— Ну же, Джерри, — поддразниваю я. — Ты же со мной разговариваешь. Когда был кто-то, о ком вам нужно знать? — Виноват, — смеется он. — Чуть не забыл, что разговариваю с Эваном Зандерсом. Ты, наверное, не заботился о женщине дольше двадцати четырех часов со времен своей матери. При упоминании о моей матери я бросаю взгляд на Мэддисона. Никто не знает о моей семейной ситуации, кроме моей и его семьи. Я плачу хорошие деньги своей пиар-команде, чтобы так продолжалось и дальше. Мэддисон одаривает меня извиняющейся полуулыбкой. — Похоже на правду, — я заставляю себя рассмеяться в устройство громкой связи, ненавидя вкус слов, слетающих с моего языка. — Джерри, давай поговорим о хоккее, — быстро меняет тему Мэддисон. — Да, давайте. У вас двоих в этом году неплохая команда. Заполучим Кубок? — Это наш год, — заявляет Мэддисон. Кивнув в знак согласия, я добавляю: — Без сомнения, мы считаем, что парни в майках «Рэпторс» в этом году имеют потенциал стать обладателями Кубка Стэнли. Мы с Мэддисоном смотрим друг на друга через стол в конференц-зале. Когда речь идет о хоккее, и особенно в этом сезоне, мы не валяем дурака. Это наш год, чтобы выиграть все. В свои двадцать восемь лет мы с Мэддисоном оба вступаем в седьмой сезон НХЛ, и у нас, наконец, есть все, что нужно для победы. — Зандерс, как думаешь, в этом году ты уменьшишь количество штрафных минут? — Зависит от обстоятельств, — откидываюсь в кресле. — Каких? — Если другие команды будут играть чисто, то и я тоже. Но если будут преследовать моих ребят, то будут отвечать передо мной. Скамейка штрафников меня не пугает. Для этого я и нахожусь в этой команде, чтобы защищать своих парней и следить за тем, чтобы они не пострадали. Но судя по моим последним шести сезонам, не могу представить, что этот год будет другим. — Ты любишь хорошую хоккейную драку, — смеется Джерри. Что ж, тут он прав. — И что тебе терять? — продолжает он. — Ты наносишь удары, получаешь свои штрафные, а потом уходишь с очередной женщиной под рукой каждый вечер. Мы все знаем тебя, ЭЗ. Тебе наплевать на всех, кроме себя. И именно поэтому Чикаго любит тебя. Ты самый большой засранец в лиге. Но ты наш засранец. Мэддисон откидывается в кресле и хмурит брови, скрестив руки на груди. Мой друг разочарованно качает головой, но он знает, как это работает. Мы делали это годами. Я делаю глубокий вдох, натягиваю улыбку, хотя репортер ее не видит. — Все верно! — Золотой мальчик города и плохой парень Чикаго, — добавляет Джерри. — Мой любимый заголовок, когда речь идет о вас двоих. Мы продолжаем говорить о команде и наших целях на этот сезон, но каждые несколько вопросов возвращаемся ко мне и моей личной жизни. Мы говорим о женщинах, с которыми я ухожу с арены, о моих сфотографированных ночах в городе, о выпивке и вечеринках. Хотя я всегда напоминаю ему, что такие вечера никогда не предшествуют игре. Каждый раз, когда Мэддисон или я пытаемся перевести разговор на «Активные умы Чикаго» — наш благотворительный фонд, поддерживающий обездоленных молодых спортсменов, которые не имеют средств для поддержания психического здоровья, Джерри возвращает разговор ко мне и моему холостяцкому образу жизни. Я понимаю, что это имидж, который я создал для себя за последние семь лет, и именно по этой причине мои зарплаты такие большие, как сейчас, но мне бы очень хотелось также рекламировать нашу благотворительную деятельность. Это единственная вещь в моей жизни, которой я искренне горжусь. Мы с Мэддисоном начали создавать фонд еще тогда, когда он только переехал в Чикаго. Нам обоим нужно было начать жертвовать свое время и деньги на благотворительность, поэтому создание этой организации было вполне логичным. Мы собрали профессиональных спортсменов со всего города, чтобы они поделились своими собственными историями психического здоровья в попытке преодолеть предрассудки, связанные с этой темой среди спортсменов, особенно мужчин. Мы собираем деньги на ежемесячных мероприятиях, чтобы покрыть расходы на сеансы терапии для детей, которые не могут себе этого позволить, но нуждаются в помощи, а также обращаемся к врачам и терапевтам, которые готовы пожертвовать своим временем. Я не могу представить, как изменилась бы моя жизнь, если бы в молодости у меня были такие услуги. Многое из того гнева и несдержанности, которые я чувствовал, можно было бы выразить словами, а не грязной игрой на льду. — Спасибо, что уделили время, Джерри, — говорит Мэддисон, когда все вопросы заданы. Он заканчивает разговор по громкой связи. — Мы больше не будем заниматься этим дерьмом. — Мы должны. — Зи, из-за них ты выглядишь как мудак. Ты даже не можешь говорить об «Активных умах» без того, чтобы они не сменили тему на то, с кем ты трахаешься или дерешься, — в расстройстве встает из-за стола Мэддисон. Я тоже расстроен. Мне плевать, если они хотят поговорить о моей личной жизни, но было бы неплохо, если бы СМИ упоминали и о том хорошем, что я делаю для общества. Большинство людей не знают, что я наполовину являюсь лицом нашего фонда. Они считают, что это благотворительная организация Мэддисона, потому что это соответствует образу милого семейного парня. Для СМИ не имело бы особого смысла представлять, что я такой мудак, которому на всех наплевать, но при этом являюсь соучредителем благотворительного фонда для обездоленных молодых людей, страдающих психическими заболеваниями. — Мы больше этим не занимаемся. Я устал от того, что все думают о тебе как о мудаке, у которого нет чувств. То, как они говорят о тебе, Зи… — Мэддисон направляется к двери конференц-зала, качая головой. — У меня нет чувств, — быстро отвечаю я. — По крайней мере, до июня, когда я буду держать в руках Кубок Стэнли и новый продленный контракт. — Это у тебя нет чувств? — спрашивает Мэддисон, не убежденный. — Ты плакал, когда смотрел «Тайну Коко» с Эллой. У тебя есть гребаные чувства, чувак. Тебе следует начать сообщать людям об этом. — Не используй «Тайну Коко» против меня! Это дерьмо было грустным! — я встаю со своего места и иду за ним в раздевалку, чтобы переодеться к нашей игре. — А та песня в конце? Она меня каждый раз заводит. Как только опускаюсь на сиденье в самолете для полета домой, я со вздохом погружаюсь в него. Это поражение было жестоким, и я играл как дерьмо. Я не был сосредоточен сегодня, и беру на себя всю ответственность за провал. Я не ожидал, что мы проиграем так скоро. На самом деле, думал, что мы проведем как минимум десять игр без поражений. Вот насколько мы хороши. Но сегодня просто не наш вечер. Однако, это длинный сезон. Мы будем в порядке. Мой телефон пикает в кармане, я достаю его, когда остальная команда садится в самолет, и обнаруживаю, что меня ждут два сообщения. Неохотно открываю первое, от моего агента. Рич: ЭЗ, мой мальчик. Я отправил для тебя девушку к раздевалке, а ты пронесся мимо нее. Это было бы самое подходящее время для медиа, чтобы сделать несколько фотографий, как вы двое покидаете арену. В чем дело? В расстройстве я вытягиваю шею и делаю глубокий выдох. Я сам могу найти себе девушек, и не нуждаюсь в том, чтобы Рич устраивал это для меня. СМИ и так мусолят всю эту историю с мужчиной-шлюхой. Мне не нужно ничего изображать. Это было видно из нашего предматчевого интервью «Чикаго Трибьюн», когда мы не могли вставить и двух слов о хоккее или нашей благотворительности. После дерьмового проигрыша и того, что дважды за двадцать четыре часа услышал о своей матери, я не был в настроении подливать масла в огонь. Большая часть Северной Америки знает, что я плейбой. Ночной отдых не изменит моего имиджа и, следовательно, не лишит меня контракта на следующий сезон. Игнорируя Рича, я перехожу к следующему сообщению. Выражение моего лица полностью меняется, в отличие от разочарованного, которое я демонстрировал весь вечер. — Твоя жена написала мне, — я подталкиваю Мэддисона, чтобы показать ему текст и фотографию, которую прислала мне Логан. Это самая милая вещь, которую я видел за последнее время. Моя небиологическая племянница, Элла Джо, расположилась в двух футах от их телевизора, ее шея выгнута, а глаза прикованы к экрану, наблюдая за нашей игрой. Большой бант несколько усмиряет безумные волосы на ее голове, но самое приятное — это майка, в которую она одета. На ней одиннадцатый номер и надпись «ДЯДЯ ЗИ». Логан: Не показывай это моему мужу. Он убьет меня за то, что я позволила ей одеть эту майку, но я подумала, что ты получишь удовольствие от того, что твоя любимая девочка носит твой номер. — Какого хрена? — в шоке говорит Мэддисон, увидев свою трехлетнюю дочь в чужой майке, а не в своей. Три маленькие точки танцуют по моему экрану, прежде чем приходит еще одно сообщение от Логан. Логан: И поскольку ты любишь злить моего мужа, полагаю, что сейчас ты показываешь ему. Она слишком хорошо знает нас обоих. Логан: Привет, детка. Я люблю тебя. Пожалуйста, не убивай меня. Мэддисон наконец-то смеется. — Если Элла сегодня надела это дерьмо, неудивительно, что мы проиграли, — самодовольная улыбка скользит по его губам, когда он откидывается назад и сплетает руки вместе, удовлетворенно складывая их на животе. — Говнюк, — бормочу я с улыбкой. — Засранец. — Ребята, вы готовы к инструктажу аварийного ряда? Я отправляю Логан быстрый ответ, поблагодарив за фотографию Эллы в моей майке, прежде чем уделить Стиви все свое внимание. Это моя новая тактика, чтобы залезть ей под кожу. Она хотела моего внимания в прошлый раз? Ну, с этого момента я буду ловить каждое ее слово, и это будет чертовски неловко. — Да, пожалуйста! — я убираю телефон и скрещиваю руки на коленях, подавшись вперед в ожидании. Ее голова дергается от моего нетерпеливого ответа, брови нахмурены, когда девушка озадаченно смотрит на меня. Мэддисон хихикает рядом со мной, точно зная, что я делаю. — Лааадно, — протягивает она в замешательстве. Стиви начинает объяснять, как работает выход через окно, если нам понадобится воспользоваться им в случае чрезвычайной ситуации, хотя в этот раз она гораздо быстрее, чем в прошлый. Полагаю, потому что будет повторять это нам каждый рейс до конца сезона. Я с энтузиазмом киваю на каждую мелочь, которую она говорит, и всякий раз, когда ее сине-зеленые глаза находят мои, они сужаются в раздражении. — Вы готовы и способны помочь в случае чрезвычайной ситуации? — спрашивает она и Мэддисона, и меня. — Да, — быстро отвечает Мэддисон. Я? Не так быстро. — Вопрос, — начинаю я. — Еще раз. Как именно мне открыть окно? Мэддисон качает головой, но его грудь сотрясается от беззвучного смеха.