Достаю из бумажника двадцатидолларовую купюру и кладу ее на стол в качестве ее чаевых. Этот парень не должен был получить ни цента ни от нее, ни от меня, но я особенно не хочу, чтобы Стиви переплачивала за то, что он весь вечер вел себя как мерзавец. — У меня есть свои деньги. — Рад за тебя, — снисходительно похлопываю ее по плечу. — Ладно, теперь выкладывай. — Что выкладывать? — Почему ты преследуешь меня? Уже влюбилась в меня, Стиви? Помедленнее, милая. Прошел всего один день. Она высокомерно фыркает. — Ты влюблен в себя. — Ну, кто-то должен. — В этом утверждении гораздо больше правды, чем она думает. Ее взгляд снова перемещается на экран телевизора над баром. — Фанатка «Девилз»? Она игнорирует меня, не отрывая взгляда от экрана, пока часы отсчитывают секунды до начала перерыва. — А? — рассеянно спрашивает она, когда разыгрывающий «Девилз» делает бросок по кольцу, но промахивается, в результате чего на перерыв команды уходят с ничейным результатом. — Черт! — Ты фанатка «Девилз», — повторяю я, на этот раз как утверждение, а не как вопрос. Но мне не нравится, что она проигнорировала меня в первый раз. Я не привык к такому. — Да. Что-то вроде того. Девушка перекидывает ремень своей сумочки через плечо и через грудь, разделяя сиськи. Мой взгляд останавливается прямо на них. У нее потрясающее тело, полное изгибов. Она должна демонстрировать его, а не прикрывать мешковатой и безразмерной одеждой, которая, кажется, знавала лучшие времена. — Ну, теперь, когда ты успешно обломал мне секс, — начинает Стиви. — Я могу идти? Мое внимание возвращается к официантке с волосами цвета воронова крыла, ее взгляд задерживается на мне, пока она смешивает две бутылки кетчупа. Девушка пытается быть соблазнительной, но это довольно странно выглядит, когда она ухмыляется мне через весь зал, ударяя ладонью по дну бутылки кетчупа. Мой телефон пикает в кармане, отвлекая меня от неловкого момента, и я обнаруживаю сообщение от моей старшей сестры, Линдси. Линдси: Привет, Эв. Не хочу омрачать твою первую выездную игру в сезоне, но мама узнала мой номер. Я не знаю как, но она уже три раза звонила, пытаясь дозвониться до тебя. Короче говоря, не отвечай незнакомым номерам. Скучаю по тебе, братишка. Мои губы раскрываются, и я продолжаю пялиться в экран своего телефона. Я ничего не слышал о своей матери уже два года, с тех пор как она появилась на одной из моих игр и попросила денег. На что я, конечно же, ответил отказом. Она узнала мой номер телефона, звонила без остановки и, наконец, явилась лично. Я не могу держать свое местонахождение в тайне, мое расписание игр выложено в интернете, но она — одна из причин, по которой я так избирательно отношусь к тому, чтобы у людей был мой номер телефона. Мне приходилось менять его больше раз, чем я могу сосчитать. — Ты в порядке? — спрашивает мягкий голос. — А? — поднимаю голову и вижу сине-зеленые глаза Стиви, нежные и обеспокоенные. В данный момент моя уверенность пошатнулась, и есть лишь несколько избранных, перед которыми я разрушаю свои стены. Стюардесса с таким дерьмовым отношением не из их числа. — Я в порядке, — огрызаюсь я, чувствуя себя уязвленным. — Черт, неважно. Бар внезапно кажется переполненным и душным. У меня нет клаустрофобии, но сейчас мне кажется, что это вполне возможно. Я сжимаю руки в кулаки. Ладони становятся липкими от прилива теплого воздуха, который ударяет мне в щеки, а зрение слегка затуманивается. Я пытаюсь сделать вдох, но в комнате нет воздуха. Черт. У меня такого не было уже много лет. Не говоря ни слова, я выбегаю через парадную дверь бара. Выйдя на улицу, оглядываюсь в обоих направлениях в поисках свободного пространства. Улицы переполнены людьми, большинство из которых обращают свое внимание на меня. Обычно я живу ради взглядов, одобрительных возгласов, признания. Но сегодня мне нужно быть как можно дальше от всех, кто смотрит на меня. Перебежав улицу, инстинктивно сворачиваю через несколько кварталов, не представляя, куда иду, но полагаясь на свое охваченное паникой тело, чтобы найти тихое место. В поле зрения попадает парк, но люди занимают все скамейки. Я нахожу большое дерево с достаточно большим стволом, за которым можно спрятаться. Не раздумывая, плюхаюсь задницей на траву, мои чертовски дорогие брюки от «Армани» мгновенно остывают от влажной земли. Вдох. Выдох. Закрепить себя. Где я? В Денвере. В парке. Какого цвета скамейки? Голубые. Почему я так себя чувствую? Потому что моя мать — золотоискательница, которая бросила своих детей и мужа ради того, у кого больше денег. Потому что моя мать чертовски эгоистична и теперь ей нужны мои деньги. Я ей не нужен. Она не любит меня. Ей просто нужны мои деньги. Ярость снова просачивается внутрь. Единственное, что вызывает у меня приступы паники, это слепая ярость, но я не могу позволить ей управлять собой. Почти десятилетие терапии научило меня этому. Я не могу позволить панике победить. Не могу позволить своей матери победить. Почему я так себя чувствую? Потому что она не любит меня. Потому что предпочла деньги моей сестре и мне. Но это не имеет значения, потому что я люблю себя. Именно этому меня научила терапия — любить себя. И я люблю. Непринужденно и без сомнений, я люблю себя. Кто-то должен. Вдох. Выдох. Паника прошла. Мне больше не жарко, я не чувствую волнения и могу дышать. Я боролся и не позволил приступу овладеть мной. Я остановил это до того, как все действительно началась. Глубоко вздохнув, опираюсь локтями в колени и опускаю голову. Я не оплатил свой счет в баре, но Рио может меня прикрыть. Я верну ему деньги в следующий раз. Вытаскиваю телефон и, не перечитывая сообщение сестры, отвечаю. Я: Спасибо, что дала мне знать, Линдс. Люблю тебя. Пожалуйста, приезжай поскорее. В своей жизни я люблю всего несколько человек, и эти люди — Мэддисоны и моя сестра. Это все. И это все, на что я рассчитываю. Это все, что мне нужно. Линдси: Как раз смотрю свой календарь! Я что-нибудь придумаю, как только в офисе спадет аврал. Пожалуйста, сделай мне одолжение и держись подальше от скамейки штрафников в этом году. Я: За это мне и платят большие деньги. Я — мудак из Чикаго, которому на всех наплевать, помнишь? Линдси: Конечно. Она заканчивает фразу плачущим и смеющимся эмодзи, потому что знает меня. Я не такой, но это то, во что я позволяю людям верить. Так проще. Мне так не больно. ГЛАВА 5 ЗАНДЕРС — Итак, сейчас здесь с нами скандально известный дуэт из «Чикаго Рэпторс», Эли Мэддисон и Эван Зандерс, — объявляет репортер из «Чикаго Трибьюн». Его голос доносится по громкой связи, когда мы сидим в каком-то конференц-зале на арене Денвера перед игрой. Я смотрю на Мэддисона, еще одного человека в комнате. — Скандально известный дуэт, — тихо произношу я. Мэддисон закатывает глаза, но в его груди раздается тихий смех. — Мэддисон, поздравляю тебя с новорожденным сыном. — Спасибо, Джерри, — мой лучший друг наклоняется вперед, чтобы в телефоне в центре конференц-стола был лучше слышен его голос. — Мы с женой очень рады пополнению в семье. — А Элла? Как ей нравится быть старшей сестрой? — Очень нравится, — смеется Мэддисон. — Она вспыльчивая малышка, и в восторге от того, что в будущем у нее будет брат, которыми можно командовать. — Что ж, нам не терпится увидеть твою жену и детей на следующей домашней игре в Чикаго. Обычно разговор проходит именно так. Репортеры начинают со всяких милых, сентиментальных вещей с Мэддисоном, а затем переходят ко мне. — И ЭЗ, — начинает Джерри, используя мое прозвище. — Как дела, босс? — Хорошо. Но не так хорошо, как у тебя, полагаю. На прошлой неделе по всему интернету были снимки тебя и твоей последней фавориткой, покидающих арену после домашней игры-открытия. Кто-то, о ком нам следует знать? Почему репортеры считают нужным постоянно говорить о моей сексуальной жизни, для меня загадка. Но моя персона, воспринимаемая в медиа, приносит мне чертовски много денег, поэтому я не обращаю на это внимания. Хотя я понятия не имею, кого он имеет в виду с прошлой недели. В какой-то момент девушки начинают сливаться воедино.