Он шел так три дня, останавливаясь, чтобы поймать лягушек и червей и попить воды. К концу третьего дня, перед тем как войти в город, существо вдруг осознало себя. Догадалось, что существует «я». И перестало быть зверем. Ведь только человек может осознать себя. Почувствовать себя личностью. И существо стало личностью. Какой? Он еще не знал. Но знал, что существует, и впитывал знания, ощущения, как впитывает песок пустыни долгожданный дождь. Это был чистый лист бумаги, на котором любой может написать любое – и хорошее, и плохое. Ребенок. Младенец. Стражники у ворот не обратили на входящего в город человека никакого внимания. Во-первых, они были заняты руганью с купцом, который не желал платить дополнительные деньги за привязанных к фургону заводных лошадей. Во-вторых, мало ли у ворот бродит всевозможных нищих, среди которых этот грязный оборванец терялся, как камешек в горном обвале! На всех нищих будешь тратить время – целой жизни на то не хватит! И оборванец побрел вдоль улицы города, подгоняемый мыслями, таящимися глубоко в его мозгу. Он шел и шел, инстинктивно держась с краю улицы, совершенно не осознавая, для чего это делает. Его мозг был чист, чище мозга бродячего кота, который на последнем усилии ищет сытную помойку, где можно поживиться вкусными объедками и поймать мышь или даже крысу – теплую, вкусную, забавно пищащую. Все знания, весь жизненный опыт оборванца, из чего, собственно, и состоит личность любого существа, были закупорены в самых дальних уголках мозга, и вытащить их могло только чудо. Или колдовство. Все, на что был способен организм, только недавно осознавший свое «я», – это функции, связанные с его выживанием. Есть, пить, двигаться, совершать естественные отправления – он мог только это. Не более того. – Глянь, какой урод! – приказчик лавки мясника заржал, показывая пальцем на бредущего с краю улицы мужчину. – Ух ты! Великан какой! – зеленщик, болтавший с приказчиком ни о чем, чтобы убить время, уважительно и с удивлением помотал головой. – Глянь, какие плечи! – Ты глянь, какая морда! А грязный! И как его стражники-то пропустили? И тощий! Что толку с широких плеч, если мяса нет? – А чего бы им его не пропустить? С него взять нечего, так и пропустили. Они только с таких, как я, дерут три шкуры! И нищие им не нужны! Нет, правда, здоровенный какой, даром что тощий! Я разбираюсь! У меня брат в легкой пехоте, ветеран. Он всегда говорил: «Ты не смотри, сколько мяса! Смотри – на жилы! Жилистые – они самые крепкие! И когда мясистые уже задыхаются, жилистые все прут и прут!» – Ну, не знаю… – приказчик с сомнением посмотрел на заросшего русой, почти белой бородой дикаря, волосы которого свалялись, были спутаны и торчали над головой, как иглы. Штаны мужчины покрыты засохшими пятнами грязи, рубаха висела лохмотьями, открывая длинные, мосластые, жилистые руки – тоже очень грязные и черные от загара. Да и весь мужчина в тех местах, где его тело не покрывала грязь, был загорелым дочерна. Поражали глаза этого нищего – ярко-синие, будто светящиеся изнутри, они смотрели на мир с непосредственностью маленького ребенка. Он рассматривал мир так, будто видел его в первый раз. – Да он сумасшедший! – после паузы в несколько секунд добавил приказчик. – Посмотри, он же ненормальный! Смолы небось обкурился! Или порошка нанюхался! Он же ничего не понимает! – Нет, – бросил зеленщик со знанием дела. – У нюхачей нос красный и зубы гнилые. Черные все! А у него, посмотри, все белые! Приказчик присмотрелся – как раз в эту секунду беловолосый вдруг широко улыбнулся и зашагал к пирожнику, выкатившему к обочине короб с пирогами и начавшему зазывать покупателей. И правда, зубы странного типа были белыми, крепкими, как у собаки. Или как у волка… – Ой, что сейчас будет! – зеленщик схватился за подбородок и начал теребить бороду. – Он к Пергину идет! А Пергин терпеть не может нищих! Сейчас измордует несчастного! – Точно! – приказчик тоже скривился, скорбно помотал головой. – Вот же скот! Ему бы только поглумиться над слабыми! В прошлый раз одного нищего затоптал до смерти, сказал, что тот на него набросился, хотел деньги отнять! – И ты мне рассказываешь? – зеленщик фыркнул, не отрывая взгляда от медленно бредущего через улицу мужчины с белыми волосами. – Да я сам все видел! Бедолага еще немного пожил – хрипел, кашлял кровью, а потом вытянулся и помер! И ничего Пергину не было! У него брат в Страже, вроде как командир Тумана. Сто человек в подчинении, это не шутка! – Интересно, а почему Пергин к брату в Стражу не идет? Если брат такой влиятельный? – Не хочет. Степняки налетят – кто первый на стены пойдет? И не убежишь! Не спрячешься – сразу повесят! Воевать придется! Это не нищих пинать, можно и стрелу в брюхо получить! Пекарем-то оно вернее. Всегда сыт и при деньгах. – А пироги-то у него правда хорошие… вкусные! – приказчик напрягся, наклонился вперед, впившись взглядом в беловолосого, подошедшего к пирожнику и протянувшему руку к ближайшему пирогу. На лице беловолосого так и блуждала дурацкая полуулыбка. Костлявая рука нищего не успела ухватиться за пирог. Массивная, толстая, покрытая рыжими волосами с тыльной стороны лапища пекаря схватила нищего за запястье, а вторая рука, сведенная в кулак, замахнулась и врезала прямо в улыбающееся лицо беловолосого. Вернее, собиралась врезать, но каким-то образом прошла мимо. Нищий неуловимым движением уклонился от удара, пропустив его сбоку, мимо щеки, а потом Пергин… взлетел! Его громадная туша, отягощенная лишним жиром и совсем не лишними мышцами, ударилась в стену с таким звуком, будто некто огромный кинул в эту самую стену коровью лепешку размером с человека. Пергин только лишь ухнул и сполз на камни мостовой, закатив глаза и побелев как мел. Нищий же широко, счастливо улыбнулся и, взяв из тележки пирог, откусил от него чуть ли не половину. Пирог исчез в его желудке за считаные секунды. Следом отправился второй, третий… беловолосый поглощал еду со скоростью канализационного колодца, выпивающего поток дождевой воды. Наевшись, он наклонился, принюхиваясь, осторожно взял из тележки кувшин с разведенным водой вином и присосался к нему на несколько секунд. Потом пил еще и еще. Сколько он выпил, зрителям не было видно. Наверное, все-таки не очень много – живот-то у него не безразмерный! Точно выпил не все, потому что, когда он пошел дальше по улице, в одной руке он держал тот самый кувшин. В другой руке у него был здоровенный пирог с мясом. – Вот это да! – зеленщик вытаращился вслед уходящей фигуре. – Ты видел?! Нет – ты когда-нибудь видел такое?! Как он его приложил? Я даже не заметил, как он это сделал! – Поднял и кинул, – хмуро пояснил приказчик. – Ну, теперь ему точно не поздоровится. Повесят – и к предсказательнице не ходи! Вон уже стражники бегут! Сейчас повяжут! Точно. Стражники уже бежали, громыхая по мостовой подкованными сталью сапогами. Их кирасы и шлемы блестели на солнце, начищенные тертым кирпичом (в городской Страже истово следили за чистотой и опрятностью формы), в руках – обычные дубинки из черного дерева, окованные медными кольцами. Именно медными (иногда бронзовыми) – никому не хочется пачкаться о ржавчину стальных колец. В сезон дождей сталь обязательно покрывается налетом ржавчины, если только не намазать ее маслом. Но масло смывается, да и ходить с масляными пятнами на одежде очень уж нежелательно. Смазочное масло имеет особенность очень быстро и непонятным образом перебираться на праздничную, самую лучшую одежду. Потом замучаешься эти самые пятна выводить! Беловолосого они догнали быстро, он не успел отойти от места побоища-пожиралища и шагов на двадцать. Похоже, пока пекарь лежал без сознания, кто-то из прохожих или его друзей сообщил стражникам, что некто избил и ограбил брата командира одного из подразделений городской Стражи. Стражники знали пекаря, знали его братца, славящегося совершенно склочным характером и невероятно дурным нравом. И когда бросились на поиски обидчика, честно сказать, рассчитывали на долгую память этого самого командира стражников. По слухам, именно он должен стать заместителем начальника городской Стражи взамен ушедшего на отдых прежнего. Тот оставил службу, предпочтя уехать в столицу, где у него было поместье, и теперь должны назначить нового. И лучше будет, если этот «новый» запомнит, кто же все-таки схватил обидчика его брата! Скорее всего, обошлось бы без крови – со стороны стражников. Нужно было тихо подкрасться к злодею и от души врезать дубинкой по затылку супостата. Не надо было орать, топать, привлекая к себе внимание не только прохожих, но и потенциальной жертвы. Однако стражники не умели действовать по-другому. Им обязательно нужно было устроить представление, чтобы их великолепную расправу над грабителем видел весь город. И чтобы об этом рассказали брату потерпевшего. Вот это их и погубило. Беловолосый обернулся, привлеченный адовым шумом, и с любопытством в синих глазах посмотрел на приближающуюся стаю стражников. Потом повернулся к ним всем телом и невозмутимо отхлебнул из кувшина кислого красного вина с тремя четвертями колодезной воды. Приятное питье после плотного обеда! Первый стражник – молодой, здоровенный парнюга – отлетел назад после пинка ногой в кирасу. Зрители, которые видели происходящее, были готовы поклясться, что после удара босой ногой на кирасе осталась вмятина – отпечаток ступни. Второй и третий стражники взлетели в воздух так же, как и незадачливый пекарь, – беловолосый увернулся от ударов дубинок, поставил на землю кувшин и, действуя одной рукой (в другой – пирог!), в течение пары секунд разбросал обоих в разные стороны, ловко закрутив в воздухе, как деревянный волчок. Лететь стражникам было очень неприятно, падение причинило сильную боль. И вот тут уже никто не спорил – после такого падения кираса никак не могла остаться целой. Мялись латы – как после удара булавой. Остальные стражники, видя такое дело, бег притормозили и, остановившись шагов за пять до преступника, начали дуть в свои дудки, ревом этих мерзких приспособлений собирая стражников, оказавшихся в пределах слышимости. Никто не сомневался в том, что стражники, услышавшие рев дудок, прибегут. Если на чем и держалась стража, так это на взаимопомощи – не поможешь товарищу сегодня, товарищ не поможет тебе завтра. И ты можешь остаться калекой или даже лишишься жизни. В свободном степном городе народ жил разный, здесь обреталось много старателей и охотников, много наемников, бежавших на границу Империи в расчете на то, что преследующие их неприятели не заберутся в эдакую задницу мира и забудут об их существовании. Время от времени вспыхивали погромы, мелкие бунты, когда толпа громила лавки и развлекалась любыми доступными ей методами, так что взаимопомощь стражников была не просто обязанностью каждого из них, но и способом выживания в непростых условиях пограничного города. На вой дудки прибежали еще две тройки стражников, которым оставшиеся на ногах два то ли самых умных, то ли самых медлительных соратника рассказали о том, что сейчас произошло, и указали на спину удалявшегося прочь странного типа. Командир третьей тройки стражников не стал изображать из себя героя. Он достал из-за спины арбалет – мощный, наколдованный городским магом, – вставил в него специальный болт с шариком на конце и пустил этот самый болт в затылок незнакомцу. Ну а потом было самое обыденное, простое дело. Беловолосого связали, накрепко закрепив ему руки за спиной и связав ноги простыми путами, какими треножат лошадей. Теперь он мог идти короткими шажками, но никого не мог пнуть своими нереально здоровенными ножищами. Пирог у него отобрали – вернее, не весь пирог, а то, что от него осталось. Беловолосого хорошенько отходили дубинками, пустив ему кровь и как следует отполировав бока, – прилюдно, смачно, гулко. Били как по ковру, выбивая из нищего грязь, пыль и дурь. Пусть все вокруг видят – нападать на стражника нельзя! Это самое большое преступление после поношения Его Величества Императора! Стражник олицетворяет собой Власть, и Власть должна поддерживать свой фундамент и наказывать тех, кто его подрывает! Фундаментом власти, само собой, были побитые стражники, без которых город давно превратился бы в беззаконную, опасную для жизни сточную канаву. * * * Юсас тосковал. И было от чего – третий раз подряд оказаться в темнице, это тебе не шутка! Больше всего он боялся, что Вожак откажется его выкупать. А что – запросто! Попасться третий раз за последние полгода – это ли не повод, чтобы отказаться от своего работника? Неудачник! А кому нужен неудачливый вор? И все ведь было хорошо – если бы навстречу из-за угла не шагнул стражник! И не подставил ему ногу! Ну и… все. Кошель отобрали, попинали (не сильно, ничего не сломали – стражники тоже люди, не будет воров – зачем тогда нужны стражники?), отвели в темницу. Теперь, если Вожак не выкупит – беда! Что грозит вору, пойманному за руку в момент совершения преступления? Выбор – или отрубание кисти руки (левой или правой – по выбору преступника), или порка на базарной площади – от двадцати до пятидесяти ударов кнутом. Вот и выбирай! Руку отрубят – будешь жить. Сразу прижгут, замотают, и ходи с культей, живи как хочешь. Или воруй одной рукой, или попрошайничай. А что можно еще делать с одной рукой? Если только зад подставлять! Но на это Юсас не пойдет. Лучше сдохнуть! Впрочем – выход есть. Выбрать кнут. Юсас маленький, выглядит младше своих лет, судья даст ему самый меньший предел – двадцать ударов. Палач авось сжалится, будет бить не так сильно, мясо не порвет, и тогда есть шанс выжить. Главное, чтобы заразу не занесли – ну кто моет кнут перед поркой? Он небось весь в гнилых остатках крови и мяса. Симан рассказывал, что вся зараза от грязи, это все лекари знают. Так что сгнить потом заживо – как раз сморкнуться. А может, все-таки выкупит? Два-то раза уже выкупал! Так-то Вожак хороший человек, справедливый. Жесткий, конечно, даже жестокий – но справедливый. За своих людей горой стоит! И кстати сказать – чего бы ему не стоять горой, когда половина уворованного идет в его кошель? И стоит только утаить хоть монетку – участь «крысы» будет страшной. Хуже, чем у полосуемого кнутом. Но – третий раз. И судья может заартачиться, потребовать больше, чем обычно. А может и вообще отказать. Ох, что будет, что будет… когда там суд собирается? Через неделю? Ну что за такой закон?! Суд раз в неделю! Глупость же! И что теперь – людям неделю сидеть в темнице и ждать своей участи? Неужели нельзя судить каждый день? Если уж рассуждать по-государственному, то зачем кормить людей лишнюю неделю? А по распорядку им положено два раза в день выдавать кусок лепешки, воду и миску каши. И выдают! Империя стоит на законах и уложениях. И в уложении по тюрьмам сказано, что, даже если узнику назавтра предстоит казнь, вечером и его положено накормить. Утром перед казнью – тоже. Забота о подданных Империи превыше всего! По крайней мере, так это преподносят власть имущие. Горестные мысли Юсаса прервал шум, лязг запоров. Люди в темнице насторожились, повернули голову в сторону двери. Здесь находилось человек тридцать или сорок – Юсас не считал. Незачем ему считать! Какая ему разница, сколько тут людей? Главное, вовремя подскочить и уцепить лепешку, подставить миску под черпак липкой, похожей на клей каши и в кружку – порцию воды. Не успеешь – твою кашу сожрут, твою лепешку сопрут, а воду выпьют. И сиди потом голодный, изнемогающий от жажды. Всем плевать! Это же темница! Здесь все друг другу недруги, и даже враги! Если только они не из гильдейских – гильдии воров или гильдии попрошаек. Гильдия! Смешно… шайка, банда! Вот как надо это называть. Но зачем? «Гильдия» – как-то приятней. Неужели будут жратву раздавать? Юсас напрягся, приподнялся с каменного пола, прихватив с собой жестяные чашку и кружку… и уселся обратно, на охапку прелой соломы. Нет, для жратвы еще рано. Это кого-то привели – нового узника. И правда, дверь с лязгом и грохотом открылась, и в камеру забросили высокого худого мужчину со странно светлыми, почти белыми волосами. Лицо его окровавлено, голова вся в сосульках слипшихся волос. Он был без чувств, потому положенные ему чашку и кружку стражник бросил прямо на тело. Чашка довольно-таки громко брякнула по костлявому телу и покатилась по полу к группе сидевших на полу звероподобных мужиков. Юсас знал, кто они, – это шайка Браса. Они ограбили и убили купца прямо возле города и попались на месте преступления. На их беду, в город как раз спешил отряд летучей полевой имперской кавалерии, который с ходу порубил половину шайки. Часть потом повесили, а главаря и его подручных – после выяснения подробностей – забрали на суд. Просто так повесить – это для людей Браса слишком легко. Судья может придумать и другой вид казни – горожане любят такие зрелища. Прошлый раз, когда казнили разбойника Гесаса, который бесчинствовал на дорогах целый год, пока его сумели взять нанятые городом охотники за головами, – ему вначале отрубили ноги и руки, поддерживая в сознании усилием нанятого мага-лекаря, а потом вспороли живот, медленно наматывая кишки на палку, как на колодезный вороток. И Гесас смотрел, как из него выматывают жизнь вместе с кишками. Долго мучился. Народу тогда собралось – ужас сколько! Юсас в тот день неплохо поживился – три кошеля срезал у купчишек, наслаждающихся видом казни. Потом полгода на эти деньги жил! Вожак его сильно хвалил. Мол, далеко пойдешь! Есть хватка! Вот и Брас со своими уродами может закончить особо плохо. И он знает это, потому и в темнице ведет себя так, как будто умрет уже через десять ударов сердца. Отбирает еду у сокамерников, двух изнасиловал – безобидного мужичонку, убийцу неверной жены, и еще одного – бродягу, который попытался упереть мешок у рыночного торговца сухофруктами. Мерзкий тип этот Брас! Юсас старается не попадаться ему на глаза – хоть гильдию воров все боятся, членов гильдии не трогают (татуировка на плече – сцепленные в пожатии руки), но если человеку уже нечего терять – что ему какая-то там воровская гильдия? А Юсас паренек симпатичный, чертами лица даже на девушку похож, так что… убереги Создатель! Подальше в угол, измазать лицо пылью, посыпаться соломой и сидеть, не отсвечивая, до самого суда! Беловолосый пошевелился, затем аккуратно, применяя самые экономные движения, уселся на пол, скрестив руки на коленях, и замер, глядя куда-то в пространство. Юсас поразился – глаза беловолосого были синими, как небо! И будто светились изнутри! Лицо незнакомца покрыто бородой, отраставшей не меньше месяца, но видно – это молодой парень. Лет двадцать пять, не больше. А может, и того меньше. Руки – тоже странные. Мосластые, крупные кисти, перевитые венами, плечи – широкие. Мышцы на руках не крупные, но невероятно рельефные, у парня ни грамма жира! Видимо, очень силен. При его росте – просто громила какой-то, головорез! Бывший наемник? Это их так гоняют, что они становятся жилистыми и могучими. По крайней мере, так Юсасу рассказывал Симус, а он старый вояка, жизнь знает. Татуировок у новичка никаких. И нет главной – на плече, знака принадлежности к какой-нибудь преступной гильдии. Например, нищих. Или тех же наемников. Впрочем, гильдия наемников разрешена официально. Как гильдия магов или гильдия скотопромышленников. Скучно в темнице. Что еще делать, как не думать и разгадывать загадки? Вот она, загадка, – сидит, смотрит в пространство. Интересно, откуда он такой взялся? Грязный, весь в какой-то засохшей тине! Небось воняет от него… Но глаза! Какие глаза! Но плевать на чьи-то там глаза. Пусть сидит, если ему так нравится. Вот только посидеть-то ему и не дадут… ах ты ж тварь! Брас! – Эй ты, урод! Ты, старикашка! Юсас едва не усмехнулся – разбойник принял беловолосого за старика! Ну какой же он идиот! Как же он командовал шайкой, если у него мозгов-то нет! Беловолосый не отреагировал на обращение Браса, и тогда тот без дальнейших слов просто пнул сидящего в правое плечо. Вернее, хотел пнуть. Только лишь нога разбойника начала движение по направлению к беловолосому, тот непостижимым образом извернулся, не позволив ноге коснуться своего тела. А потом Брас полетел. Кувырком, да так, что остановился только у косяка возле двери, хрястнувшись о него головой. Звук удара был таким громким, как если бы кто-то врезал по кирпичной стене дубовым поленом. Глаза Браса так и остались открытыми. Только выпучились, будто он наконец увидел то, что ожидало его после смерти. Все муки Преисподней. И его это не порадовало.