Урсула сделала очередную попытку направить разговор в нужное русло. — Да. — Что вы можете о ней рассказать? Йоста открыл холодильник, достал оттуда открытую упаковку с тортом «Балерина» и поставил на стол. — Она была приятельницей Ульрики, из церкви. Несколько женщин объединились в группу, иногда встречались. Молока? — Нет, спасибо. Вам известно, чем они занимались? — Ну, встречались, общались, — пожимая плечами, ответил Йоста, одновременно закрывая холодильник. — Как швейный кружок, только ничего не шили, — добавил он. Значит, ему ничего не известно про «Аб Ово», их цели и их деятельность. Или же он знает, но думает, что не знают они, и считает, что незачем просвещать полицию на этот счет. В целом, это не имело никакого значения. Йоста был более чем настроен на разговор, а это главное. — Что Ульрика рассказывала вам о Линде? — Что та умерла. Она ждала ребенка, и они оба умерли. Тем вечером она была здесь. Они ужинали вместе с другими женщинами. Меня не было дома, но Ульрика мне потом все рассказала. Я много лет работал на техническом предприятии. Постоянно был в разъездах. Было здорово, я повстречал много прекрасных людей, но в то же время было и сложно, особенно пока дети были маленькими. Многое пропускаешь. Со временем я стал ездить реже, но подолгу отсутствовал. Мы много сотрудничали с Китаем. Волшебная страна. Вы бывали в Китае? — Нет. — Я работал до шестидесяти девяти лет, несмотря на то, что уже намного медленнее со всем справлялся. Я и мысли не мог допустить о том, чтобы целыми днями просиживать дома. К тому же Ульрика работала. Так что на пенсию я вышел только пять лет назад. В будущем году мне стукнет семьдесят пять, и теперь пришло время продавать дом. Нужно подыскать что-то поменьше и попроще. Я думаю перебраться ближе к детям, они оба живут на юге. Юханнес с семьей обосновался в Кальмаре, а Эмели только что купила квартиру в Хельсингборге. — Линда, — с вопросительной интонацией повторила Урсула. Ей было почти совестно. Очевидно, седовласый хозяин дома уже давно не имел возможности пообщаться с людьми. — Да, ее смерть сильно повлияла на Ульрику. Точно не знаю, но я чувствовал — что-то ее гнетет. — Вы никода это не обсуждали? — Она не хотела об этом говорить, но я видел, что-то не так. Какой-то груз висел на ней. — А с кем-нибудь другим она об этом говорила? Не знаете? Йоста отвернулся к кофейнику, наполнил чашки и поставил перед гостями. — Она поддерживала связь с церковью. Там появился какой-то новый священник, он ей нравился. Корнелис какой-то. Так что она общалась с ним, да еще с какой-то дьякониссой, не знаю ее имени. Билли и Урсула обменялись взглядами. Им одновременно пришла на ум одна и та же мысль. Если смерть Линды так тяготила совесть Ульрики, не пожелала ли та облегчить ее перед смертью? Поделиться с кем-то. Попросить прощения. Получить отпущение грехов. С кем она могла поговорить? С кем-то из церкви, конечно, но нельзя было отвергать возможность, что нечистая совесть заставила Ульрику обратиться к родным и близким Линды. Однако восемь лет — большой срок, и связаться с теми, с кем Ульрика прежде даже не была знакома, могло оказаться не так уж просто. Как сейчас проще всего разыскать человека? Билли знал ответ на этот вопрос. — У вашей супруги был компьютер, планшет или мобильный телефон? — поинтересовался Билли, откусывая от пирожного. В детстве Билли любил вначале съесть верхний слой бисквита, а потом зубами выгрызал шоколадную начинку, но сейчас он казался себе слишком взрослым для такого. — Да, все это у нее было, — подтвердил Йоста. — Я этой ерундой не пользуюсь. Вернее, мобильник у меня есть, чтобы звонить детям, но больше ничего. Пока я еще могу оплачивать счета через почтовое отделение и читать бумажные газеты, но это становится все сложнее. На ТВ и радио все ссылаются на Сеть, только и разговоров что о приложениях, гаджетах, мессенджерах и всей этой прочей чепухе. Все ссылаются на сегодняшнюю действительность, подумал Билли. Требовать, чтобы тебе предоставляли те же самые услуги, что двадцать-тридцать лет назад — все равно, что использовать паровую тягу или слушать музыку с кассет. Наступило новое время. Все стало быстрее и лучше. — Ее компьютер и прочее у вас? — спросил Билли. — На той неделе я зашел в новое кафе, — невозмутимо продолжал Йоста, словно не услышав вопроса, — хотел перекусить. Так оказалось, что они не принимают наличные! Можете себе представить? Не принимают деньги. — Ее компьютер и прочее у вас? — повторил Билли, и на этот раз получил ответ. — Да, все сложено в кабинете. Хотите на них взглянуть? Они очень хотели. Более того, они хотели бы забрать все это с собой, и здесь тоже не возникло проблем. Плюсом было то, что Йоста не пользовался гаджетами, так что не спешил требовать обратно «машинки» супруги, так он их называл. — Так что я проверю их содержимое, как только мы здесь закончим, посмотрим, даст ли это нам что-нибудь, — добавил Билли после рассказа Урсулы о визите к Йосте. У всех было ощущение, что очередной фрагмент мозаики встал на свое место. Если Ульрика хотела облегчить душу, покаяться перед смертью, это вполне объясняло, почему все началось лишь сейчас, а не раньше. — Ладно. Мы знаем, где ее лучший друг. Что с остальными? — спросила Анне-Ли, поднявшись с места, тем самым сигнализируя собравшимся о том, что долгое совещание близится к завершению. Она подошла к доске и указала на фотографии. — Бывший партнер, отец и брат. — Бывший партнер, Хампус Бугрен, проживает в Худиксвалле, преподает в коррекционной школе, женат, имеет дочь. Данные в полицейских регистрах отсутствуют, словом, ничего выдающегося, — наскоро отчитался Билли и повернулся к Карлосу, передавая эстафету. — Родриго и Даниэль Вальбуэна. Родриго приехал из Венесуэлы в 1977 году, женился на Гудрун Торссон, и в 1980 году у них родился сын Даниэль. Супруги развелись в 1983 году, и повторно Родриго вступил в брак в 1986 с женщиной по имени Рената Форш. Годом позже родилась дочь Линда. Родители развелись, когда Линде было пятнадцать. Родриго переехал в Гетеборг к сыну. В 2013 году они оба вернулись в Венесуэлу, и стали торговать электроникой. Я попытался с ними связаться. Звонок переключается на автоответчик. Есть еще электронная почта. Я писал и на испанском, и на шведском, но ответа не получил. Мы просто-напросто не знаем, где они находятся, — подытожил Карлос и оглядел собравшихся. — Это мог быть один из них, но не оба сразу, — заявила Урсула. — Почему? — Согласно результатам лабораторных исследований, образцы спермы принадлежат людям, которые не состоят в родстве между собой. Анне-Ли кивнула, словно делая мысленную пометку, и вновь обернулась к фотографиям на доске. — Ее приятель. Хольт. Он был знаком с братом или отцом? — Вероятнее всего, да, — отозвался Торкель. — По крайней мере, с отцом. Они ведь жили по-соседству. — Или с бывшим партнером. — Если тот, кого мы ищем — отец Линды, их ДНК должны совпадать. У нас есть что-то для анализа? Анне-Ли взглянула на Ванью и Себастиана, которые, в свою очередь, обменялись вопросительными взглядами. Кому выпадет отчитываться о визите, который они совершили во второй половине дня? Ванья кивнула Себастиану, и тот глубоко вздохнул. — Это было совсем не просто. Они как раз обсуждали этот вопрос, когда позвонила Анне-Ли с просьбой сделать небольшой крюк по пути из Вестероса, и заехать к Ренате Форш, матери Линды. Каким образом они могли бы получить ДНК ее умершей дочери, ничего при этом не объяснив? Это представлялось совершенно невозможным. В то же время, перспектива раскрыть матери истинные обстоятельства смерти Линды тоже не выглядела сколько-нибудь привлекательной. Женщина в течение восьми лет была уверена, что ее дочь, возвращаясь домой с посиделок у подруги, почувствовала себя плохо, попыталась добраться до больницы, но ей не удалось. Так ли необходимо было разрушать эту трагическую версию произошедшего гораздо более жестокой правдой? Между собой они условились, что постараются, насколько это возможно, избежать такой необходимости. Ради нее. Из чистого сострадания. Они приехали в Эрсундсбру. Они понятия не имели, что такая деревушка вообще существует, пока не забили адрес в навигатор. Только с его помощью и добрались до улицы Скульвеген. Восемь одинаковых полутораэтажных коттеджей стояли, тесно прижавшись друг к дружке. Дома были двух цветов — красные либо серые. Дом Ренаты оказался серым. Третий по счету. Они припарковались, прошли мимо гаража прямо к передней двери и позвонили. Вскоре за матовым стеклом показалась человеческая фигура, и в следующий миг дверь им открыла женщина, на вид старше пятидесяти лет. Себастиан в своей жизни не так часто сталкивался с ирландцами, но когда он увидел густую рыжую шевелюру и зеленые глаза хозяйки дома, он сразу же решил, что она ирландка. На ней были светлые джинсы и просторная белая рубашка. Женщина стояла босая, на ее шеее висело украшение в форме геральдической лилии. Себастиан с Ваньей представились и объяснили, что хотели бы поговорить о ее дочери, Линде. Немного сбитая с толку, она все же впустила их в дом. Они еще не успели даже присесть в современной, со вкусом обставленной гостиной, как хозяйка попросила пояснить, что они имели в виду, говоря, что речь пойдет о Линде. Себастиан посмотрел на Ренату. Она стояла в дверном проеме и, по всей видимости, была очень взволнована. Руки она держала на уровне груди, нервно теребя золотое кольцо. — Не осталось ли у вас чего-то, что могло бы содержать ДНК Линды? — спросила напрямик Ванья. Не было никакой возможности подобраться к причине их визита окольными путями, уж лучше сказать все как есть, а потом уже по ходу дела решать, что стоит рассказывать, а что нет. — Я не совсем понимаю… — пробормотала Рената, переводя взгляд с одного визитера на другого. Себастиан понял, что у них ничего не выйдет, если они не начнут рассказывать. То, как Рената вела себя сейчас, означало, что сам их визит мог стать для нее худшим стрессом, чем правда о смерти дочери. — Вы же из Госкомиссии, я правильно понимаю? — переспросила Рената, мгновенно подтверждая предположение Себастиана. — Верно, — Ванья заняла выжидательную позицию. — Ее что, убили? — слабым голосом воскликнула женщина, инстинктивно вскинув руки ко рту. Ее глаза заблестели от подступивших слез. Себастиан переглянулся с Ваньей. Дальше так нельзя было продолжать. Себастиан попросил женщину присесть. Рената повиновалась, как под гипнозом, не переставая яростно теребить кольцо. Себастиан спокойно и сочувственно стал излагать известные им факты. — Так она знала? — прошептала Рената, когда он закончил свой рассказ о том, что именно привело к трагическим событиям, и что заставило их посетить дом Ренаты. — Она знала, что может умереть? — Получается, что так, — ответил Себастиан. — Мы не знакомились с ее медицинскими картами, поэтому точный диагноз нам не известен. — Почему она ничего не сказала? Что можно было на это ответить? Сказать было нечего. Да Рената и не ждала ответа, Себастиан это понимал. Ей придется заново осмыслить отношения с собственной дочерью, подвергнуть их переоценке. Она, как и большинство родителей, считала, что ее дитя обязательно обратилось бы к матери в подобной ситуации. Что доверие между матерью и дочерью было столь велико, что обе они могли бы искать друг у друга поддержки и утешения в случае необходимости. Что они хорошо знали друг друга. Жестоко и мучительно осознавать, что все было не так.