— Рад это слышать. А вы сами как? — Что вы имеете в виду? — Обычно все внимание уделяется жертве, но для ее близких произошедшее также является травмирующим опытом. Мужчина напротив Феликса, очевидно, обдумывал услышанное, словно для него это было новостью. Феликс подался вперед. Было что-то в Закарии, что Феликсу на уровне подсознания нравилось. Хороший человек. Чувствительный. Феликс знал, что до сих пор есть мужчины, которые не любят говорить о своих чувствах. Он и сам был из их числа. Но Закария поднял на Феликса благодарный взгляд. — Спасибо. Все хорошо… Я ничего не могу поделать с тем, что уже случилось. Единственное, чем я могу быть полезен сейчас — это быть здесь, ради нее. И ради остальных. Они еще побеседовали, но, если в полицейском регистре он не значится и Реми не найдет ничего подозрительного на этого человека, можно будет считать, что Феликс только что заполучил нового работника. * * * Опечаленные, они всей группой покидали здание полиции. Несмотря на то, что все работали на совесть, несмотря на две рабочие версии, проверенные в течение дня, они вынуждены были признать, что совсем не продвинулись вперед. ДНК Дана Тилльмана не совпала с образцами спермы преступника, взятыми у жертв, что, в общем-то, ни для кого не стало сюрпризом. Себастиан не к месту пробурчал что-то типа «ну, что я говорил», когда Урсула ознакомила группу с результатами проведенных экспертиз, и настроение у всех испортилось еще сильнее. Когда они обсуждали Тилльмана, Карлос вдруг понял, что никто не удосужился выяснить размер его обуви. Позвонив ему, Карлос в присущем ему уверенном дипломатическом стиле убедил Тилльмана предоставить им нужные сведения. Оказалось, что Тилльман носит 45 размер, иногда 46. Отпечатки спортивных туфель, найденные на местах преступлений, соответствовали размеру 42,5. Имя Тилльмана все еще фигурировало в расследовании, но из числа подозреваемых он был исключен, по крайней мере до тех пор, пока полиция не получит новых или иных доказательств его причастности к преступлениям. Первая ниточка не привела их никуда. Билли оборвал вторую. Ту, которая вела к клиенту Стеллы Симонссон. Он вкратце описал свой визит к ней. Совсем коротко о здании, ни слова о комнате Стеллы, лишь пересказ переписки с клиентом, которую Билли смог извлечь из ее компьютера. Все четко и ясно. Вилльман хотел бы встретиться, когда она сможет? Обговорили время, распрощались. Человек, покупавший ее услуги, называл себя Вилльман. В Уппсале проживали пять Вилльманов, но их фамилия начиналась с буквы «W», а не «V». Оплата наличными, как им уже было известно, так что никакие переводы отследить не удастся. Связь по одноразовому номеру, который теперь также невозможно отследить. Что касается камер видеонаблюдения, их Билли тоже проверил. Ближайшая из них располагалась на шоссе 272, которое начиналось в Уппсале и вело в Белльнес. Большую часть суток движение было плотным, и даже если бы полиции был известен точный временной промежуток, когда Вилльман был у Стеллы, не было уверенности в том, что он проезжал мимо камер. Существовало как минимум два других подъезда к интересующей их промзоне, и ни один из них не был оборудован камерами. Так что в целом — ничего. В довершение всего Анне-Ли швырнула на стол вечернюю газету. — У нас не так уж много информации, но и та, что есть, каким-то дьявольским образом просочилась наружу. Себастиан хотел было поинтересоваться, чего иного она ожидала, но удержался. Судя по виду Анне-Ли, сейчас лучше было воздержаться от провокаций. К тому же она относилась к тем немногим, к кому Себастиан все еще положительно относился. — Они дали ему прозвище «Мешочник», — продолжала она взвинченным тоном, не сводя взгляда с Торкеля. — Так не должно было случиться. Я хотела остановить его, прежде чем он станет «Уппсаламанненом»[17] или каким-нибудь еще чертовым «манненом». Только поэтому вы здесь. — Мы здесь всего два дня, — отозвался Билли, разводя руками, словно желая спросить, чего, собственно, она ожидала за столь короткий срок. — До того, как мы приехали, вы работали над этим делом больше месяца. — Вы созвали пресс-конференцию, раздули это все, вынесли на всеобщее обозрение, — вмешалась Урсула. — А пресса никогда не удовлетворится теми крохами информации, которыми мы с ними делимся на конференциях. Торкель заметил, как Ванья согласно кивнула, и на сердце у него потеплело. Возможно, в последнее время все они друг от друга отдалились, но в нужный момент они встанут горой друг за друга. За него. Все, за исключением Себастиана, конечно. — Нам не следовало распространять информацию о том, что он закрывает лица жертв, — бросила Анне-Ли, все еще неотрывно глядя на Торкеля. Значит, он был прав, констатировал Торкель про себя. Она позволила ему развить тему БДСМ, только чтобы потом было на кого пожаловаться. Торкель ощутил растущее раздражение и глубоко вздохнул, чтобы как-то с ним справиться. — Возможно, не следовало, — согласился он. Он уже очень давно хотел уйти. И не собирался извиняться. — Но дело сделано, и контролировать прессу мы не можем, — сказал он, пожимая плечами, в надежде, что на этом разговор будет окончен. — Мы не можем и водить дружбу с прессой. Окей, теперь все. С него достаточно. Хватит сидеть на скамье запасных. Хватит быть козлом отпущения, которому открыто бросают вызов, желая сместить с должности. Он резко отодвинул стул, поднялся и повысил голос: — Аксель Вебер работает в «Экспрессен». А это, — Торкель несколько раз ткнул указательным пальцем в лежавшую перед ним на столе газету, — их конкуренты. — Я уже двадцать лет сотрудничаю с прессой, и в состоянии решить, какую информацию можно раскрывать, а какую — нет. Твои инсинуации мне порядком надоели. — Я не говорила, что это ты. — Именно поэтому я употребил термин «инсинуации». В офисе повисла тишина. В этой тишине Торкель и Анне-Ли оценивающе глядели друг на друга, словно первый, кто скажет слово, проиграет. Остальные обменивались недоуменными взглядами. — Послушайте, не могли бы мы… — начала было Ванья, но Себастиан ее остановил. — Тшш, мама с папой ругаются. Вне всяких сомнений, сложившаяся ситуация его обеспокоила. Немногим удавалось настолько вывести Торкеля из себя, чтобы он стал открыто демонстрировать гнев или другие эмоции. Даже на Себастиана Торкель крайне редко повышал голос. А Себастиан мог очень впечатляюще играть на нервах. — На сегодня мы закончили, — констатировал Торкель, и тем самым распустил совещание. У Себастиана сложилось впечатление, что отныне все должно измениться. Прежде чем все вышли из комнаты, Себастиан громко спросил, не желает ли кто-то составить ему компанию на ужин. Билли и Торкель собирались прямиком в Стокгольм, Урсула не могла, Ванья, конечно, промолчала, но из подслушанного разговора между ней и Торкелем (хотел бы Себастиан, чтобы это был разговор с ним) Себастиан знал, что сегодня ее последний вечер с Юнатаном. Завтра утром он уезжает домой. Карлос сказал, что спешит домой к семье, и Себастиан не стал объяснять ему, что вопрос к нему вовсе не относился. Анне-Ли вновь обосновалась в своем кабинете. Почему-то Себастиан сомневался, что сегодня у нее будет настроение ужинать вместе с кем-то. Он и сам, если говорить откровенно, не был в восторге от подобной компании. По крайней мере, сегодня. Он не стал пытаться ее уговаривать. На мгновение Себастиан задумался, не поехать ли ему в столицу с Билли. Перекусить вместе с ним прямо в дороге. Расспросить, как у него дела. Но сейчас Билли выглядел много лучше. Может быть, утром он просто не выспался. Может быть, он действительно контролирует себя. Себастиан очень на это надеялся. У него просто не было сил в это встревать. К тому же, если он расскажет Торкелю, посыпятся уточняющие вопросы. Как давно он в курсе? Почему ничего не говорил раньше? Уверен ли он? Нет, сорокапятиминутная поездка в обществе Билли его не привлекала. И в обществе Торкеля тоже. Себастиан не сомневался, что тот попытается пробудить их спящую дружбу. Попробует восстановить связь. Будет задавать личные вопросы, или, еще хуже, станет рассказывать о своей новой счастливой жизни с этой скучной училкой. Опять-таки, какого черта он потерял в Стокгольме? Один. В своей чересчур большой квартире. Где, как он был уверен, он больше никогда не будет счастлив. Работать? Над книгой? Готовиться к интервью с Ральфом Свенссоном? Или все же поехать туда, где никто его не станет искать, чтобы выспаться? Само по себе заманчиво, но нет. Один за другим все разошлись, лишь Урсула осталась сидеть за компьютером, когда Себастиан тоже собрался на выход. — Прогуляемся вместе до гостиницы? — спросил Себастиан, натягивая пальто. — Нет, ты иди, я еще посижу, подойду попозже. — Чем собираешься заниматься? — полюбопытствовал Себастиан, замешкавшись в дверях. — Если бы я хотела сообщить тебе эту информацию, я бы это сделала. — А почему мне нельзя знать? — Потому что ничего, кроме цинизма и насмешек, я от тебя не жду. — Я буду хорошим, обещаю. Урсула взглянула на него, обдумывая ответ. То, что обещания Себастиана Бергмана выеденного яйца не стоят, ей было хорошо известно. Но сегодня утром Урсула объяснила Себастиану, какого поведения от него ожидает. Он должен взять себя в руки и не поддаваться своим порывам, которые на поверку всегда оказываются безнадежными. Вот и случай проверить его. — Я кое с кем встречаюсь. — Кое с кем? — Да.