— А по поводу посещений… если мы будем иметь официальное заявление… ты будешь его писать? — Серафима энергично замотала головой. — Знакомо. Так вот, в этом случае мы примем меры. Однако в течение длительного времени оберегать тетушку денно и нощно мы возможности не имеем. Конечно, я могу выступить в роли личного телохранителя, но и я должен работать, а также спать. Потому толку будет немного. Следовательно, нам необходимо подумать, где достать до вторника восемьдесят семь миллионов. — Ушам своим не верю, — всплеснула я руками. — Я твоей тетушке раз сто говорил, что в этом гадюшнике ей не место. Говорил я тебе? — Ой, помолчи, — махнула рукой Серафима. — Не хватает мне только морали выслушивать. Я посмотрела на нее, потом на Владимира Петровича и вздохнула: — Что ж, давайте думать… Часть денег я могу занять у Павла Николаевича. Думаю, он не откажет. — Это твой плешивый бизнесмен? — нахмурилась тетка Серафима. — Что за выражения? Он очень приличный человек. — А чего ты за него замуж не выходишь? — Замуж? — вытаращила я глаза от удивления. — За Павла Николаевича? — Такая мысль никогда не приходила мне в голову. — Конечно. Хороший человек и два года таскается за тобой как хвост. — Да что за глупость такая? Я совершенно не хочу замуж. — Так я тебе и поверю, замуж все хотят. Молчи лучше. Денег она займет… Чтоб я собственную племянницу, кровинушку, отдала на поругание какому-то хмырю за паршивые восемьдесят семь миллионов? — Серафима! — гневно крикнула я. — То-то. Серафима… Чем отдавать будешь?.. Не тревожь меня. — Но где-то мы их должны взять. И тут тетушка заявила: — Не в деньгах дело… ~ Что? — открыла я рот, а Владимир Петрович нахмурился. — Даже если я отдам деньги, на этом Дело не кончится. Юрик меня все равно достанет, не битьем, так катаньем. — И чем ты ему насолила? — спросил Владимир Петрович. Серафима с тоской посмотрела на люстру и молвила: — Младший Катков в друзья набивался. Ну, я под горячую руку и огрела его бутылкой из-под пива. Разозлился, крысеныш, тут и начались мои неприятности. — Ты ударила Жорку Каткова пивной бутылкой? — удивился Владимир Петрович. — И лежишь на диване в таком цветущем виде? Не могу поверить… — Я сама с трудом верю, все в зеркало поглядываю. Восемьдесят семь миллионов — это только начало… — Уж это точно, — покачал головой Владимир Петрович. А я попыталась внести ясность: — Кто такой этот Жора, и что все это значит? — Братья Катковы в наших местах люди известные. Бандиты, одним словом. Старший, Юрка, многое в городе к рукам прибрал, в том числе и казино, где Серафима трудится, а младший Каток — психопат и убийца. — Как вы интересно рассказываете, — съязвила я. — Отчего ж он не в тюрьме и не в больнице, а к тетушке пристает. — Оттого, что все в подлунном мире не так просто. Опечалила ты меня, Серафима, — сказал Владимир Петрович. Пожалуй, и в самом деле придется идти к тебе в телохранители. — Ты чего на диване лежишь, дурища? — не выдержала я. — Собирай вещи и бежим отсюда без оглядки. — Не могу. Это противоречит моему характеру, — серьезно сказала Серафима. — Оглядываясь назад, я вижу осуждающие лики предков. Бабка на Соловках сгинула, а крест с шеи не сняла. — Так то крест, и бабка была староверкой, а ты ни в черта, ни в Бога не веруешь, а вот если будешь на диване лежать, то с предками встретишься раньше времени. — Я не лежу на диване, — обиделась Серафима. — Я думаю. — О чем, интересно? — О спасении живота своего. И тут ты по справедливости мне помочь должен, — повернулась она к Владимиру Петровичу. — Скажи-ка, есть в городе человек, способный посадить братанов Катковых на задницу? — В данном конкретном случае? Наверное, есть. — То, что мне надо! — Серафима, — нахмурился он. — Я тебе уже говорил и опять скажу: женщина, если она не совсем дура, должна Держаться от бандитов подальше, лучше всего и вовсе не знать об их существовании. Я ясно выразился? Кстати, пословицу вспомнил: из огня да в полымя. Знаешь такую? — Ты мне друг? — спросила Серафима, опустив глаза долу. — Должен ты мне помочь? Сыщи человека, а там я уж как-нибудь сама… — Представляю… — Есть такой человек? — Ну, есть… и что? Вместо одного бандюги будешь должна двум. — Я все по-умному оформлю, на свой женский манер. Да мужику за счастье услужить женщине. Давай колись: кто, где найти? — Циркач. Из молодых. Злой, голодный. Каток ему как кость в горле. — Молодой? Годков ему сколько? — Лет двадцать пять. — Черт, — выругалась Серафима. — Я для него несколько старовата. В том смысле, чтобы являться венцом творения Божьего… — Тут взгляд ее наткнулся на меня. Серафима задумалась, а Владимир Петрович насторожился. — Ты что сейчас говорила? Не дам родную племянницу на поругание плешивому бизнесмену? А бандиту подсовываешь? — сказал он. — Очень даже далека от этого. Нам требуется романтический образ, гений чистой красоты, при виде которого мужик продаст нательный крест и бессмертную душу. — Белая горячка, — развеселился Владимир Петрович. — Ты меня имеешь в виду как “гения” и “образ”? — спросила я. — Конечно. — Серафима, — сказала я. — Это волюнтаризм. Я этих стриженых до смерти боюсь и совершенно не знаю, как себя с ними вести. — Постыдилась бы говорить такое, ты ж актриса. — Смею заметить, — вмешался Владимир Петрович, — что мы не в театре. Там в худшем случае освищут, а здесь и головы лишат. — Вот именно, — радуясь поддержке, кивнула я. — Эх, а еще Марию Стюарт изображать хочешь. С заячьей-то душой королеву-мученицу не сыграешь. — Это шантаж, — разозлилась я. — Мне можно, я тетка. Ну? Давайте попробуем доказать, что мы чего-то стоим. — Я совершенно не представляю… — жалобно начала я. — Принципиальное согласие, — перебила меня тетка. — Серафима, это глупо, безответственно и опасно. — Ну? — Считай, я в деле, — выдохнула я, опускаясь в кресло. — Дурочки, — покачал головой Владимир Петрович, направляясь к двери. — Подумайте насчет денег, и я прикину, чем могу помочь. — Вовка, — позвала Серафима, — знаешь, что тебе надо? Встряхнуться. Ты ж был отчаянным мужиком. — Был, да сплыл. — Ничто не проходит бесследно… — Эту цитату можно трактовать двояко. — Хорошая афера пойдет тебе на пользу. — Я не имею права быть аферистом.