Богдана так и подмывает присоединиться к разговору. К разговору о любви, разумеется. Может, рискнуть задать вопрос? Как-нибудь так, чтобы никто не догадался. Но не прозвучит ли это глупо? Здоровенный польский мачо и вдруг спрашивает о любви. Наконец он решается вступить в разговор. Правда, не понимает, в какой именно, пока вопрос не вылетает у него изо рта. — Сколько они платят за Санчеса, Рон? «О, Богдан!» — Тридцать миллионов, — отвечает Рон. — По частям, но тем не менее. Богдан кивает. В конце концов, его дело вести машину и носить Виктора до места и обратно. Пока Рон рассказывает анекдот о попугае, который когда-то жил в борделе, Богдан продолжает размышлять об этом всём. В этот раз Виктор взял с собой кое-какие вещи, прежде чем его запихнули в сумку. Теперь у него имеются подушка, последний номер «Экономиста» и маленький фонарик. Виктор объяснил основы отмывания денег, рассказал о сложной сети анонимных подставных компаний и офшорных счетах, которые превращают грязные деньги в чистые по цепочке, которую почти невозможно отследить. Почти невозможно. Богдан пропустил кульминацию анекдота о попугае, а Рон уже перешел к анекдоту о монахине в поезде. Истинный секрет состоит в том, чтобы копнуть назад во времени, проследить потоки денег туда и обратно и найти первородный грех. Первые транзакции, как правило, наиболее уязвимы. Виктор сказал, что это примерно как поднимать ковер. Нужно всего лишь подцепить ногтем крошечный фрагмент в углу, и тогда весь ковер можно поднять зараз. Именно так произошло и с «Трайдентом»: ранняя транзакция стала ошибкой. Но это ни к чему не привело. Так что, возможно, придется разматывать еще дальше. Они добираются до места назначения около двух часов дня. Это поместье елизаветинской эпохи[87], расположенное высоко на вершине Кентского утеса, за которым простирается Ла-Манш. Они останавливаются в роще, не доехав примерно милю, и запихивают Виктора обратно в сумку. Как они объяснят Джеку Мейсону наличие украинца в сумке — это уже не забота Богдана. Он просто донесет сумку. Богдан ведет «дайхатсу» по длинной подъездной аллее и паркуется как можно ближе к каменным ступеням входа. Сумка чихает, и Богдан говорит: «Будьте здоровы». Если Джек Мейсон и удивляется, увидев, как здоровенный поляк расстегивает молнию на сумке, чтобы выпустить оттуда тщедушного украинца, то хорошо это скрывает. — Вернусь за вами вечером, — говорит Богдан Рону и Виктору. — Спасибо, старина, — отвечает Рон. — Но я не поеду сегодня в Куперсчейз. Остановлюсь у Полин. Правда, она живет в Файрхэвене, если ты не против. — Вообще не проблема, — говорит Богдан. — Хороший ты парень, — замечает Рон. — Ее квартира в «Можжевеловом дворе». Это жилой комплекс недалеко от Ротерфилд-роуд. Глава 49 Джойс совмещает приятное с полезным. Много лет назад по телевизору показывали рекламу — кажется, сладостей, — и в ней звучала такая песня: «Два моих любимых вкуса в одной упаковке». И вот теперь она планирует посмотреть съемку телешоу и, как хочется надеяться, опросить подозреваемую в убийстве. В прошлый раз, когда они с Элизабет ехали в поезде, в сумочке Элизабет лежал пистолет. Может, он есть у нее и теперь? Она выглядит какой-то рассеянной. — Ты какая-то рассеянная, — говорит Джойс, пока Элизабет оглядывает вагон. — Я какая-то… какая? — переспрашивает Элизабет. — Рассеянная, — повторяет Джойс. — Чепуха, — возражает Элизабет. — Прости, если ошибаюсь, — продолжает Джойс. Они пересели на другой поезд у Лондонского моста, а затем еще раз в Блэкфрайерсе[88]. Станция Блэкфрайерс расположена на мосту, что вызвало у Джойс восторг. Правда, там ничего не было, кроме Costa Coffee[89]. Хотя Джойс еще приметила книжный магазинчик, но к нему надо было спускаться на эскалаторе, и она решила не рисковать, чтобы не опоздать на следующий поезд. Наведается туда на обратном пути. В дороге они обсуждали открытие Ибрагима — о том, что записку, найденную в ящике стола Хизер Гарбатт, писал кто-то другой. Предположительно — убийца, но для чего убийце упоминать Конни Джонсон? Если только убийцей не была сама Конни Джонсон, хотя и в этом случае это выглядело бы как-то странно. И вот они сидят в пригородном поезде до Элстри и Боремвуда[90], где Фиона Клеменс снимает свою шоу-викторину «Останови часы». Джойс уже в сотый раз пытается объяснить Элизабет правила. — Честное слово, для образованной женщины ты иногда ведешь себя как тугодумка, Элизабет, — говорит она. — Каждому из четырех игроков дается сто секунд на часах в начале игры. Чем дольше они отвечают на вопросы, тем больше времени теряют, и как только секунды кончаются, они выбывают из игры. — Нет, это я как раз поняла, — отвечает Элизабет. — Я про всю остальную ерунду. — Ерунду? Вот уж вряд ли, — возмущается Джойс. — У каждого из игроков есть четыре опции. Они могут украсть десять секунд у соперника, заморозить собственные часы, ускорить часы соперника или поменять вопрос местами. «Украсть, заморозить, ускорить или переставить» — это же так просто! Хотя если твой соперник обкрадывает тебя или ускоряет часы, то ты получаешь дополнительную опцию — «месть», — которую можно разыграть, даже если ты уже вне игры. Все оставшиеся секунды победителя переводятся в деньги, и, чтобы выиграть эти деньги, игроки должны ответить на двенадцать вопросов, пройдя по циферблату от одного до двенадцати, пока не закончится время. Проще и быть не может! — И это показывают по телевизору? Элизабет внимательно наблюдает за проходящим мимо мужчиной. — Каждый день, — отвечает Джойс. — Это можно смотреть вместо новостей. Вот почему шоу так популярно. Поезд делает остановку в Хендоне, где расположен знаменитый полицейский колледж. Джойс тут же пишет Крису: «Угадайте, где мы находимся. В Хендоне!», но Крис отвечает только: «Я не учился в Хендоне». Джойс пишет то же самое Донне, но ответа от нее пока нет. — Расскажи мне о Фионе Клеменс, — просит Элизабет. — Она работала младшим продюсером, когда Бетани была ведущей «Вечернего Юго-Востока», — охотно отвечает Джойс. — Потом Бетани погибла, и ведущей назначили Фиону. Ее можно назвать амбициозной, но словом «амбициозная» обычно выражают критическое отношение к женщине, не так ли? — Меня много раз называли амбициозной, — замечает Элизабет. — Она вела шоу около двух лет, и было действительно видно, что она утрачивала к нему интерес, пока не перешла на канал «Скай Ньюз». Мне всегда нравилось ее слушать, знаешь ли: а вдруг она упомянет «Юго-Восток»? Потом она стала вести утренние новости на «Би-би-си», а теперь что только не ведет! На днях я даже видела ее в «Крафтс»[91]! — Не сомневаюсь, что она знаменита, Джойс, но, честно говоря, меня интересует только то, что она может рассказать нам о Бетани Уэйтс. — Ты правда никогда о ней не слышала? Я с трудом в это верю. — А ты когда-нибудь слышала о Берил Дипден? — Нет, — отвечает Джойс. — Вот видишь: у разных людей различные интересы, — говорит Элизабет. — А кто такая Берил Дипден? — Это оперативный псевдоним одной особенно храброй британской шпионки, работавшей в Москве в тысяча девятьсот семидесятых, — поясняет Элизабет. — Очень известная в моих кругах личность. — Сомневаюсь, что Берил Дипден получала премию «Выбор телевидения», — говорит Джойс. — А я сомневаюсь, что Фионе Клеменс когда-нибудь вручали Крест Георга[92], — отвечает Элизабет. — Каждому свое, верно? О, смотри, мы приехали. Студия «Элстри» находится в десяти минутах ходьбы от железнодорожной станции «Элстри и Боремвуд». Джойс невероятно нравится центральная улица, где она никогда раньше не была, и она принимается указывать Элизабет на вывески: — «Старбакс», «Коста» и, к счастью, «Кафе Ниро»[93]! Неужто «Холланд и Баррет»[94] тут больше, чем у нас? Господи, у них до сих пор работает «Вимпи»[95], Элизабет! К охраняемым воротам студии змеится очередь, но Джойс и Элизабет имеют возможность в ней не стоять. У Джоанны есть подруга, чья сестра работает на шоу менеджером по производству (что бы это ни значило), поэтому им дали специальные гостевые билеты. От входа их провожают прямиком в бар и предлагают чай или кофе. Джойс глядит на все восторженно распахнутыми глазами. — Невероятно, да? Ты когда-нибудь была на телевидении, Элизабет? — Однажды меня вызвали давать показания для Специального комитета обороны[96], — отвечает Элизабет. — Но по закону они были обязаны размыть мое лицо. А еще как-то раз я случайно попала на видео с заложниками. Их приглашают в студию и усаживают на места в первом ряду. Внутри довольно прохладно, но их просят снять перчатки («Иначе мы не услышим вас, когда вы будете хлопать»). В студии запрещено есть, но Джойс заговорщически приоткрывает сумочку, показывая Элизабет, что она тайком пронесла в ней немного фруктовых пастилок. Пока они ждут, Джойс достает из сумочки телефон. Неподалеку она замечает охранника. — Тут можно фотографировать? — Нет, — отвечает охранник. — Понятненько, — говорит Джойс. — Но Джойс так просто не сломить, верно? — спрашивает Элизабет. — Конечно, нет, — отвечает Джойс, делая снимок. — Он попадет прямиком в «Инстаграм». — Понять не могу, зачем ты спросила, — говорит Элизабет. — Не то чтобы я прям пытаюсь, но все же. — Надо соблюдать вежливость, не так ли? — спрашивает Джойс, делая еще одну фотографию. — А ты знала, что у Фионы Клеменс три миллиона подписчиков в «Инстаграме»? Можешь себе такое представить? — Вряд ли, — отвечает Элизабет. Когда Джойс прекращает фотографировать, приходит наконец ответ от Донны: «Я не училась в Хендоне, Джойс». «Да где ж их всех теперь учат?» — недоумевает Джойс. Она надеется, что и у Рона с Виктором сегодня тоже все складывается хорошо. Утром она помахала им рукой, когда Богдан их повез. У Джека Мейсона есть собственный стол для снукера. Очевидно, это означает, что они проведут там весь день. Джойс тоже нравится снукер. Красивые жилеты и все такое. Наверное, она могла бы выйти замуж за Стефана Хендри[97], если бы представилась такая возможность. Музыка, звучавшая в студии, затихает, и толпа начинает аплодировать, когда Фиона Клеменс выходит на съемочную площадку. — Кожа у нее безупречная, — говорит Джойс Элизабет. — Безупречная, правда? — Сколько времени все это займет? — спрашивает Элизабет. — Я тут только для того, чтобы задать вопросы.