– Ну нельзя и все! – Она кусалась что ли? – предположила я. – Ма, ну ты как скажешь! – Зойка повернулась на спину, – Это же тряпка! Так не бывает. – Во сне всякое бывает, – кивнула я, – и даже коровы летают. Дочка уткнулась носом в мое плечо и буквально через пару минут я услышала ее тихое сопение. Чтобы заснуть, ей хватало каких-то мгновений. Руки обмякли, волосы сползли на лицо, сомкнутые веки подрагивали. «Смотрит очередной сон», – догадалась я, и осторожно убрала со щеки мягкие податливые пряди. Зоя встрепенулась, подняла отяжелевшую голову с подушки и, удостоверившись, что я рядом, сонно промычала: – Все будет хорошо, ма? – Конечно, Зайка! – ответила я и пригладила ладонью мягкие, как шелк, волосики. Дочка поверила на слово, и снова погрузилась в сон. Я аккуратно высвободила свою руку, прикрыла двери детской, оставив включенным ночник, и отправилась в ванную. Закрыв дверь, я прильнула к зеркалу. Оттуда на меня смотрело чье-то незнакомое потерянное лицо. В отличие от Зойкиного сна, что забудется к утру, мой кошмар только начинался. К горлу подкатил ком, и глаза наполнились слезами. Они стекали по щекам тяжелыми ручьями, струились вниз, промачивая ворот рубашки. Я не сдерживала их, не вытирала полотенцем. И когда, наконец-то, поток иссяк, вместе с ним вышла наружу вся накопившаяся злость. Я вдруг ощутила такую опустошенность! Словно бездонный кувшин, давший трещину, я стояла, опустив руки вдоль тела. «Что я наделала», – мысленно обратилась я к самой себе. И, не получив ответа, ушла обратно в спальню. Я забралась под одеяло и долго не могла уснуть. Даже снотворное было бессильно утихомирить мой разыгравшийся душевный плач. Я закрыла глаза и заставила себя не открывать их. Сон подкрался незаметно и поволок меня вслед за собой. Туда, где поперек дороги лежала, пропитанная засохшей кровью красная тряпка, переступать через которую было равносильно смерти. «Утро вечера мудренее», – сегодня сработало как нельзя лучше. Невозможно повернуть время вспять. Я хотела быть хозяйкой ситуации? Я ею стала! Но не такой же ценой… А с жизнью не торгуются. Я смотрю на ее телефон, на экране которого сигнальным маячком мерцают оповещения. С десяток пропущенных звонков и целых пять новых сообщений. Перед тем, как прочесть их, я выкуриваю сигарету и гадаю, что же он написал. «Вадик, будь благоразумнее», – взываю я к мужу, – «во многом от тебя сейчас зависит судьба твоей Анечки». Не откладывая в долгий ящик, приступаю к изучению манускриптов. Стоит прочесть первый, как перед глазами возникает лицо мужа. Он негодующе смотрит на меня. Сведенные на переносице брови отчетливо демонстрируют степень его возмущения. Глаза сосредоточенно высматривают следы эмоций на моем лице. Губы сжаты в суровой ухмылке. «Аня, в чем дело? Возьми трубку, давай поговорим по-человечески», – вопрошает он. Надо же, по-человечески! «Поговорить, увы, не получится», – мысленно отвечаю я, – «у Ани заклеен рот». Второе сообщение пропитано гневом: «Ань, какого черта происходит? Ты меня разыгрываешь? Это не смешная шутка!», – читаю я, и на ум приходит догадка. Видимо она практикует подобные розыгрыши. Стоит взять на заметку. «Ты думаешь, я тебя не найду? Ошибаешься!», – гласит третье смс. «Это ты ошибаешься, милый, не найдешь, при всем желании», – думаю я. С каждым новым сообщением его эмоции сходят на нет: «Ань, дождись меня, пожалуйста. Не уезжай вот так». «Я постараюсь вырваться пораньше, надеюсь застать тебя дома», – завершает он свой текстовый посыл, и я с облегчением выдыхаю: «Надейся и жди, Вадик! Терпения тебе не занимать». Я смотрю в одну точку, пытаюсь собрать мысли в кучу. Отвечать? Или играть в молчанку? Выкуриваю еще одну сигарету и отправляюсь в путь, решив оставить его в неведении. Пускай думает, что он ей безразличен. Пускай почувствует, каково это, когда тебя игнорируют. Когда твои чувства не берут в расчет. Уже привычной дорогой я следую в сторону поросших густым бурьяном плодовых садов. Я взяла за правило бросать машину поодаль от главной дачной тропы и пробираться к домику обходными путями. Рискуя угодить в овраг, или наступить на гадюку. Но мелькать перед глазами соседей куда опаснее. Так странно, но мне совсем не жаль ее! Не стыдно и не боязно. Я, кажется, утратила способность сострадать. И жажда мести подмяла под себя остальные эмоции. Мне хочется лишь одного: чтобы он страдал. Страдал так же, как и я. Страдал еще сильнее. Чтобы ему было больно. Пускай он на собственной шкуре почувствует боль потери, тяжесть предательства близкого человека. Хотя… Насколько она близка ему? Способна ли ее утрата нанести вред его неугомонной жажде новизны. Способна ли навсегда отвратить его от других женщин? Все это мне только предстоит узнать. На ум приходит эпизод из детства. Там, где сейчас стройными рядами высится сорняк, прежде была дача наших соседей. И каждые выходные в месяцы летних каникул над остроконечным дощатым забором мелькали белокурые хвостики Соньки, моей летней подруги. Вместе мы коротали время, пока родители были заняты урожаем. Мы гуляли, изучая ассортимент соседских грядок, рвали спелую ягоду с кустарника, что рос за оградкой, воровали чужие яблоки, наперегонки спешили к ручью, чтобы умыться его холодной бодрящей водой. Вдоль длинного забора на смежной улице стояли в ряд кукурузные великаны. Уже заметные молодые початки украшали кисточки разноцветных волос. Мы с Софьей вооружались привезенными из дома резиночками, ножницами, бантиками, и принимались колдовать над посадками. Что желаете, мадам кукуруза? Паж, каре, лесенку, или каскад? Мы заплетали косички, хвостики, делали прически по последнему слову моды. И крепкие початки в обрамлении радужных кудрей, становились похожими на изящных дам, прятавших личики в воротниках зеленых листьев. Представляю, каково было удивление хозяев участка, нашедших свой урожай «в образе». Однажды с собой на дачу Софья привезла плюшевого утенка. Она не выпускала из рук любимца, расставаясь с ним только в моменты поглощения ягод. Дабы не испачкать, она сажала игрушку на стульчик, демонстративно поправляла синюю бабочку, одергивала тельняшку на пузатом теле и строго наказывала питомцу не покидать свой пост. Я никогда не завидовала подругам, ведь родители могли утолить любой мой каприз. Однако, в тот раз новобранец в наших рядах был воспринят мною в штыки. Отныне я была на вторых ролях, а подруга вскоре и вовсе перестала во мне нуждаться, разгуливая по двору с утенком под мышкой. В один прекрасный момент мое терпение лопнуло! Я дождалась, пока Софья отправится в огород и выкрала игрушку. Когда утенок оказался в моих руках, я ощутила себя всемогущей. Будто самый отчаянный злодей, я наслаждалась своим коварством. Я казалась себе бескомпромиссной и жестокой. Как Круэлла из сказки про пятнистых щенков, которую так любит Зойка. Сначала мне до одури захотелось забрать утенка в город и держать взаперти. Написать полное угроз письмо с требованием выкупа. Однако я сунула похищенного меж трухлявых бревен. И пока подруга с видом бездомной собаки рыскала по двору в поисках любимой игрушки, я злорадно усмехалась в ладошку. Меня хватило ненадолго! И вскоре я великодушно сжалилась и подбросила утенка в ящик старого комода соседской дачи. Посидев взаперти, белоснежная птичка стала серой от пыли, собрала клювом всю паутину в сарае, и пропахла машинным маслом. Ошалелая от счастья, Софья не могла понять, как ее пернатый друг оказался в ящике. Ее мать пеняла на девичью память, а отец отругал за безответственность. Глядя со стороны, как подруга сквозь слезы отстирывает пыль с мохнатой шерстки, я ликовала. «По заслугам», – думала я, надеясь, что теперь все станет как прежде. Но Софья все также таскала под мышкой утенка, которого, после таинственного исчезновения, полюбила еще сильнее. Проводить аналогию было бы глупо. Но что, если все мои манипуляции приведут к тому, что Вадим еще сильнее вцепится в нее? Потеряв ее, он обнаружит в себе зачатки настоящих чувств? Что, если он откажется мириться с потерей, и все-таки бросит меня? Стараясь гнать подальше эти мысли, я паркую машину в зарослях дорожки, ведущей к роднику. По ней мало кто ездит, в плохую погоду здесь легко увязнуть по самое пузо. Поэтому все предпочитают ходить в лесную чащу пешком, по узкой тропинке, что петляет меж сосен. В домике тихо. Она уже не пытается притворяться, реагируя на мой приход слабым мычанием. Я оглядываю свою пленницу. Под ворохом старых одеял с трудом можно опознать чье-то тело. Ее выдает только легкое шевеление. Я не боюсь обнаружить ее мертвой. Гораздо сильнее я опасаюсь однажды отворив двери родительской дачи, совсем не найти ее. Узнать, что она сбежала! Поэтому приоритетной задачей является контроль веревок, что держат ее на месте. А также дозировки снотворного, которую важно не превышать, но и не снижать. Она должна спать. Как та самая красавица, обреченная на вечный сон. Но, в отличие от сказочного сюжета, принц не доберется сюда. Я откидываю край одеяла и проверяю целостность веревок. На джинсах заметно влажное пятно. При виде этой картины, меня раздирают на части сомнения. С одной стороны хочется избавить ее от мучений, снять веревки и отпустить на свободу. Но с другой… Существует девушка Аня, которую мне по-настоящему жаль, которая искренне мне симпатична. Она волею случая угодила в капкан, оказалась жертвой обстоятельств. Возможно, в том нет ее вины! Но есть и другая сторона медали. Есть любовница моего мужа, девушка вдвое младше, что под шумок вторглась на чужую территорию, словно вредитель. Тот самый, что вцепляется в нежную плоть растения и высасывает его жизненные соки на протяжении долгого времени. Пока оно не иссохнет окончательно. Она мечтала остаться безнаказанной, думала, что постепенно, шаг за шагом займет мое место. Не тут-то было! Я отлепляю кусочек скотча и сразу же подношу к ее губам воду. Она, словно телок к соске, припадает к ней ртом и выхлебывает разом, чуть ли не всю бутылку. На сегодня хватит! Покормить? Нет уж! Пусть поголодает. Чем меньше у нее сил, тем меньше риска. Возвращаю на место скотч и завязываю края простыни в несколько плотных узлов. Еще раз все проверив, обращаю свой взор на свернутое в рулик стеганое одеяло, купленное накануне. Перевожу взгляд на ту старую пропахшую сыростью тряпку, под которой свернулась калачиком моя пленница. «Рита!», – с укоризной обращаюсь к самой себе, – «Где твое гостеприимство? Предложи гостье чистую постель». Повинуясь внезапному порыву, я подкладываю ей под голову новую подушку и накрываю свежим одеялом. Затем наскоро делаю укол. Не стоит давать волю чувствам. Не то, чего доброго возникнет желание ослабить веревки. Интересно, о чем она думает? Догадывается ли, что происходит на самом деле? Меня разбирает любопытство. Но узнать об этом невозможно. Мне остается лишь надеяться, что эта стерва не настолько сообразительна и не сможет докопаться до правды. На всем протяжении своих злоключений она была без сознания. А сейчас я слишком осторожна, чтобы себя разоблачить. Скорее всего, она думает, что ее похитили с целью выкупа. На большее ей просто не хватит ума! Тем временем я уже сочинила правдоподобную историю, осталось доработать детали. Я трижды проверяю, закрыла ли замок, дергаю двери. Замок, опять двери… То же самое я обычно проделываю и дома. Вспоминаю признаки маниакально-депрессивного расстройства. Не знаю насчет депрессии, но мания на лицо! В моей голове уйма подобных пунктиков. Понятия не имею, откуда они берутся. Мне всегда была свойственна тревожность. Выйдя из дома, я принималась лихорадочно вспоминать, выключила ли утюг, перекрыла ил газ под кастрюлей с супом. Я постоянно беспокоюсь о чем-то. И моя тревожность приобрела маниакальные черты с появлением в жизни детей. Я сходила с ума, каждые пять минут, проверяя их подгузник, нащупывая во сне дыхание, и теряла остатки разума, стоило им заболеть. Вадим поддерживал меня, как мог, взял на себя все бытовые проблемы, нанял кухарку и подключил Артема. Он подсовывал мне книги, советующие перестать беспокоиться и начать жить, чем жутко бесил меня. – Ты считаешь меня сумасшедшей? – с обидой в голосе восклицала я. В ответ он обнимал меня, ласково гладил мои волосы и шептал ухо: – Глупышка, моя глупышка! Любовь прощает все. Она превращает недостатки в милые сердцу странности. И забрызганное зеркало в ванной, и усыпанный крошками пол на кухне, и даже чашка, приспособленная под пепельницу не вызывают желание убить кого-нибудь. Ты просто идешь и молча моешь, подметаешь и соскабливаешь с плиты остатки кулинарных шедевров. Ведь он хотел впечатлить тебя, он старался. Что первично? Ты влюбляешься в человека и потому принимаешь его со всеми недостатками. Или же недостатки превращаются в достоинства в глазах влюбленного? Первична любовь! Ведь стоит разлюбить, как все, на что прежде закрывались глаза, выходит на первый план. И даже манера прихлебывать чай может вывести из себя. Я сажусь в машину и в который раз спрашиваю себя: я все еще люблю его? Сию же секунду срабатывает мышечная память, и я инстинктивно сжимаю его руку. Но в ладони ничего нет. Пустота… Я смотрю в зеркало на свое утомленное бесконечными размышлениями лицо. Я люблю его как прежде! Без доли сомнения, это так. И все что я делаю сейчас, все это лишь ради нас. Ради нашего будущего, ради наших детей. Ради того, чтобы не утратить все, что так долго, так старательно годами мы создавали вместе. Глава 32. Анечка Я буквально сравнялась с полом, мои руки вросли в металлический стержень, что торчит у меня за спиной. Кажется, мое тело утратило все чувства. Остались только слух и обоняние. Я настолько научилась распознавать звуки вокруг, что слышу малейший шорох. Где-то под полом живет мышь. Она топочет лапками, пробегая из одного конца в другой, и замирает там, в дальнем углу комнаты. Как бы хотелось мне превратиться в мышку, чтобы прогрызть себе путь наружу. Где-то на заднем плане слышится птичий крик. Среди других похожих, этот я ощущаю особенно остро. Как будто силясь понять ее пернатый язык, я каждый раз напрягаюсь, вслушиваюсь в птичий щебет, изучаю тональность. Что она хочет сказать мне? Возможно, предупреждает? Быть может, она знает способ выбраться отсюда? Но я, увы, не понимаю. Одно я знаю точно: если я умру здесь, то этот щебет будет последним, что я услышу в своей жизни. Сегодня в моей темнице появился новый звук. Кроме мышки, здесь поселилась муха. Я научилась различать, в какой части комнаты она обосновалась в данный момент. Иногда она садится на меня, наверное, желая проверить, жива я еще, или нет. Но я не чувствую ее прикосновений. Судя по громогласному жужжанию, она представляется большой и жирной, с круглыми зеркальными глазами и множеством мелких стрекочущих крылышек. Как в любимом детском стихотворении. Муха, Муха – Цокотуха, Позолоченное брюхо! Муха по полю пошла, Муха денежку нашла. Пошла Муха на база, И купила самовар: «Приходите, тараканы, Я вас чаем угощу!» Нынче Муха-Цокотуха Именинница! Интересно, что в фильмах люди всегда изображают монстров, пришельцев и прочих пугающих существ, срисовывая их с насекомых. Не считая, конечно, крокодилов-людоедов, бобров-зомби, акул величиной с Титаник и прочей чепухи. А между тем, самым жутким монстром является сам человек. Он способен творить такие вещи, что даже и не снились акулам! Вероятно, главным достоинством и преимуществом двуногих существ является разум. Однако он же есть и оружие. «Именинница», – эхом звучит в голове. Она уже не так сильно болит. Мне становится легче, но это отчасти пугает. Вместо желания бороться, меня одолевает слабость. Видимо, причина тому не столько травма, сколько вещество, что течет по венам. Оно перемешалось с кровью, я чувствую его под кожей, оно поступает в мозг и отупляет меня, подавляет и лишает способности трезво мыслить. Я так устала! Как будто все это время меня гнали по пустыне. Хотя, я лежу почти без движения. Но я запрещаю себе сдаваться! Мой организм противится, но я заставляю его трудиться. Снова и снова я напрягаю ослабевшие конечности и перекатываюсь на другой бок, выпрямляю ноги, поднимаю их, ощущая собственный пресс. Мне удалось сесть. Если можно так сказать. Я сильно ограничена в возможностях. Мои предплечья стянуты веревками, что не позволяет выпрямиться до конца. Поэтому, пытаясь сесть, я заваливаюсь на спину. Мне тяжело удерживать равновесие. Но все-таки, я смогла! Правда, это ничего не дало. Все попытки подцепить коленями проклятый мешок выглядели смешно. Это невозможно в принципе! Узлы, которые я чувствую кожей, надежно фиксируют его на моей голове. В результате этой сомнительной гимнастики я запыхалась и вспотела, выдохлась и, упав на спину, больно ударилась о металлический крюк. Но временное отчаяние сменило озарением! Я изогнулась, поймала пальцами свои кеды и, подцепив пятку, стянула один из них. Тот звонко шлепнулся на пол. За ним последовал носок, и вот уже одна моя ступня ощутила «дыхание свободы». Я пошевелила пальцами, наслаждаясь такой маленькой, но все-таки победой. Дело за малым! Избавиться от веревок на ногах и тогда, освобожденные от пут, мои ступни возьмут на себя роль щупалец. Как называл их Вадим в моем сне… План идеальный. Но веревки намертво завязаны, спутаны, стянуты узлами. Каждый раз я нащупываю новый узел, надеясь, что он последний. Кажется, у этой веревки нет конца! Но я не унываю! Я держусь за эту идею, как за последний глоток свежего воздуха. Я двигаюсь вперед, пускай и мелкими шажками. Но я двигаюсь. По крайней мере, это лучше, чем лежать вот так, пребывая в заложницах у собственного тела. Недавно вдалеке мне послышались голоса. И я что есть сил начала мычать! В итоге горло осипло, а все старания были напрасны. Никто не пришел мне на помощь. Только птица продолжала монотонно чирикать. «Исчезни! Исчезни!», – мерещилось мне в ее щебете. Мои волосы растрепались, и щекочут лицо. Кажется, что по коже ползают тысячи мелких муравьев. Возможно, так оно и есть. «Интересно», – думаю я, – «если они заползут внутрь, то съедят меня заживо?». Как показывают в фильмах про дикую природу, где муравьи уничтожают все на своем пути. Один муравей сам по себе ничего не стоит, но, когда их целая колония, берегись все живое. Иногда страх парализует меня. И думаю, что это и есть конец. Вот такой, бесславный и жалкий конец. Я умру в неведении, даже не узнав, чем заслужила такую участь. В другой раз я становлюсь бесстрашной. «Это всего лишь квест», – думаю я, – «и я непременно найду разгадку». Она совсем близко, нужно только подождать, и ответ сам себя обнаружит. Я принимаюсь распутывать клубок. Но размышления возвращают меня обратно, к отправной точке, где все начинается с нуля. После удушливой волной накатывает отчаяние. Тогда я начинаю плакать, вспоминая дом, родных, Вадима… В такой неподходящий момент в моей голове возникают странные ассоциации. Так, например, я вспоминаю, как однажды мы затеяли игру в «принуждение». Для меня это была игра вслепую. Вадим завязал мои глаза своим шарфом, а руки стянул за спиной ремнем от брюк. – Лучше спереди, – заупрямилась я. – Я сам знаю, как лучше, – отрезал он и усадил меня на диван. Минут пять я сидела в полной тишине, затаив дыхание, улавливая только легкие колебания воздуха. – Вадим? – прошептала я, не представляя, что он задумал. В ответ тишина. Я расслабилась, ожидая, что будет. Как вдруг почувствовала на своем плече его ладонь. В полном молчании он спустил бретели кружевной сорочки. Под ней не было белья. Теплые ладони скользили по коже, повторяя каждую выпуклость на теле. Они проследовали вниз, коснулись обнаженной груди. Потом он убрал руки. Я потянулась навстречу. Где-то сбоку звякнула посуда. Мне почудилось, что сейчас он будет использовать мое тело в качестве холста. Но тут моей руки коснулось что-то холодное. Я вздрогнула и глубоко вздохнула. «Лед», – догадалась я, чувствуя, как он двигается вниз, оставляя на коже влажную дорожку. Ледышка добралась до груди, очертила соски, каждый по очереди. Я сглотнула, представляя, как они твердеют под действием холода. И тут на груди я ощутила тепло его рта. На контрасте с ледяной прохладой его губы казались обжигающе горячими. Я глубоко задышала, откинула голову назад, и чуть шершавый язык коснулся выемки на шее. Он снова отстранился. Он дразнил меня, наблюдал, как жадно я втягиваю ртом воздух, как принюхиваюсь, словно охотничий пес, как нервно облизываю губы. Вадим подтянул меня к краю дивана, заставил откинуться на спину. Я почувствовала прохладу на своем бедре и поняла, что он намерен продолжать температурные эксперименты. Льдинка скользила по ноге, двигаясь вверх, становясь все ближе и ближе к цели. В том месте я уже пылала от желания, но, когда ее ледяной край коснулся нежной плоти, испуганно дернулась. Охладив мой «пыл», он прильнул губами к самому чувствительному уголку моего тела, и я в изнеможении застонала. Эта игра продолжалась не долго. Вадим был возбужден сильнее моего. И я почувствовала это! Я покорно открыла рот и принялась ласкать его без помощи рук. Они все еще были связаны у меня за спиной. Инстинктивно сжимая ладони, я изгибала шею, стараясь доставить ему удовольствие. Вадим застонал, он схватил меня за волосы и бросил на диван. Я все еще не могла видеть его, не знала, чем продолжится игра. В следующий момент я почувствовала его сильные руки. Он перевернул меня на живот и вошел…