«Я люблю вашего мужа, я люблю вашего мужа, я люблю вашего мужа…», – эта фраза звучала бесконечным издевательским речитативом, точно в голове заклинило пластинку. В висках стучало, внутри меня разорвался снаряд, он разлетелся на тысячи осколков. Мне показалось, что свет померк, что я теряю сознание. Наверное, силы покинули меня, наверное, все, что было значимым, было зря! Вся жизнь была зря! …«Я люблю вашего мужа…», – голос убаюкивает, чьи-то руки поглаживают мои, а слезы на щеках высыхают от прохладного дыхания. Мне кажется, что я у нас дома, в объятиях Вадима. Но видение меркнет! Оказывается, мое лицо обдувает прохладный ветер. Я будто выныриваю на поверхность, словно утопающий, получивший второй шанс. В глаза бьет свет, и я понимаю, что стою на улице. Меня окружает пустынный двор, и только ветер легонько кружит увядший раньше времени листок. Он подхватывает его, увлекает за собой, и осторожно опускает на землю. Как будто уговаривая присоединиться к нему в этой озорной игре. Но листок только вяло лежит на асфальте, как напоминание о том, что лето скоро кончится. В правой руке я держу что-то тяжелое и твердое. Это кирпич. «Зачем мне кирпич», – растерянно думаю я и опускаю глаза. …Ее тело неподвижно лежит, левая рука неестественно изогнулась, а правая сжимает ручки пакета. Лица не видно, на коврике у подножия заднего сидения рассыпаны в беспорядке пряди ее волос. Ноги остались снаружи, как будто она не успела убрать их в машину. Кажется, что у меня под ногами валяется кукла, у которой вынули батарейку. И она, лишенная источника жизни, навсегда застыла в странной позе. Адреналин заполняет легкие и мешает дышать, он струится вверх по венам, подобно полчищу кровожадных муравьев. Страх окружает, поглощает меня, утаскивает в бездну, в темноту и холод. Сердце колотится как бешеное, и я ощущаю его удары в голове, в кончиках пальцев, в каждой клеточке вмиг ставшего безвольным тела. Я перевожу взгляд на кирпич, и только теперь различаю на его девственно-белой поверхности капельки крови. Еще с минуту я стою вот так, с занесенной для удара рукой. Мне кажется – реши я сменить позу, кто-нибудь услышит. В ушах звенит тишина, или я вдобавок еще и оглохла? Что-то зловещее чудится мне в этой тишине. Словно кто-то караулит меня за углом, словно отовсюду на меня смотрят чьи-то глаза. Я заставляю себя опустить руку и каким-то чудом умудряюсь не бросить кирпич в общую кучу. Теперь это не просто стройматериал, это улика. Я осторожно кладу его на заднее сиденье. И упираюсь лбом о крышу машины, в попытке прогнать подступившую к горлу тошноту. «Я убила ее…», – пластинка в голове сменилась, и теперь уже новая фраза навязчиво звучит, мешая сосредоточиться. Против воли мое воображение рисует жутки картины. Я вижу на своих запястьях браслеты наручников и отражение любимых дочерей в стекле полицейской машины. «Ваша мама убила девушку», – объяснит им Вадим. «Почему она это сделала, папа?», – спросит его Зойка. Конечно, он не скажет им правды. Не скажет, что эта девушка была его любовницей. Он не скажет! «Я убила ее», – снова и снова звучит в голове эта фраза. Кем бы она ни была! Я убила ее! Острые молоточки стучат в висках, голову сковал металлический обруч. И от этой невыносимой боли хочется кричать. Где-то вдалеке слышится смех. «Ну, вот и все», – обреченно думаю я. Голоса перемежаются нецензурной бранью, их несколько. Судя по всему, в сторону двора двигается компания молодых людей. Вряд ли они станут церемониться, и вызовут полицию, увидев такую картину. Трясущимися руками, превозмогая боль, я кое-как приподнимаю ее ноги. Сложив пополам тело девушки, я закрываю дверцу и облегченно приваливаюсь к ней спиной. Из-за угла выруливает веселая четверка подростков. Они оживленно что-то обсуждают, но вместо слов мне слышится какое-то бульканье. Им вовсе нет дела до меня! Они проходят мимо, даже не удостоив меня вниманием. Проводив их взглядом, я заставляю себя сесть за руль. Желудок скрутило, во рту пересохло. Я роняю ключи и начинаю шарить по полу. Руки ходят ходуном, потому схватив пальцами кожаный брелок, я не могу его удержать. Выпрямляюсь на сидении. «Глубокий вдох через нос, задержка дыхания, выдох через рот», – я трижды повторяю алгоритм, всегда спасавший меня в стрессовых ситуациях. И наконец-то ключи в зажигании! «Но куда ехать?», – смотрю перед собой невидящим взглядом. В полицию? Перед глазами снова возникает картина меня за решеткой в зале суда. Убитые горем глаза матери, испуганные лица дочерей и ненавидящий взгляд Вадима. «Я никому не скажу», – шепчу я. Словно сказанные вслух, эти слова обретают больший смысл. Никто не должен знать! Никто! «Но никто и не знает», – осеняет меня догадка. Ни одна живая душа не знает о нашей встрече. Я застала ее врасплох, так что с ее стороны и подавно нет угроз. Так значит, я вне подозрений. Разве что Мария Андреевна пожурит меня за поздний приезд. Но, Вадим! Знает ли кто-то об их связи? Может ли кто-нибудь предположить, что виновником случившегося был мой муж? И когда выяснится, что он был в отъезде, все стрелки сойдутся на мне. Так, или иначе, все выяснится. Рано, или поздно… Хуже всего то, что я не понимаю, как могла сделать это! Не помню момент, когда схватила в руку кирпич, когда замахнулась и ударила… Выходит, я пребывала в беспамятстве? Так вот как выглядит состояние аффекта. «Это смягчающее обстоятельство, ведь так?», – забрезжил огонек надежды, и тут же погас. «Какое к черту обстоятельство? Приди в себя, Рита! Ты убила человека. И твое состояние тебя не оправдывает», – эта мысль пригвоздила меня к креслу. Да и вряд ли кто-нибудь станет разбираться. Есть преступление. Должно быть и наказание. Но только в фильмах пытливые следопыты докапываются до правды. В жизни все куда прозаичнее! И уйма преступлений остаются нераскрытыми, а тысячи людей числятся без вести пропавшими. Вадим погорюет, и забудет ее. И жизнь вернется в привычное русло. Но как же я? Смогу ли я забыть? Навряд ли… «Боже мой», – горестно взываю я к Всевышнему. Но в этот момент моей жизни он оставил меня, один на один с содеянным! «Теперь я попаду в ад», – не ко времени мелькает в голове. Хотя, едва ли Вадима с его страстью к прелюбодеяниям пустят в святая Святых. Так что, мы вместе будем мотать свой пожизненный срок. Из лона дамской сумочки доносится звук сообщения. «Наверное, Мария Андреевна», – думаю я, не вынимая аппарат. До чего ж тактичный человек, даже позвонить стесняется. Чтоб не отвлекать меня от дел! «Извините, Мария Андреевна, я сейчас решу, что делать с трупом, и приеду», – мысленно отвечаю я. И вдруг начинаю смеяться. Я смеюсь все сильнее и сильнее, мое тело сотрясают взрывы хохота. Живот сводит судорогой, но я все никак не могу унять этот смех. Если бы кто-то прошел мимо, то решил бы, что женщина не в себе. И оказался бы не так уж и далек от истины. Истерический смех перемежается всхлипываниями, из моих глаз текут слезы. Они льются по щекам, сползают вниз по шее. Я ощущаю их под одеждой. Кажется, слезам не будет конца. Откуда во мне взялось столько воды? Вдруг, как по команде все прекращается. Запасы влаги иссякли, как будто мой организм истощился в один миг. Все еще всхлипывая, я вытаскиваю из сумочки платочек. Я даже боюсь взглянуть в зеркало. Словно страшась увидеть там не себя, а чужое лицо. Я удерживаю себя от желания обернуться и посмотреть назад. На тело девушки, свернувшееся калачиком за передним сиденьем. Я боюсь, что меня вновь накроет волна паники! Как говорил один психолог: «если можешь исправить – исправь, а не можешь – смирись». Что ж, в моем случае, остается только смириться. И попробовать исправить хотя бы что-то. Я знаю одно – сдаваться в полицию нельзя. Искать мотивы своих поступков я буду после. Потом я буду просить прощения у Бога. Сейчас единственным понятным и очевидным решением является – избавиться от тела. Мое увлечение детективами не прошло даром. Я принуждаю себя думать, что все происходит не со мной, все это в книге, или на экране. А я – всего лишь зритель, который так живо представляет себе главных героев. Колесить по городу с трупом в машине – плохая затея. Можно выкинуть тело в овраг, но это ускорит процесс. Кто-нибудь непременно найдет его, и тогда… Лопаты с собой нет. И едва ли мне хватит сил выкопать могилу! Потому единственный вариант – утопить его. Тогда, даже если, спустя время, оно причалит к берегу, будет сложно опознать в нем пропавшую давным-давно девушку. «Утопилась», – подумают сначала. «Утопили», – решат позже, обнаружив травму головы. Но это будет потом, когда-нибудь. А здесь и сейчас в моей машине лежит труп. Я делаю глубокий вдох и завожу свое авто, на долю которого выпало так много этим вечером. Мы с ним заодно! И только мы двое будем знать, что случилось на самом деле. Глава 26. Анечка – Ты должна грести одновременно руками и ногами! Ну же! – говорит Вадим, разводя руками в воздухе. – Я пытаюсь! – слышу я голос, совсем не похожий на мой собственный. Вода затекает в нос, и я опять начинаю тонуть. – Нет! Ты гребешь вразнобой, потому у тебя не получается, – он приподнимает меня над водой, и я испытываю удовольствие от контраста его теплой ладони и прохладного моря. – Это все мой толстый зад! – возмущаюсь я, взбивая ногами воду, – Он тянет меня на дно. Вадим смеется и второй ладонью накрывает мои затянутые в синтетику ягодицы. – Мне очень нравится твой зад, – он гладит меня по мягкому месту, и я усиленно гребу руками. – А вот и не догонишь! – кричу я, но, стоит ему убрать руки, как коварное море снова затягивает меня. Там под водой я на миг утрачиваю чувство реальности. И, хотя глубина не большая, никак не могу встать на ноги. Когда руки Вадима подхватывают меня и вытаскивают наружу, как ребенка во время водных процедур, я уже успеваю наглотаться соленой воды. – Ты решила утонуть на мелкоте? – он с улыбкой наблюдает, как я прокашливаюсь. – Ну его, Вадик, у меня не получится. – Получится, получится, – уверенно возражает он и снова поднимает на руках мое тело. В воде оно кажется невесомым. – Ты сможешь, детка! Я знаю. Давай еще разок… Мне так хочется научиться, и плыть самой. Рядом с ним далеко-далеко. Туда, где ногами не чувствуешь дна. Где курсирующие вдоль линии горизонта корабли становятся все ближе, а песчаная полоска пляжа остается далеко позади. Мне хочется быть с ним рядом, превозмогая страх. Мне так хочется, чтобы он гордился мной! "Какой приятный сон", – думаю я. Но откуда в моей голове эти воспоминания? Ведь мы никогда не были вместе на море. Пока еще не были… Так странно, и так похоже на правду. Меня качает на волнах, и я возвращаюсь в детство. Где дядь Коля, второй по счету муж теть Тони учил меня плавать. Николя, так, на французский манер, я стала его называть, был моим наставником. Все вместе, я и Ленька отправились на море, где улыбчивый дядь Коля очутился в своей стихии. Я думала, что в прошлой жизни он был дельфином, рассекал морскую синь и приветствовал победным криком проплывающие мимо корабли. Именно он открыл для меня море с совсем другой стороны. Позволил в полной мере ощутить бескрайний простор и непостижимую силу природы. Ускользающий и манящий горизонт, где ярко-голубое небо касается водной глади. Где каждый вечер янтарное солнце тонет в глубине морской, словно художник, оставляя на небосводе целую палитру оттенков. Именно дядь Коля научил меня плавать. Вернее, усовершенствовал мои навыки. До встречи с ним я использовала единственную понятную мне технику плавания – «по-собачьи». И, как все представители одноименного семейства, усиленно гребла руками и ногами, неимоверно уставая, а потому избегая заплывать на глубину. Я долго не могла освоить лягушачий стиль. Тело противилось нововведениям, конечности действовали вразнобой и, начиная тонуть, я невольно возвращалась к собачьим «привычкам». Кое-как, с десятой попытки Николя сумел-таки добиться синхронности моих движений. И я поплыла, плавно рассекая воду, удивляясь своей легкости и быстроте. Несмотря на успехи, Николя никогда не выпускал меня из поля зрения, запрещая совершать заплывы в одиночестве. Да я и не пыталась! Море казалось мне гигантским живым организмом, способным поглотить меня в одночасье. Я ощущала уверенность, только чувствуя под ногами твердую почву. Как только ноги теряли опору, внутри нарастало напряжение, и дыхание тут же сбивалось. За то рядом с Николя, я плыла гордо и уверенно, будто всю жизнь только этим и занималась. А на самом же деле болталась в воде, как поплавок, стараясь не отставать. Это было нелегко, хотя он и поддавался! Мы часами плавали вдоль берега, плескались и веселились, словно дети, впервые увидевшие море. Так, однажды, за болтовней я не заметила, как далеко от берега мы отплыли. Полоса пляжа тонкой ниточкой белела позади, по ней, словно мелкие мурашки, «ползали» люди. Над песчаной косой, залитые солнцем возвышались горы, которые с такого ракурса представали во всей красе. Несмотря на захватывающую красоту открывшегося взору пейзажа, я ощутила приближающуюся панику. Мне отчего-то показалось, что Николя намеренно заманил меня сюда, зная, что сама я не выплыву. Теперь ему оставалось только развернуться, включить «третью передачу» и рвануть к берегу, оставив меня на корм рыбам. В памяти тут же всплыли кадры всех самых страшных фильмов про море. «Где-то там, внизу, наверняка, плавают голодные акулы», – в ужасе представила я и на всякий случай поджала ноги. Заметив страх на моем лице, Николя сначала засмеялся, чем тут же подтвердил мои опасения. Но, когда я принялась обреченно рыдать, испугался больше моего! Не помню, как мы доплыли до берега, и какими словами он успокаивал меня после. Но к концу нашего отдыха я, уже без толики страха, отлеплялась от морского дна, вручая себя в соленые объятия. Я научилась отдыхать, лежа на спине и любуясь неторопливо плывущими по небу облаками, изучая болтливых чаек и вальсирующих ласточек. Я подружилась с морем! И перестала обращать внимание на вечно влажные и жесткие от соленой воды волосы. На обгоревший нос и отсутствие маникюра, на оставленные купальником белые полосы. Большая часть привезенного с собой гардероба так и осталась висеть в шкафу, а косметичка и вовсе не понадобилась. Морской загар был лучше всякой косметики, а впитавший соль цветастый сарафан стал моим любимым нарядом. Однако наши отношения с морем прекратились также внезапно и болезненно, как и с Николя. Они, эти сказочные две недели, ворвались вихрем, закружили, задурманили, но не успели унести слишком высоко, вовремя вернув на землю. Вскоре после приезда, дядь Коля собрал вещи и ушел от нас. Бросив теть Тоню, Леньку, а главное – меня. Возможно, к счастью… Ведь то, что я чувствовала к нему, что начала чувствовать, когда он гладил мои мокрые плечи, ловил за талию и выхватывал из воды мое тело. Это было так несравнимо с тем, что обычно испытывают к дядюшке его племянницы. Меня поднимает в воздух, словно пушинку. Кружит, увлекая в морской водоворот, заполняет водой уши, нос и рот, набирает песка в скомканный купальник. – Солнце, подпрыгивай! – как будто сквозь толщу воды слышу я голос Вадима. Я поднимаюсь на ноги и поправляю купальник. Он съехал на бок и обнажил кусочек груди. – Устроила стриптиз! Ты в порядке? Вадим берет мое лицо в ладони, и чмокает в нос. Отрываю его руки от лица, ощущаю мелкие песчинки между наших ладоней, и бегу вперед, увлекая его за собой. Туда, где коварным хохолком горбится над поверхностью, пенится и грозится взорваться миллионами брызг, морская волна. – Рита, ныряй! – кричит Вадим и вместо того, чтобы сделать это, я оборачиваюсь на голос. В ту же секунду меня с головой накрывает вода. «Рита?», – беспокойно думаю я, отдавая себя во власть стихии, – «он ошибся, я должна ему сказать!». Что есть сил, я отталкиваюсь и выныриваю на поверхность. Вадима рядом нет. Никого нет рядом. Я совсем одна! Судорожно хватаю ртом воздух, озираюсь по сторонам, ища глазами хоть кого-нибудь. Пляж пуст, ни намека на чье-то присутствие. Те же горы, то же море… Точно я вынырнула в другом измерении. Меня трусит, то ли от страха, то ли от вновь набежавшей волны. И это движение отзывается болью в затылке. «Что происходит?», – думаю я. – Вадим! – кричу, но в ответ слышу возгласы испуганных чаек. – Вадиииииим! – еще громче зову его, высвобождаясь из объятий соленой воды. На берегу вижу фигуру мужчины. Но это не Вадим. Высокий, статный человек стоит, чуть расставив ноги. Руки по швам, вдоль болотного цвета костюма. На груди белеют петлицы… «Папа», – ошарашено думаю я. – Папа! – громко зову отца. Он смотрит в вдаль, подставив лицо навстречу ветру. – Пааап! – кричу снова, пытаясь выбраться на берег. Он даже не смотрит в мою сторону. «Он не слышит», – решаю я, преодолевая сопротивление воды. Фигура отца становится все ближе, вода по капельке отпускает меня, доставая теперь до колен. Но! В одно мгновение вдруг я снова оказываюсь в ней по самую шею. «Как?», – я испуганно оглядываюсь по сторонам, пытаюсь понять, что случилось. Я вновь принимаюсь карабкаться по зыбкому песку. Но, стоит приблизиться к заветной цели, как меня отбрасывает назад. Обессиленная, я снова и снова пытаюсь вернуться на берег. – Пааааа! – кричу я, в надежде, что отец услышит и придет на помощь. Но он молчит. Словно не видит меня. Точно я в зазеркалье. Внезапно меня с силой толкает назад. От возникшей нестерпимой боли закрываю глаза. А когда снова их открываю, то вижу себя посреди моря. Вокруг нет берегов, а только бескрайний горизонт. Бесконечная морская гладь, спокойная и безмятежная. Я обездвижена, пошевелиться нет сил. Эта вода словно сковала меня по рукам и ногам. – Вадим, – тихо зову, и погружаюсь в сон. Кажется, проходит целая вечность, когда перед глазами снова возникает картина. Но уже совсем иная. Я лежу в своей спальне, на куцем матрасе разложенного поперек комнаты дивана. Весело болтаю ногами, макая кончик языка в бокал с янтарным напитком, он крепкий и язычок приятно пощипывает… Вадим рядом, в руках у него такой же бокал. Он смело прихлебывает, чуть морщится и искоса поглядывает на меня. – А что бы ты сделал, если бы…, – я изобретаю очередную загадку для него. Эту игру я придумала сама. Фантазируя ситуации, я заставляю его выбирать пути выхода из них. Видимо, моя потребность в рисовании воплощается таким вот образом. Воображение работает, словно кисть, рисуя странные, абсурдные, а порой и жуткие картины. Вадим выжидающе смотрит. Его глаза, чуть захмелевшие от виски, блуждают по моему лицу, скользят ниже, то и дело, упираясь в вырез на блузке. – Что бы ты сделал, если бы меня похитили, – наконец-то формулирую я, – Только представь… Выслушав до конца, Вадим, без предисловий, произносит: