врага, притаившегося за рекой Эбро — естественной границы, отделяющей нас от воинственных тайф [7] Лерида и Тортоса, где правят фанатичные сыновья благоразумного ибн Ахмеда Сарагосского.До меня дошли новости из достоверных источников (не забывайте, что духовник графини Альмодис — аббат Сен-Жени) о некоторых событиях, которые, несомненно, могут стать причиной вражды между графиней Эрмезиндой и ее внуком, графом Барселонским, а это было бы весьма нежелательно для Святой Церкви, поскольку все, что подрывает авторитет властителей и призывает подданных к неповиновению, не может идти на пользу нашему делу.Мой дорогой аббат, Вам придется решить серьезную проблему, с которой необходимо покончить раз и навсегда. Если Вы не справитесь с этой задачей, это может быть чревато печальными последствиями. Какими средствами воспользоваться — оставляю целиком на Ваше усмотрение. Я же ограничусь тем, что введу вас в курс дела.Как Вам известно, ваш граф, Рамон Беренгер I Барселонский, муж покойной графини Изабеллы и нынешний супруг Бланки де Ампурьяс, год назад отбыл на Восток, чтобы решить некоторые вопросы, имеющие важнейшее значение для графства. По возвращении он сообщил мне о расстановке исламских сил, насколько опасен враг и каких каверз следует от него ожидать. После нашей беседы он отправился домой, но по дороге задержался в замке Понса III Тулузского, где произошел совершенно непристойный инцидент: ваш любвеобильный граф завел интрижку с владелицей замка, графиней Альмодис, дочерью Бернардо и Амелии де ла Марш.Но меня встревожил даже не этот проступок, как бы ни был он серьезен. Мы с вами знаем, что человек слаб и плотское порой берет верх над духовным, однако гораздо больше меня беспокоят возможные последствия этого проступка. Мне стало известно, что граф охвачен поистине безумной страстью — настолько безумной, что готов отвергнуть свою супругу, на которой женился всего лишь год назад, чтобы сожительствовать с чужой женой (ибо подобный союз можно назвать лишь сожительством, а подобную женщину — шлюхой), попирая тем самым все заветы христианской веры, в то время как властителям надлежит быть зеркалом добродетели для своих подданных. Так что я надеюсь, вы понимаете, насколько все серьезно. Подумайте также о хрупких отношениях между графиней Эрмезиндой и ее внуком, они непременно будут разрушены, стоит графу отвергнуть Бланку де Ампурьяс, ее протеже, ведь брак был заключен по ее инициативе.И это еще если не брать в расчет графа Понса Тулузского, он несомненно разъярится, если у него похитят супругу, а вместе с ней и фамильную честь. Мы не должны допустить войны между бабкой и внуком, их вражда ослабит наши южные границы, оказав тем самым услугу врагам Христовой веры. А кроме того, не забывайте о других каталонских графствах, которым эта война может принести явные или тайные выгоды, поскольку, как вам известно, в мутной воде легче ловится рыба. Мы предполагаем, что Уржель, Кардона, Тост и Бесалу выступят на стороне графа, а Конфлент, Каркассон, Осона, Жирона и вся Септимания будут сражаться под знаменами графини.Именно в Ваши мудрые руки я отдаю решение этого щекотливого дела и надеюсь, что Вы сможете убедить Рамона Беренгера отказаться от своей безумной и порочной идеи. Если же Вам это не удастся, сообщите обо всем графине Эрмезинде. Заранее предупреждаю, что это весьма неприятная обязанность, ее вспыльчивость всем известна.И в заключение, дорогой аббат, пожелаю Вам удачи на этом нелегком поприще. Поверьте, я Вам не завидую и буду с нетерпением ждать от Вас известий. Денно и нощно молюсь за Вас и по-братски Вас обнимаю.Ваш брат во Христе,Папа Виктор IIГийем де Бальсарени, устроившись поудобнее в кресле, вытер со лба капли пота и стал перечитывать строки поразившего его письма.5 Тулуза, декабрь 1051 годаРыцарь поднял руку. Воины его свиты немедленно остановились, натянув поводья. Кони заржали, закусив удила. Стражник у въезда на мост окликнул их:— Кто идет?— Тот, кто проделал долгий путь из Рима и надеется, что Понс III, граф Тулузский, примет его, как подобает. Я — Рамон Беренгер I, и твой сеньор ждет меня.Заскрежетали цепи, и тяжелый мост начал медленно опускаться на деревянные опоры под гул голосов, а горнист на стене объявил о прибытии высокого гостя. Копыта прогрохотали по мосту, затем по мощеному двору крепости. Конюх взял под уздцы коня графа, тот спешился, велев своим спутникам сделать то же самое. Кожаной перчаткой он отряхнул с поножей дорожную пыль. К нему немедленно подошел командир стражи, но шумные разговоры графской свиты заглушили его голос. Граф Барселонский снял шлем и передал его оруженосцу, откинул капюшон кольчуги, скрывающий лицо, и обратил взгляд на командира стражи.— Простите, я вас слушаю.— Приветствую вас, граф, от имени моего сеньора и покорнейше прошу следовать за мной. Я провожу вас к управляющему, и он должным образом о вас позаботится.— Позаботьтесь о том, чтобы разместили моих людей и лошадей и снабдили их всем необходимым.— Все будет сделано, сеньор, — подобострастно заверил тот. — Гостеприимство — главная добродетель Тулузского дома.Граф Барселонский направился вслед за стражником вместе со своим оруженосцем, которому передал меч и щит в знак особого доверия и уважения к хозяину дома — неизменный ритуал в тех случаях, когда аристократ посещал своего родственника или другого дворянина соответствующего статуса.Тулузский замок выглядел скорее дворцом, нежели крепостью. Его архитектура отличалась настоящим благородством: и каменная резьба балконов, и изысканность оконных переплетов, и богатое убранство парадных покоев — все говорило об утонченном вкусе владельцев замка, так непохожего на грубые и мрачные крепости Барселоны, Жироны и Осоны, чьим главным достоинством была неприступность, учитывая близость воинственных исламских соседей. Командир стражи остановился возле караульных и представил им гостя, те расступились, и они проследовали дальше. Наконец, они добрались до высокой дубовой двери с искусной резьбой — умелые руки неизвестного мастера вырезали на ней герб дома Тулузы. По обе стороны стояли часовые с алебардами в правой руке и щитами в левой. При виде командира стражи они сделали шаг вперед в ожидании приказа.— Известите камергера о прибытии высокого гостя, — распорядился тот.Первый стражник покинул свой пост и приоткрыл смотровое окошко двери. Затем произнес несколько слов, после чего снова его закрыл и повернулся к командиру:— Я сообщил о вашем прибытии. Будьте любезны немного подождать.Едва он успел произнести эти слова, как дверь снова открылась, и в ней показалась лысая голова Робера де Суриньяна, первого советника графа Понса Тулузского.— Добро пожаловать, сеньор. Граф Понс Тулузский и графиня Альмодис де ла Марш ждут вас.Камергер трижды ударил жезлом об пол и провозгласил имя высокого гостя:— Господа, Рамон Беренгер I, граф Барселоны, Жироны и Осоны, просит аудиенции.Гость шагнул вперед, войдя под своды тронного зала.Зал был поистине великолепен. Граф Барселонский мог поклясться, что в жизни не встречал ничего подобного. Это было длинное высокое помещение с шестью оконными сводами, завешенными гобеленами, чтобы сохранять тепло от двух больших каминов, в которых горели громадные стволы. Стены украшали щиты с гербами, а между ними горели массивные факелы. Но особенное графа поразили полированная металлическая поверхность подставок под факелы, от которой вокруг рассыпались бесконечные отблески.И в довершение ко всему с высокого потолка свисали на мощных тросах три позолоченные люстры в форме короны, какие носили Каролинги, уставленные по всему периметру множеством свечей. При помощи особых блоков эти тросы могли менять длину, чтобы опускать и поднимать люстры. Это облегчало их чистку, замену свечей и в то же время сохраняло чистоту воздуха в помещении. В глубине зала на двух тронах под золоченым балдахином его ожидали граф и графиня Тулузские.Четким размеренным шагом Рамон направился к ним, непринужденный и при этом учтивый. Но стоило ему приблизиться к трону, как все великолепие зала, камины, гобелены, сверкающие люстры и даже величие его хозяина разом померкли, едва он взглянул на графиню Альмодис. Рамон благоговейно преклонил перед ней колени. Роскошный наряд из золотой парчи подчеркивал рыжие волосы графини и загадочный взгляд зеленых глаз, а глубокий вырез, отороченный кружевами, открывал ложбинку между полными грудями, оказавшуюся прямо перед глазами графа, и с этой минуты Рамон больше не видел ничего другого.Графиня приворожила его, чувственный ореол ее чар ощущал каждый, кто оказывался с ней рядом.По знаку Понса Тулузского граф Рамон Беренгер поднялся с колена и сел в кресло напротив супружеской четы.— Добро пожаловать, граф, под этот скромный кров, где всегда рады видеть сыновей вашего отца, — учтиво произнес хозяин замка. — Как поживают ваши братья Санчо, Гильермо и Бернард?— Санчо — приор в монастыре святого Бенедикта. Что же касается Гильермо и Бернарда, сыновей второй жены моего отца, доньи Гизелы де Льюса, к которым я также привязан, то они еще не женаты. Еще слишком молоды.После этого ритуального обмена любезностями они перешли к истинной цели приезда Рамона.— Как я понимаю, вы совершили долгое путешествие по Леванту?— Да, это так. Я должен был установить деловые отношения с Византией, а также с Иерусалимом. После завершения моей поездки в Святую Землю Папа попросил меня завернуть в Рим и подробно рассказать ему, как обстоят дела на Востоке. Он считает, что владетели тех земель, которым, как и нам, приходится сражаться с воинами ислама, должны знать, как никто другой, намерения и тактику неверных. Поэтому и попросил совета у моей скромной персоны.За все время беседы графиня ни разу не раскрыла рта. Тем не менее, Рамон Беренгер постоянно ощущал на себе влекущий взгляд ее зеленых глаз.В скором времени граф Тулузский попросил разрешения удалиться.— Надеюсь, вы простите, что я не исполнил долг гостеприимного хозяина? — спросил он. — Я даже не дал вам передохнуть, но нам так редко выпадает возможность побеседовать с людьми столь сведущими. В любом случае, я постараюсь компенсировать этот недостаток любезности. Увы, моим старым костям уже не под силу долгие вечера, обычно в это время я удаляюсь в свои покои. Но если не возражаете, моя дорогая супруга охотно составит вам компанию за ужином.Сердце Рамона Беренгера ускоренно забилось от одной мысли, что ему предстоит провести вечер в обществе этого волшебного создания. Однако следующие слова Понса Тулузского тут же заставили угаснуть весь его пыл:— Разумеется, мой камергер и духовник графини охотно составят вам компанию. Их утонченность и умение вести беседу несомненно сделают ваше пребывание здесь весьма приятным.Графиня Альмодис со страхом прислушивалась к беседе между супругом и учтивым гостем. К тридцати четырем годам ее жизнь неоднократно оказывалась разменной монетой в интересах ее семьи — как, впрочем, и жизнь ее сестер, Лусии и Рангарды. Первую после неудачного брака с Гийемом де Бесалу выдали замуж за Арталя, графа Пальярса. Вторую — за Пера Роже, графа Каркассонского. Самой же Альмодис выпала самая безрадостная участь.В двенадцать лет ее выдали замуж за Гийема III Арльского; несмотря на то, что Папа объявил этот брак недействительным по причине слишком юного возраста невесты, это не помешало супругу лишить ее девственности, что нанесло ей тяжелую моральную травму. Затем ее отдали в жены Уго Благочестивому, графу де Лузиньяну, который, сделав ей ребенка, вскоре отрекся от нее и бросил вместе с отпрыском: государственные интересы в очередной раз оказались на первом месте. И вот наконец она оказалась на брачном ложе графа Понса Тулузского. От этого союза родились четверо детей: три мальчика и одна девочка.Понс был старше ее на двадцать пять лет и настоящим экспертом в вопросах сладострастия, однако, хотя на его ложе графиня изучила все премудрости секса, она так и не познала радостей романтической любви, которую воспевают трубадуры под сводами дворцов, а потому ей всегда казалось, что какая-то очень важная часть жизни прошла мимо. До сих пор досуг с ней делили лишь придворные дамы, церемонные кавалеры и, главное, Дельфин, любимый шут-горбун.Альмодис удалилась в свои покои, чтобы подготовиться к изысканному ужину. Пока служанки ее одевали, она погрузилась в размышления о сегодняшнем госте. В памяти всплыло давнее пророчество, не дававшее покоя на протяжении всей ее несладкой жизни.Хотя с тех пор миновало уже двадцать два года, воспоминания об этом были такими яркими, будто все случилось вчера.Тем утром город проснулся под белым снежным покрывалом, делающим неузнаваемыми привычные контуры. Снежные хлопья медленно и плавно порхали в воздухе, словно лебяжий пух. Альмодис выглянула в окно и посмотрела на знакомый пейзаж, неизменный последние двенадцать лет ее жизни, и тут же мысленно перенеслась в тот самый день. Она взглянула в сторону колокольни, привлеченная веселым перезвоном бронзовых колоколов, радостно возвещающих о ее бракосочетании с Гийемом III, будущим графом Арльским; затем перевела взгляд на обледеневшие горгульи, по уродливым лицам которых стекали струйки воды, словно они оплакивали предстоящую разлуку с ней.Ее охватил водоворот внезапно нахлынувших чувств. С одной стороны, она навсегда прощалась с детством, оставляя в нем прекрасные пейзажи своей родины, детские игры с братом и сестрами, широкие реки, золотые поля пшеницы и весенние верховые прогулки по густым лесам. Правда, внутренний голос подсказывал, что скоро эта тоска пройдет, и с того дня, когда будут произнесены слова брачной клятвы, воспоминания о родных местах начнут понемногу отступать на дальний план, все больше и больше погружаясь в глубины памяти. Эти мысли наводили на нее тоску, она сама не знала, почему. Но в то же время впереди мерцал ореол надежды, подобно радуге, обещая самые захватывающие приключения, мечта о которых переполняла ее неукротимую душу.В эту минуту она вспомнила об одном странном происшествии, случившимся не столь еще далеким зимним вечером. Тогда она отправилась в лес вместе со своим братом Адальберто, желая объездить новую кобылу по кличке Красотка. Кобылу подарил ей в тот день отец, Бернардо де ла Марш. Когда она увидела во дворе замка эту красавицу, нежное сердце Альмодис подпрыгнуло от радости. Это была белая, как свежевыпавший снег, кобыла, с маленькой изящной головой, умным взглядом и черными чулками на ногах. С первого взгляда Альмодис почувствовала, как между ней и этим великолепным животным возникла необъяснимая связь.Вечер был просто чудесным; солнце насквозь просвечивало зимний лес, где с ветвей свисали сосульки, превращая обычные деревья в потрясающие произведения искусства необычайной красоты. Мягкий ветерок, вечный гость этих долин, свистел в ушах в такт мягкому галопу кобылы. Адальберто, скачущий позади, едва поспевал за ней, и Альмодис приходилось сдерживать лошадь, чтобы брат мог ее догнать. Внезапно кобыла тревожно прижала уши, негромко заржала и нервно ударила правым копытом. Брат, с силой натянув поводья, остановил своего коня.— Смотри, смотри! — воскликнул он. — Вон там, Альмодис!Подняв взгляд, она увидела примерно в полулиге от них столб белого дыма, лениво тянущегося ввысь. Никогда прежде брат и сестра не видели здесь ничего подобного, несмотря на то, что давно уже изъездили лес вдоль и поперек.— Ну что же, братишка, давай посмотрим, кто это поселился в нашем лесу.Она сказала «в нашем лесу», хотя на самом деле каждый из них считал этот лес своей личной собственностью. Не дав Адальберто времени опомниться и возразить, она послала кобылу в галоп, и та понеслась как ветер.Добравшись до того места, где они заметили дым, они спешились, привязали лошадей к нижней ветке дуба и пошли дальше, старательно пригибаясь и прячась за кустами. Продвигались они медленно, Адальберто — впереди, то и дело оглядываясь на сестру, которая все время отставала, цепляясь юбкой за кусты. Ей казалось, будто сотни рук хватают ее за одежду, стараясь задержать, не пустить дальше. Внезапно брат поднял руку, приказывая остановиться, он раздвинул ветви кустарника, заслонявшие обзор, и пристально вгляделся в то, что так тщательно скрывал от них лес. Альмодис шагнула вперед, поравнявшись с мальчиком, и поднялась на цыпочки, чтобы лучше видеть.Примерно в сорока саженях росло огромное дерево, а высоко в ветвях находилась хижина из бревен, сучьев, вереска и листьев, с примитивным очагом внутри, из которого и шел дым, привлекший их внимание. Они еще не успели решить, что делать, когда прикрывающая вход в это невообразимое жилище занавеска внезапно откинулась, и из хижины выбрался крошечный человечек ростом не больше аршина, чье искореженное тельце покоилось на двух коротких ногах.Одет он был в потертую рубаху бурого цвета, подпоясанную веревкой, и плотно облегающие коротенькие ножки штаны, закрепленные кожаными ремнями на тощих икрах, что прятались в раструбах сапог, овчинный тулуп укрывал его тело и длинные волосы, спадающие на горбатую спину — такие же спутанные, как и борода. Адальберто ткнул Альмодис кулаком в бок и приложил палец к губам, призывая молчать. Между тем, карлик отважно повернулся к ним и окликнул тонким пронзительным голоском, вполне соответствующим его внешнему виду:— Высокочтимые господа, вы находитесь во владениях хозяина этого леса. Он приветствует вас, если вы пришли с миром, но предупреждает, что ад поглотит вас, если ваши помыслы нечисты, а в глубине сердец таится зло.Адальберто от изумления потерял дар речи, но его сестра, покинув укрытие, выступила вперед и остановилась у подножия огромного дерева.— Тебе известно, кто я такая? — спросила она.— Альмодис де ла Марш, юная графиня этих мест, которую привело в мою обитель неистребимое любопытство, прибывшая сюда в сопровождении брата, и я прошу его выйти из чащи и показаться.Адальберто вышел из леса и встал рядом. Очевидно, он был напуган гораздо сильнее, чем старался показать.— А ты кто такой? — спросила она.— Как вы догадатись, я знаю о вас намного больше, чем вы обо мне. Но лучше поговорить обо всем, если вы окажете мне честь и станете гостями в моем дворце.С этими словами карлик поднял лежащую рядом веревочную лестницу и сбросил ее вниз — от ветки дуба до самой земли, к ногам изумленной парочки.Брат и сестра шагнули к лестнице. Карлик вернулся обратно в хижину. Адальберто явно растерялся, он уже готов был сказать сестре, что разумнее уйти, но тут она, подобрав юбку, начала взбираться по лестнице — с третьей перекладины. Нижняя часть лестницы лежала на земле у его ног, и Адальберто, видя, что уже не может ничему помешать, просто придержал ее ногой, чтобы сестре удобнее было подниматься. В скором времени оба оказались на помосте, устроенном на ветке, где и стояла хижина.Из кроны открывался вид на бескрайнее снежное море под ногами. Вблизи хижина оказалась намного меньше, чем выглядела снизу. Вход прикрывала занавеска из рогожи, откинув ее, карлик пронзительным голосом пригласил гостей в своё обиталище. Альмодис тут же забралась внутрь, зато Адальберто не удержался от ехидного замечания, что ему придётся сложиться вчетверо, чтобы втиснуться в крошечном пространстве. В конце концов он все же залез, и карлик, втянув веревочную лестницу, последовал за ним. Альмодис с любопытством оглядывала обстановку хижины, а карлик не сводил с неё цепкого и умного взгляда. Адальберто, растерянный и настороженный, по-прежнему не верил, что все происходит на самом деле.— Как видите, — произнес карлик, — мой дом не слишком подходит для приема гостей, все здесь приспособлено к моим небольшим размерам. А потому будет лучше, если вы присядете на мое ложе, чтобы не удариться головой о потолок.Брат и сестра переглянулись и уселись на кровать карлика возле стены, а хозяин — на крошечный табурет у стола в центре каморки. Альмодис пожирала глазами каждый уголок лачуги, освещенной тусклым светом масляной лампы, от маленькой печки до крошечного окошка в глубине, от стола в центре до деревянной клетки, в глубине которой блестели круглые глаза маленькой совы, с любопытством наблюдавшей за ними. Наконец, карлик вновь подал голос:— Как вам нравится мое убежище?— Просто удивительно! — ответила Альмодис. Адальберто просто сидел рядом, не решаясь открыть рот. — Мы облазили весь лес, но ни разу не встречали ничего подобного.— Видите ли, я специально об этом позаботился. Это место достаточно удалено от любых дорог и тропинок. Вам, конечно, знакомы все сказки и легенды, что повествуют о ведьмах и лесных духах, обитающих в пещерах, которых много в этих краях. Я, конечно, никогда их не видел, местные жители не очень-то жалуют тех, кто отличается от других, будь то живые или мертвые, а потому я стараюсь, чтобы люди не видели дыма, который мог бы привести их ко мне, если, конечно, я сам этого не захочу. Для этого я использую особые дрова. Что же касается остального, то хижина скрывается в густой листве, а люди гораздо чаще смотрят вниз, чем вверх, ведь сверху им грозит не так много опасностей.— Ты сказал: «если я того не пожелаю»? Так значит, это ты пожелал, чтобы мы обнаружили твое укрытие?— Разумеется. Я никого не приглашаю к себе домой, а если мне нужно с кем-то поговорить, то делаю это в пещере, которую обустроил специально для этой цели.В эту минуту Альмодис услышала неуверенный голос брата, наконец решившего вступить в разговор:— И какова же цель нашего знакомства?Карлик посмотрел на сидящего в углу Адальберто.— Ну что ж, я расскажу вам правду. В конце концов, именно для этого я и привел вас сюда.После долгого молчания он вновь заговорил.— Как видите, природа оказалась не слишком милосердна ко мне в том, что касается внешности, однако возместила кое-какие недостатки иными дарами. Если воспользоваться ими с умом, то они могут дать мне немалые преимущества. И наоборот, если я не сумею правильно воспользоваться этими дарами, они навлекут на меня большие несчастья.— Мне неизвестно, ни кто ты такой, ни что собираешься делать.— Мое имя Дельфин, я — круглый сирота, и мне известно, как никому другому, насколько суров этот мир и жестоки люди. Вот почему много лет назад я решил жить именно так: гордость не позволяет мне унижаться перед теми, кто этого не заслуживает. Я знаю, что бы меня ждало с этим-то жалким телом, живи я рядом с теми, кто не способен оценить иных моих достоинств. Но при этом я также знаю, что эти скрытые достоинства сослужат мне добрую службу, если я сумею сойтись с нужными людьми, и тогда сыграю блестящую роль в нашем далеком от совершенства мире.— И о каких же достоинствах ты говоришь? — поинтересовалась Альмодис.Карлик ненадолго задумался и возобновил рассказ.— Родился я в Бесалу. Как мне потом рассказали, моя мать умерла при родах, а отца, как я полагаю, бродячего кукольника, я никогда не знал. Провидение хранило меня, а мой крошечный рост сослужил мне добрую службу: один человек заботился обо мне, надеясь со временем получить немалую прибыль. Меня выкормила коза, ставшая моей настоящей матерью, и я выжил. Карлики пользуются большим спросом — они потешают народ на ярмарках, а если карлик еще и умен, да к тому же украшен красивым горбом, у него есть шансы даже пробиться ко двору какого-нибудь аристократа, чтобы долгими зимними вечерами развлекать его забавными историями у камина, помогая развеять скуку. Я понимал, какая участь мне уготована, но меня это совершенно не привлекало. Однажды, когда мы пересекали мост у Бесалу, мне удалось бежать. Хозяин вез меня в седельной сумке. В тот вечер он выпил много вина, но все равно пустился в путь, полагаясь на чутье и память мула, который прекрасно знал дорогу домой. Когда он остановился, чтобы справить малую нужду, я выбрался из сумки и спрятался в лесу. Здесь можно найти множество превосходных укрытий. Потом, прячась по кустам, передвигаясь короткими пробежками, я шел через деревни и городки и в конце концов понял, что в человеке намного больше злого, чем доброго, и если уж мне не суждено высокого положения, то лучше жить подальше от людей. Я перебрался через Пиренеи и вскоре оказался здесь. С тех самых пор я и живу в этом лесу.— Но ведь мы тоже всего лишь люди, такие же, как и ты, — сказала Альмодис. — Не понимаю, почему ты так стремился с нами познакомиться?— Я в общих чертах рассказал вам мою историю, но не сказал ни слова о своем даре и о том, как он помог бы мне достичь той жизни, о которой я мечтаю. А ведь я могу оказаться весьма полезен человеку, взявшему меня под свое покровительство.По лицу Альмодис промелькнула тень недоумения.— Теперь я совсем ничего не понимаю. Но продолжай: по крайней мере, этот разговор меня развлекает.— Хорошо, сеньора. При всей вашей растерянности вы, несомненно, помните — еще не зная, кто именно