— Валяй, — бормочет Зандерс с набитым ртом. — Есть куда ее пристроить, когда будешь в разъездах? — Когда мы будем в разъездах, — поправляет он. — Да. У одного из парней в команде есть собачья няня, которой они доверяют, и она согласилась присматривать за Рози. — Почему ты не сказал мне, что приходил к ней? Парень небрежно пожимает плечами, отводя от меня взгляд. — Потому что не хотел обнадеживать тебя раньше времени. И, как я уже сказал, дело не в тебе. — Его взгляд устремляется на меня, мягкий и правдивый. — А вот пожертвование — это для тебя. Я пытаюсь сдержать улыбку, не желая, чтобы Зандерс видел, как сильно каждая мелочь, которую он делает, начинает влиять на меня, но не могу. — Кстати, спасибо тебе за это. Это было немного чересчур, но ты даже не представляешь, насколько это поможет. Его нога толкает мою под столом, прежде чем обхватывает ее, желая каким-то образом прикоснуться ко мне. — И у тебя все для нее готово? — продолжаю я. Кого я обманываю? Конечно, у него все готово. Этот человек всегда начеку. — Да. Последнее — это ошейник, но его доставят завтра. Хочешь посмотреть? — Зандерс достает свой телефон и увеличивает фотографию на экране, показывая мне. — Ты купил ей ошейник «Луи Виттон» с металлическими шипами? Он в обиде хмурит брови. — Ты знакома со мной? Конечно, купил. — В этом ошейнике люди будут думать, что она выглядит устрашающе. — Хорошо. Пусть. Мы оба знаем, что она милая, но я не против, чтобы все остальные думали, что она крутая. Я возвращаю свое внимание к тарелке, бормоча себе под нос: — Тебе нравится создавать у людей неправильное впечатление, не так ли? Я с сожалением смотрю на него, напряжение сгущается в воздухе между нами, пока мы молчим. Зандерс наклоняется вперед, удерживая со мной зрительный контакт. — У тебя есть еще вопросы? Может быть, не связанные с Рози? Может быть, какие-нибудь вопросы обо мне? Потому что я расскажу тебе все, что ты захочешь знать. Я тяжело сглатываю, изучая его потрясающее лицо. Его взгляд мягкий и понимающий, в глазах нет ни следа осуждения или раздражения от моего предыдущего заявления. — Зачем ты притворяешься? Почему не позволяешь людям увидеть, насколько ты хорош? Парень опускает взгляд на свою тарелку. — Ну, это большой вопрос. Я скрещиваю ноги на своем стуле и поворачиваюсь к нему, уделяя ему все свое внимание. — Нам предстоит ужин из пяти блюд. У нас много времени. На губах Зандерса появляется расслабленная улыбка. Он снова смотрит на меня, мгновение колеблясь, прежде чем отодвинуть свою тарелку. — Когда семь лет назад меня взяли в Чикаго, у меня уже была репутация со времен учебы в колледже. «Чикаго Рэпторс» искал силовика, кого-то, кто мог бы защищать других парней на льду, и я соответствовал всем требованиям. Затем, на следующий год, я как бы продолжил эту историю, но только в следующем сезоне, когда Мэддисона обменяли, и мы в итоге подписали контракт с одним и тем же агентом, дела по-настоящему пошли в гору. У Рича появилась идея создать для нас эту сюжетную линию. Мэддисон — золотой мальчик в хоккее. Все его любят, и противоположностью ему являюсь я — любимый игрок, которого все ненавидят. Мы повелись на все это, и оба добились абсолютного успеха в нашем маленьком дуэте. И не собираюсь лгать. Мне чертовски нравилась каждая минута в процессе. Я понимающе киваю, зная, как сильно Зандерс дорожит своей репутацией. — До этого года, — продолжает он. — В моей жизни не было никого, на кого бы негативно повлияла моя медийная персона, до этого момента. До тебя. И тот факт, что это заставило тебя воспринимать меня иначе, чем я есть на самом деле, и напугало тебя, чертовски убивает меня, Стиви. Если бы я мог вернуться на семь лет назад и изменить все с самого начала, я бы так и сделал. — Почему бы тебе не изменить это сейчас? Зандерс испускает глубокий, покорный вздох. — Это то, кто я сейчас в хоккее. Я в середине сезона переподписания контракта, и этот медийный образ, то, что нужно «Чикаго». Они не собираются платить мне без этого. По крайней мере, так думает Рич. — Так это все? Все дело в деньгах? Чувство вины проступает на его чертах. — Нет, вообще-то, нет. — Тогда в чем дело, Зи? Он не отвечает, его взгляд мечется повсюду, но отказывается остановится на мне. — Мне страшно, — бормочет Зандерс себе под нос. Я недоверчиво усмехаюсь. — Ты же ничего не боишься. Парень наконец смотрит на меня, в его глазах только честность. — Я боюсь многих вещей. В том числе и тебя. Он делает большой глоток пива. — Я боюсь, что если все увидят меня настоящего, то, возможно, я им не понравлюсь. Возможно, они больше не будут меня любить. Возможно, я не буду нужен «Чикаго», а ведь здесь мои лучшие друзья. Я не хочу играть в другом городе. Люди любят говнюка, который проводит кучу времени в штрафном боксе, а потом изображает из себя плейбоя, но будут ли они любить меня, если узнают, что я лучше буду говорить об «Активных умах», чем о том, с кем, по их мнению, трахаюсь? Будут ли они по-прежнему любить меня, когда узнают, что я плачу на диснеевских фильмах со своей племянницей? Или, если узнают, что я не могу перестать думать о нашей стюардессе, которая по-прежнему считает меня куском дерьма? Это заставляет меня сделать паузу. — Я не считаю тебя куском дерьма, Зи. Я думаю, ты лучше большинства людей, но никогда никому не позволяешь этого видеть, и я не понимаю, почему ты хочешь это скрывать. Обычно ты всегда говоришь правду, но лжешь о том, какой ты хороший человек? Это не имеет смысла. — Потому что Стиви! — Его голос повышен, но парень не кричит. Он невероятно расстроен, но не из-за меня. — Я был самим собой раньше, и этого было недостаточно. Ради всего святого, моя собственная мать бросила меня! Я пытаюсь дышать, но не могу, когда меня захлестывает понимание. Все становится понятным, что его страх быть недостойным любви исходит от его мамы — женщины, которая его бросила. — Гораздо менее болезненно, когда тебя ненавидят, когда ты не являешься самим собой, чем когда тебя не любят таким, какой ты есть, — продолжает Зандерс. — Как бы я ни говорил людям, что мне нравится ненависть, больше всего на свете я хочу быть любимым, но пока не готов рисковать быть отвергнутым. Я тоже была самой собой, и этого было недостаточно. На самом деле, я чувствовала себя так большую часть своей взрослой жизни. Этот мужчина, который кажется непробиваемой кирпичной стеной, на самом деле очень мягкий и испуганный, у него больше чувств, чем он хочет признать. — Я доверяю лишь нескольким людям, с которыми могу быть самим собой. И не готов доверить всем на свете то, кто я есть. Вот что меня пугает, Стиви. Я кладу свою руку поверх его, нахмурив брови, чтобы удержаться от эмоций. — Ты доверяешь мне? Взгляд его карих глаз смягчается. — А ты как думаешь, милая? — Почему? — Потому что в данный момент риск потерять все, чем бы это ни было, не будучи самим собой с тобой, гораздо страшнее, чем показать тебе, кто я такой. Ты мне нравишься, Ви, и я здесь абсолютно честен и уязвим. Я просто хочу, чтобы у тебя был шанс захотеть меня. Настоящего меня. Еда остыла на моей тарелке, но мне все равно. Я больше не голодна. Я сыта от слов Зандерса, которые вселяют в меня больше надежды, чем могла себе представить. Он доверяет мне настолько, чтобы быть честным и уязвимым в том, кто он есть. Почему я не могу поверить, что он не лжет о своих чувствах ко мне? Встав со стула, я подхожу и сажусь к нему на колени. Обхватив его руками за плечи, я утыкаюсь головой в его шею. — Ты плачешь на диснеевских фильмах? — дразню его, мое дыхание отражается от его кожи. Зандерс обхватывает меня за талию, прижимая к себе. — Как девчонка. — Ты не похож на плаксу. — Я плачу по многим вещам. Просто не позволяю людям видеть это. Я плакал до того, как ты пришла сегодня. Я поднимаю голову с его плеча. — Почему? Он одаривает меня легкой полуулыбкой.