Надо отдать Девону должное: он слушает Ника и почти не смотрит на Эбони, которая сидит в купальнике на краю. — Думаю, я превращаюсь в какого-то Холдена Колфилда, — говорит Ник. — Со всей его экзистенциальной тоской. А недавно я весь расчувствовался из-за одуванчика — в точности, как если б смотрел, как моя сестренка катается на карусели. Девон откидывает мокрые волосы назад. — Хочешь, чтобы я отвел тебя покататься на карусели? — Нет. Вся суть в том, что нам больше нельзя кататься на карусели. Теперь мы можем только смотреть, как катаются дети! — Я так не думаю, — говорит Девон, но не особенно убежденно. — Мы можем кататься на любых каруселях сколько нам хочется. — Но это не будет как раньше, — настойчиво говорит ему Ник. — Теперь уже ничего не будет как раньше. Девон хмурится. — Я знаю, но мы же не можем остановить перемены. Ник знает, что в этом-то и проблема. Именно этого он и боится больше всего. Девон хочет что-то сказать — наверняка что-то содержательное, воодушевляющее, мудрое, — но его прерывает вопль Шелли, которую Эбони столкнула в бассейн. *** — Как думаешь, мне сделать татуировку? — в тот же день, только позже, спрашивает Девона Ник. Девон фыркает. — Что? — Татуировку, — говорит Ник, наблюдая за бликом света от фар машины на улице, ползущим по потолку. — Шелли всего шестнадцать, а у нее уже есть татуировка. — Что хочешь набить? — спрашивает Девон. Ник задумывается. Ему нравится идея татуировки. Нечто со смыслом, значимое для него, что останется на нем навсегда — здорово, правда? Вот только он беспокоится, что ничего значимого в его жизни нет. Будет ли странно набить имя Девона? Наверное, да. И хотя список того, что нравится Нику, довольно велик — там, среди прочего, и «Властелин колец», и «Гарри Поттер», и «Мстители», — он не уверен, что хочет видеть на своей коже любую из этих франшиз. Он хочет что-то более личное. Только его. Он просто не знает, что это. — Интересно, у Джея есть татуировки? — Ты не знаешь? Ник пожимает плечом и укрывается одеялом. — Ну, я еще не видел его полностью голым. — Чувак, ты серьезно? — А что? Это странно? — Не знаю, — говорит Девон. — Типа того. В смысле, разве с друзьями по сексу не раздеваются догола? — Ну его член-то я видел. Просто все остальное — нет. — Думаю, это начало. — И это реально очень красивый член, — со вздохом говорит ему Ник. — Рад за тебя, бро, — стойко отзывается Девон. Для натурала он невероятно поддерживает его. Что лишь справедливо, думает Ник, поскольку ему приходится слушать, как Девон распинается о девичьих прелестях. Их прелести, наверное, классные и все такое, просто совсем не Никова тема. Но Ник тоже оказывает другу поддержку. Однажды, еще в старших классах, он даже помогал Девону гуглить, как делают куни. Серьезно, интернет знает все. Кроме того, что делать со сведенным языком, из-за которого Девон в итоге и опозорился. Снова вздохнув, Ник перекатывается на бок. Кладет голову Девону на плечо, а Девон одной рукой обнимает его. И Ник — что наверняка является полным нарушением их кодекса дружеских обнимашек — немедленно начинает думать, каково было бы лежать вот так с Джеем. — Ты сейчас думаешь о Эбони, да? — спрашивает он. — Какая-то часть меня всегда о ней думает, — признает Девин. — Это делает меня жутким маньяком? — Ты же не следишь за ней день и ночь? — Нет! — Тогда ты не жуткий маньяк. — Круто, что мы с ней друзья, и мне кажется, она будет не против стать не просто друзьями, но вдруг я спрошу ее, и она скажет «нет»? Ник ненадолго задумывается. — А если ты спросишь ее, и она скажет «да»? — Неслабый такой риск, — тихо говорит Девон. — Отношения — трудная штука, — бормочет Ник. — Да уж, — соглашается Девон, качнув головой. — Как по-твоему, мы когда-нибудь в них разберемся? — Зная нас, наверное, нет. — Наверное нет, — повторяет Девон. Похоже, он прилично расстроен. — Наверное, мы никогда ни в чем не разберемся. Или тоска Ника заразна, или она в той или иной степени есть во всех. Но это не утешает. *** Ночью воскресенья Ника будят тихие звуки музыки. Он выбирается из постели и на цыпочках спускается вниз. В гостиной горит свет. Ник заглядывает за угол. Журнальный столик отодвинут к стене. Рядом сидит их собака по имени Скутер и бесшумно постукивает хвостом по ковру. У Ника отваливается челюсть. Его мама и папа танцуют. Обнявшись, они медленно переступают ногами, потому что, как думает Ник, не умеют по-настоящему танцевать. Щека его матери лежит у отца на плече. Ее глаза полуприкрыты, на губах играет улыбка. Отец, словно пытаясь уделять внимание ритму, покачивает головой. Ничего страннее Ник в жизни не видел. А он, на минуточку, видел все фильмы Дэвида Линча. Неужели люди могут просто так танцевать посреди ночи? Или Ник случайно забрел в параллельное измерение, где его родители — абсолютно другие, странные существа? У них, правда, нет каких-нибудь жутких пуговиц вместо глаз, но они танцуют. Танцуют. Внезапно на него наваливается целая лавина эмоций, и Ник не может понять, почему. Он даже не может распутать ниточки противоречивых чувств, чтобы узнать, откуда они начались. Это так прекрасно и грустно. Словно крохотный огонек, чересчур глубоко погребенный в будничной жизни, чтобы когда-нибудь засиять. Его мать обнимает отца за шею, и ее улыбка становится шире. Его родители влюблены. Внезапно у Ника сжимается горло, а в глазах начинает щипать. Он хочет остаться и еще немного понаблюдать и вместе с тем не хочет видеть, как танец заканчивается. Он не хочет видеть, как они расходятся в стороны и возвращаются в свою рутинную жизнь. И потому он уходит наверх — осторожно, чтобы не скрипнула третья ступенька — и снова забирается под одеяло. И у него, кажется, получается вытащить из клубка сложных эмоций ниточку, которую он узнает. Это зависть. Было бы здорово, думает он, если б и у него был человек, с которым было бы можно танцевать по ночам. *** Ник: Какое у тебя самое любимое место на свете? Джей: 1770, Австралия. Ник: Это число. Джей: Это город.