Бабушка не кричала. Она стояла со своей балетной спиной и смотрела на Жанну, как на таракана. – Ты просто лентяйка! – сказала она. И это был приговор. – Ты просто не понимаешь, что значит работать. Ты просто не видишь, как пашет твоя мать. Ты думаешь, только в балете так? Нет, балет просто макет жизни. Те, кто работает, в первой линии, остальные – в кордебалете. – А талант? – пискнула Жанна. – А если талант, – отрезала бабушка, – ты должна пахать втрое больше, потому что с тебя вообще другой спрос. И бабушка посмотрела на папину афишу, на ту, где он с огромными крыльями летит к солнцу. Следующий месяц Жанна не поднимала головы. Она отрабатывала четыре пропущенных занятия и пыталась восстановить доверие бабушки, которая с ней почти не разговаривала. Смягчилась бабушка только после того, как ей позвонил сам Борис Аронович и попросил дать Жанне возможность отдохнуть. И похвалил. Сказал, что она работает уже наравне с выпускниками. – Хорошо, – сказала бабушка в трубку, а потом добавила уже для Жанны: – Хорошо, девочка, я прощаю тебя. Но пусть это послужит тебе уроком. Жанна разрыдалась от облегчения. 2026 Чем дальше Настя жаловалась на жизнь, тем интереснее становилось Жанне. Раньше они общались исключительно по-соседски: рассказать друг другу, что во дворе неудобно парковаться, съездить вместе в гипер за продуктами и выпить там чашку кофе, обсудив попутно все окрестные магазины. Жанне казалось, что Настя вполне адекватная молодая женщина. Фекла тяжело, как умеют только младенцы, вздохнула. Жанна чмокнула ее в макушку, положила поаккуратнее головку на подушку и расслабила свою руку. Ребенок спал без задних ног. В принципе, Феклу уже давно можно было бы переложить в кроватку и уйти. Но в Жанне проснулось простое человеческое любопытство. Слово за слово Жанна выяснила, что произошло. Оказывается, бабушка Феклы приезжает к Насте каждый день и сидит с внучкой с утра до ночи. Это многое объясняло. Мама приезжает, потому что Настя работает. – Я же не могу так просто сидеть, нужно что-то делать! – гордо сказала она. Правда, на вопрос, что именно она делает, Настя толком ответить не смогла. Какой-то сайт для какого-то проекта какого-то управления не то психологией менеджмента, не то менеджмента психологии. Сайт Настя продемонстрировала на телефоне, честно признавшись, что мобильная версия пока не работает. Но понятнее не стало. – Еще куча проблем, – пожаловалась Настя, – но я же не железная, мне же нужно и отдыхать! Паша на работе или в командировках, он там развлекается, а я?! Я же не могу весь день только работать. Я просто хотела пойти с подругами в кафе, что здесь плохого? – Ничего, – сказала Жанна. – Вот и я говорю – ничего. А мама мне все это устроила исключительно для того, чтоб я почувствовала себя виноватой. Она продуцирует во мне чувство вины, понимаешь? Жанна кивнула. Ей про вину можно было не рассказывать. 1997 На выпускной Жанна не собиралась. В классе ее не любили, считали зубрилкой и заучкой. И завидовали звездности отца. Сама Жанна добавляла к этому списку свое уродство. Она с детства усвоила, что неполноценная, ходила ссутулившись (даже балетная семья не могла с этим ничего сделать) и поглядывала на мир из-под длинной челки. Но папа привез из Австрии такое безумно умопомрачительное платье, что Жанна сдалась. Она захотела хоть раз в жизни быть самой красивой, как невеста на свадьбе. А в этом платье даже она выглядела принцессой. Плечи сами распрямились, подбородок поднялся, и – о чудо! – обнаружилось, что у нее есть самая настоящая грудь. Пусть не такая шикарная, как у некоторых одноклассниц, но и не пустое место. В порыве воодушевления Жанна на сэкономленные карманные деньги сходила в парикмахерскую. Вернулась не то чтобы с прической, но без челки. И не зря! У пацанов поотваливались челюсти, а Вадик-самбист подошел и ткнул пальцем в плечо: – Жанка, ты? – Нет, – нагло улыбнулась она. – Моя сестра-близнец! Когда начались танцы, ее приглашали наперебой. Одноклассницы смотрели с неприкрытой ненавистью, которая грела даже больше, чем внимание одноклассников. Жанне казалось, что она гусеница, которая превратилась в бабочку. Она обнаглела настолько, что попросила очередного кавалера: – Жарко! Принеси сока, пожалуйста. Кавалер вернулся со стаканчиком, почему-то хитро ухмыляясь. Жанна выпила залпом и чуть не поперхнулась: – Это что, водка? – Жанка, ты вообще дикая! – поразился одноклассник. – Вино это! Хорошее! Я у бати из бара стащил! И вдруг Жанне стало весело. Она наклонилась к уху кавалера и прошептала: – А еще осталось? Она не помнила, как и почему оказалась с глазу на глаз с Вадиком в городском парке. И Вадик почему-то по-хозяйски обнимал Жанну за плечи. – А ты куда будешь поступать? – спросил он. – В Москву, конечно? – Почему в Москву? – Ну… ты ж у нас гордость школы. Медалист и олимпиадница. – В наш универ пойду, – вздохнула Жанна. – На экономический. – Это типа бухгалтером? – хмыкнул Вадик. – Это типа экономистом, – обиделась Жанна. – А разница? Жанна не смогла ответить, потому что рука Вадика вдруг оказалась ниже ее плеч. И даже ниже талии. – Я в том смысле, – продолжал Вадик, – что странно… Такая девка красивая – и бухгалтер… То есть экономист. Жанна вообще перестала что-то соображать. «Девка»? «Красивая»? И еще эта наглая рука, которая так ловко примостилась… – А знаешь! – сказала Жанна. – Не пойду! Это мама с бабушкой меня туда суют! А я не хочу! Я дизайнером буду! Это типа художником! – Да я знаю, – обиделся Вадик. – Не дремучий! А чего будешь дизайнерить? И, не дожидаясь ответа, крепко поцеловал ее в губы. Они шатались по городу до рассвета. Жанна болтала и целовалась, целовалась и болтала без остановки – лишь бы не вспоминать, что сказала ей напоследок бабушка. «В пол-одиннадцатого ты должна быть дома». Поднимаясь к себе на этаж, Жанна повторяла про себя: «Я уже взрослая! Мне скоро восемнадцать! Я не рабыня и не заключенная! Я имею право!» Но у двери пыл угас. Она постаралась открыть дверь как можно тише – и наткнулась на соседку тетю Дашу, которая дремала в кресле в прихожей. – Ой, Жанночка! – забормотала она, просыпаясь. – Наконец-то! Софью Павловну на скорой увезли. Инфаркт. * * * Сначала все было очень страшно, но не безнадежно. Бабушка находилась в полном сознании, разговаривала и даже шутила. С медперсоналом шутила. На Жанну она посмотрела лишь однажды и так, что Жанне сразу захотелось умереть. Сутки Жанна жила под дверью бабушкиного отделения, не могла ни есть, ни спать, ни толком дышать. Бабушка, любимая и единственная бабушка, бабушка, которая всегда была рядом, бабушка, которая ее вырастила, сейчас из-за Жанниного дурацкого приступа детского непослушания лежит вся в капельницах… Через сутки прилетела мама. Тут Жанну наконец прорвало, и она рыдала несколько часов. Мама насильно ее покормила, потом уложила спать, а после уже затащила к бабушке на ковер. Жанна стояла в палате белее снега и слабее пушинки. Но бабушка была щедра. Она сказала, что все прощает, что понимает, что юность взяла свое и что такое с каждым могло случиться. Она не хочет, чтобы ее болезнь как-то повлияла на Жаннины экзамены. Поэтому она очень просит Жанну перестать дежурить в больнице, а собраться и поступить туда, куда она должна поступить. Что она обязана следовать своему призванию. Жанна рыдала и кивала. Она была напугана и готова на все. Потом она стояла на коленях возле бабушкиной кровати и бабушка гладила ее по голове. И Жанна повторяла про себя как заведенная: «Пожалуйста, живи, я все сделаю, чтоб ты жила!» А ночью по необъяснимым причинам случился второй инфаркт, и через два дня бабушка умерла, не приходя в сознание. Наверное, часть бабушки в этот момент переселилась в Жанну, потому что она начала ловить себя на том, что стоит с неестественно прямой спиной.