ… По идее, меня должно напрячь то, что она все это видит, но почему-то я ничего не чувствую. – Бокал вина? – предлагаю, указывая ей на стул. – Половинку, – отвечает Сомер. – Я за рулем. Я достаю бутылку и чистый бокал. – И что же рассказал вам Филипп Эсмонд? – Когда констебль Эверетт рассказала матери Эсмонда о том, что тот пропал, та упомянула какую-то лачугу. Оказалось, что это пляжный домик на Саутгемптон-уотер. – И?.. – Понимаю, что это выглядит притянутым за уши, но вам не кажется, что нам стоит проверить это место? Просто для успокоения души? – А почему, черт побери, он должен быть именно там? – Я знаю, что в этом нет никакой логики. Просто вспомнила одно из сообщений на горячую линию, касающееся Хайта[60]. А это недалеко от Саутгемптона. В этом есть какой-то смысл. – Ладно, – говорю, – я с утра свяжусь с полицией Хайта – хуже от этого никому не будет. Наверху раздается звонок стационарного теле- фона. – Прошу прощения. Я хочу, чтобы это была Алекс. И убеждаю себя, что это звонит она; а почему на домашний телефон – убедиться, что я дома, в одиночестве и что мы можем поговорить… Но когда я снимаю трубку, то слышу раздражающе жизнерадостный голос автоматизированной банковской системы безопасности. И даже на мгновение ощущаю некое изумление, что их алгоритм уже успел обнаружить беспрецедентное преобладание счетов из заведений быстрого питания в последнее время. Но подтверждение последних трех транзакций занимает у меня больше времени, чем хотелось бы, и к тому времени, когда я возвращаюсь на кухню, Сомер занята тем, что заполняет посудомойку. Чистая посуда ровными рядами стоит на столе. Констебль слегка краснеет. – Я не хотела открывать ваши шкафы. Ненавижу, когда люди это делают. – Видя мое лицо, она прикусывает губу. – Простите, я вовсе не собиралась вмешиваться. Просто хотела чем-то помочь… – Ее голос стихает. – Простите, – повторяет Эрика, и ее щеки становятся пунцовыми. – Я это тоже ненавижу, – говорю я с гримасой. – Но, слава богу, вы разобрали эту чертову посудомойку. Я вот уже почти неделю откладываю это до лучших времен. Она улыбается с явным облегчением. – Готова убрать у вас в гостиной за еще один бокал вина. – А мне показалось, что вы за рулем… – Я могу вызвать такси. А машину заберу завтра, по пути на работу. Теперь наступает моя очередь улыбаться. – Ну, если вы так считаете… * * * 2 мая 2017 года, 12:27 247 дней до пожара Саути-роуд, 23, Оксфорд Сэм сидит на кровати в свободной спальне на верхнем этаже и смотрит в окно. Она привыкла приходить сюда в «плохие» дни. Как будто она может собрать весь негатив и спрятать его в этой полупустой, гулкой комнате, которой вот уже много лет никто не пользуется… Как будто таким образом может сделать так, чтобы негатив не распространялся на остальной дом – на ее жизнь… В самой комнате прохладно, но на улице светит солнце, и, несмотря на сорняки, в саду расцвели цветы. Целое буйство тюльпанов возле одного из бордюров. Махровые алые лепестки с черными пестиками в центре. А здесь, в комнате, на нее словно давят какие-то серые облака на самой периферии ее зрения. Она ощущает явную болезненность у основания черепа. Но Майкл говорил, что может заскочить днем, чтобы узнать, как у нее дела. Он не хочет обнаружить ее в этой комнате. Он только разволнуется еще больше, а в последнее время ему и так достается. Она заставляет себя подняться на ноги и протягивает руку за кардиганом. И в это момент слышит… Где-то внизу. Негромкий звук, как от захлопнувшейся двери, или как от падения, или как от скрипа старой ступеньки, приглушенного ковром. Но это не дети – их нет в доме. И не сквозняк. Она стоит, внимательно прислушиваясь. Такое с ней уже случалось, но никогда в доме. Однажды на тропинке. В последний раз перед кухней. Какой-то неясный промельк. Движение, но не ветра и не птицы или белки, пробежавшей по ограде. Она чувствует металлический привкус во рту и понимает, что так сильно прикусила губу, что из нее идет кровь. Но ведь она не сходит с ума – она не позволит себе сойти с ума… Сэм заставляет себя быстро пройти к двери и распахнуть ее. Она спускается по лестнице, цепляясь за перила, как настоящая старуха, а потом проходит по всем комнатам нижних этажей, распахивая по дороге двери всех шкафов и выдвигая все ящики. Эти усилия в конце концов лишают ее последних сил. А потом она слышит, как хлопает входная дверь и муж зовет ее: – Сэм, ты наверху? – Сейчас спускаюсь, – отвечает она полупридушенным голосом. – Я сортирую белье для стирки. И через несколько мгновений уже спускается по лестнице с бельевой корзиной в руках. – Здравствуй, милый. Как прошло твое утро? * * * В понедельник с утра я трачу полчаса, разыскивая нужного нам человека в полицейском управлении Гемпшира и объясняя ему, что нам от него нужно. И слышу, как мой визави начинает потихоньку заки-пать. – Послушайте, инспектор, мы здесь не совсем полные придурки. Может быть, он сказал это и не такими словами, но смысл понятен. Когда я кладу трубку, в окно ударяет порыв ветра. Небо имеет желтоватый оттенок – возможно, пойдет снег. Его количества, наверное, хватит, чтобы создать всеобщий хаос на дорогах, но не хватит на то, чтобы оправдать его. В Англии нет города, который смотрелся бы в сильный снегопад лучше, чем этот: Крайст-Чёрч-Мидоу, олений парк Магдалины, Рэдклифф-сквер… Но на нашей чертовой работе ты можешь думать только о том, что от снега количество трупов постоянно растет. Бездомные иногда умирают в снегу, и здесь это происходит так же часто, как и везде.