Узники давно ждали этой команды. Хоть всего полчаса, но можно отдохнуть и подкрепиться. Они быстро покатили тележки к конусам на площадке. У большой кучи песка поставили рядом свои тачки Эрик Влах и Апсель Пехнер. Они оба были немцами, коммунистами, состояли в подпольной группе сопротивления. Их арестовали при попытке подрыва электростанции. Скорый суд приговорил обоих к повешению. Смертная казнь в военное время свершалась быстро. Но случилось чудо. В камере гестапо им объявили, что фюрер помиловал и Влаха, и Пехнера, заменив смертную казнь даже не тюремным заключением, а десятью годами каторжных работ, естественно, на благо Рейха. Такого еще не было. На следующий день после оглашения приказа о помиловании обоих доставили из родного города Хенсдорф в деревню Туир на берегу Балтики. Оттуда вместе с такими же осужденными на барже перевезли на остров Ургедон. И вот уже прошел месяц, как друзья трудились на стройке. Поставив тачку, Влах проговорил: – До сих пор не понимаю, что это будет за поселок. Дома вроде капитальные, из камня, есть школа, больница, управа, мощеные улицы – все, как на материке, но нет даже намека на канализацию, водопровод и электричество. Пехнер ответил: – Нашел, над чем ломать голову. Долго ли все это потом провести? Влах улыбнулся: – Ты хоть что-нибудь понимаешь в городском хозяйстве? – Ну, конечно, не как ты, я по этой части не работал. – Так вот, все коммуникации прокладываются до того, как возводятся здания. И потом, здесь нет ни очистных сооружений, ни водонапорной башни. Я уж не говорю об электростанции. – И что ты хочешь этим сказать, Эрик? – Не нравится мне все это. – Что не нравится? То, что фюрер нас помиловал и отправил на остров на работы? Да по мне лучше сотню таких городов построить, нежели болтаться в петле на виселице. – Так-то оно так, но уж слишком по-доброму поступил Гитлер. Уж кому-кому, а ему даже понятие такое, как милосердие, неизвестно. У фюрера одно на уме – высшая раса, недочеловеки, арийцы, которые должны иметь все за счет труда других народов. Ненависть к евреям, цыганам, славянам. На его «фабриках смерти» ежедневно уничтожаются тысячи ни в чем не повинных людей, и вдруг такое благородство. Нет, друг мой Апсель, неспроста все это. – Хватит, Эрик, а то кто-нибудь услышит и донесет в администрацию. – А смысл? Ну, получит доносчик благодарность… Нас-то не тронут, потому что мы нужны им. Наш рабский труд им нужен. – А я вот думаю о другом, Эрик, – задумчиво произнес Пехнер. – О чем же? – В подполье наверняка не поверят, что нас не повесили только из-за того, что мы нужны на стройке. Решат, что мы предатели. – Ага, предатели. Ты со своей тачкой совсем разучился думать. Если бы мы в гестапо сдали подполье, всех бы давно арестовали. – А откуда тебе знать, что их не арестовали? – Когда нас везли сюда, ты дом Матиса в деревне видел? Пехнер кивнул: – Конечно, нас мимо него провели. – А самого Леона? – Его не видел. – А я видел. Он стоял у калитки и смотрел на пленных. А он – важная персона в подполье. Но его не взяли. Значит, и остальных не тронули. Следовательно, мы не предатели. Пехнер вздохнул: – Бежать отсюда надо. Влах тихо проговорил: – Есть у меня одна идейка. – Что за идейка? – Тише, потом… К ним подошел роттенфюрер из охраны: – А вам, господа коммунисты и террористы, особое приглашение требуется? Непривычно вежливо обошелся, мог бы и избить. – Извините, господин офицер, уже бежим. Узники кинулись в строй. Роттенфюрер усмехнулся. Ему было приятно, что его, ефрейтора, назвали офицером. Строй двинулся к столовой. На обед, как всегда, дали постный суп, надоевшую соленую рыбу, сто граммов хлеба и кружку чая – похоже, на всех заварили только одну пачку. Но и на том спасибо. Отобедав, узники вернулись в бараки, где упали на пол между нарами. До отбоя ложиться на доски строго запрещалось. Быстро пролетели эти минуты отдыха. Прозвучала команда: – Выходи строиться, бездельники! Это они-то, вырабатывающие по пять-шесть обычных норм, бездельники? Но – не поспоришь, себе дороже выйдет. Узников повели к конусам и площадке. Там, берясь за тачку, Пехнер повторил свой вопрос: – Так что за идейка, Эрик? – Справа утес видишь? – кивнул Пехнер. – Ну и что? Да и не утес это – обычный обрыв. – Нет, не обычный. Там внизу, в заводи, привязана лодка. Двуместная. Ее отсюда не видно. – Ну и что? – На ней можно уплыть. Оттуда до берега, до деревни Туир, всего метров восемьсот. – Уплыть на виду у эсэсовцев? – Ночью. – Ага. И кто тебя ночью из барака выпустит? – Странный ты, Апсель. Мы что, разрешение спрашивать будем? Выйдем в сортир, это разрешено, а там – стены из досок. Тихо выломаем пару-тройку, а дальше вдоль колючки к конусу, оттуда – к обрыву и – в море. Лагерь-то, как и остров, не имеет вышки с прожекторами, а от генератора освещается только основной сектор да площадка у штаба… Их разговор снова прервал все тот же роттенфюрер: – Опять нарушаем? Пора наказать. Влах изобразил покорность: – Извините, ради всего святого, герр офицер. Руки уже не держат эти тачки. – Работать, скоты! Влах с Пехнером покатили тачки под загрузку. Но до окончания смены работать не пришлось. Бригада строителей наконец-то достроила дом. За дело взялись отделочники. Основной массе было приказано отвезти тачки к конусам, собрать инструмент, доставить его к казарме, ужинать и отдыхать. Невиданное дело: начальник лагеря разрешил даже лежать на нарах до отбоя. Только ворота до поверки заперли на замок. Узники собрали инструмент и двинулись к казарме. Там под присмотром эсэсовцев сложили его в одном месте. Послышалась команда: – Ужин!