– Все ясно, – усмехнулся он, – значит, она подождала, пока ваша писательская шайка разойдется, чтобы спокойно позволить себя убить. Петеру Гердесу не нравился тон, но он сохранял разумное спокойствие. – Нет, не думаю. Она собиралась пойти к другу или к мужу, точно не знаю. Он вроде как живет где-то неподалеку… Может, она с ним поругалась и снова вернулась на променад или просто захотела прогуляться, чтобы осмыслить произошедшее. Руперт встал, поднял бутерброд, взвесил аргументы за и против того, чтобы убрать верхний слой и съесть остальное, но все-таки решил выбросить в мусорную корзину все целиком. – Это всего лишь ваша писательская фантазия, а не наблюдения, – зло возразил он. – Еще это называется «логика», – отозвался Петер Гердес. – Или «здравый смысл». * * * Когда Кирстин де Боек увидела сквозь дверной глазок Эске Таммены Веллера и Анну Катрину, то сразу поняла: случилось что-то плохое. Она отперла цепочку и засов и открыла дверь. Она надеялась, что звонок не разбудил маленького Фоко. – Что с Эши? – спросила она, уже стыдясь, что написала такое гневное письмо. – Меня зовут Анна Катрина Клаазен, я главный комиссар отдела по расследованию убийств Остфризии. Это мой коллега, Франк Веллер. Могу я узнать ваше имя? – Да, конечно. Вообще-то, я няня. И, собственно, подруга. Короче говоря… Присматриваю за маленьким Фоко. А что с Эши? – Нам очень жаль, но вашу подругу убили. Кирстин де Боек показалось, что дом рухнул. Мир взорвался, все разлетелось на кусочки. В животе что-то сжалось. Она перестала чувствовать ноги. А потом словно зависла на мгновение в воздухе, видя перед собой лишь потолок. И наконец, смогла увидеть сквозь потолок небо. Она не знала, долго ли пролежала. Маленький Фоко был теперь рядом с ней и повторял: – Кирстин? Кирстин? Веллер на кухне пытался дозвониться до службы психологической поддержки. – Что-то случилось с мамой? – спросил Фоко у Анны Катрины. Она посмотрела на ребенка, и ей очень захотелось прижать мальчика к груди. Но она не имела права ему отвечать. Малыш сразу почувствовал: случилось что-то плохое, и набросился на Анну Катрину с кулаками, словно она была виновницей всех бед. Она попыталась остановить ребенка, не делая больно. Тогда он просто расплакался у нее на руках. Кирстин де Боек задышала ровнее, подняла голову и приподнялась на локтях. – Вы знаете, где ваша подруга собиралась провести вечер? – спросила Анна Катрина. – Какие-нибудь имена? Адреса? – Да, знаю. Она пошла к Вольфи. – Вольфи? – Доктору Вольфгангу Штайнхаузену. – У них были отношения? Кирстин де Боек кивнула, а Фоко принялся тянуть Анну Катрину за волосы и визжать. * * * Руперт не нуждался в доказательствах. Он и так прекрасно знал, что мужчины не созданы для домашней работы. Можно ли представить себе Хамфри Богарта с тряпкой? Джона Уэйна с пылесосом или Джеймса Бонда, вешающего занавески? Но в жестоком мире, где мы живем всего один раз, злодейка-судьба не щадила Руперта: ему приходилось разгружать посудомоечную машину, что вовсе не шло на пользу спине. В пояснице что-то хрустнуло, и Руперт утратил вертикальное положение. Как назло, именно сейчас, когда он показал плохие результаты в дурацком тесте Баума. Он боялся, что коллеги начнут смеяться у него за спиной, потому что он недостаточно быстро выходит из машины или встает с кресла. Из-за жуткой боли ему пришлось принять две таблетки ибупрофена, в результате чего заболел еще и желудок. Когда Руперт заглянул в наполовину разгруженную машину, она вдруг заработала – как ему показалось, нахально ухмыльнувшись. Он хотел ее закрыть, но никак не мог дотянуться. Наклониться достаточно низко просто не получалось. Чтобы показать проклятой машине, кто в доме хозяин, Руперт ее пнул. Посуда внутри зазвенела, словно смеясь. Острая боль пронеслась по позвоночнику и побежала вниз, до самых подошв. Руперту показалось, что сейчас у него лопнут яйца. И что, в таком состоянии он должен принимать показания? И как назло, у этого писателя из Эзенса, у этого Точки. Первым делом Руперт отправился в клинику Уббо-Эммиуса. Он попытался прорваться внутрь с помощью удостоверения и фразы: «Отдел по расследованию убийств Остфризии. Мне нужно поговорить с доктором». Возможно, ему бы даже удалось это сделать, если бы он не держался за спину с перекошенным от боли лицом. Но сотрудница на стойке регистрации спросила, кто его домашний врач и посещал ли он уже ортопеда. Она поинтересовалась, как давно у него возникла боль, и Руперт, едва сдерживаясь, прорычал: – С тех пор, как я начал разгружать посудомоечную машину! Доктор Нимейер нашел для него время. Руперту пришлось лечь и поднять правую ногу. Легче было бы осушить одним глотком сапог пива. Доктор спросил, что случилось, и поскольку именно в этот момент в комнату вошла необыкновенно привлекательная медсестра, Руперт солгал: – Я преследовал опасного преступника. Он выпрыгнул из окна. Мне пришлось последовать за ним! Девушка пристально на него посмотрела. Доктор Нимейер стукнул Руперта молоточком по нерву чуть ниже колена. Нога высоко отпружинила. – С моим другом, – начала медсестра, наклоняясь за упавшей марлевой повязкой, – однажды случилось подобное, когда он разгружал посудомоечную машину. Понадобилось несколько недель, чтобы прийти в норму. – Да, – простонал Руперт, – бывает… Доктор Нимейер уверенно объявил: – У вас смещение крестцово-подвздошного сустава. Еще несколько секунд назад Руперт и не догадывался о его существовании в своем теле. – КПС, – сократил доктор Нимейер и прописал лечебную гимнастику. Руперт улыбнулся и покосился на медсестру. – Мне же не восемьдесят! Ему пришлось перевернуться на живот, что потребовало немалых усилий. Доктор Нимейер спросил, прочитал ли уже Руперт книгу своего коллеги Уббо Гейде. Доктор признался, что любит детективы, и Руперту не хотелось сознаваться, что последнюю книгу он прочитал еще в школе, и то – не по своей воле. Доктор Нимейер надавил на какую-то точку и спросил, не больно ли. Руперт взвыл. Но когда настало время вставать, сразу почувствовал себя гораздо подвижнее. Конечно, степ танцевать было еще рановато, но ходить прямо уже удавалось более-менее сносно. Руперту сразу захотелось заключить врача в объятия. Но тот еще раз настоятельно посоветовал лечебную гимнастику и спросил, не Руперт ли работает над делом трупа, найденного в гавани Лера. – Да, – гордо отозвался Руперт, – оно уже, можно сказать, раскрыто, но… – он подмигнул медсестре, – большего я, к сожалению, вам рассказать не могу. Служебная тайна! * * * Дверь открыла уборщица-вьетнамка. Когда Анна Катрина и Веллер показали ей удостоверения, она заверила, что работает у господина доктора Штайнхаузена совсем недавно, и он обещал, что скоро официально ее зарегистрирует, с ИНН и всем прочим необходимым. Анна Катрина и не подозревала, что в Лере вообще есть такие квартиры. Потрясающий вид на гавань. Открытый камин. Двести пятьдесят, а то и триста квадратных метров жилой площади. Ее изумила огромная картина. От потолка и почти до пола, добрых три метра длиной. На ней было изображено дикое бушующее Северное море, а посреди него – рыболовный катер. Команде можно было только посочувствовать. Казалось, что они вот-вот сгинут в пучине. Картина не понравилась Анне Катрине. Слишком драматично, а Северное море слишком враждебно. Она отвернулась. В квартире была просторная сауна, посреди нее стоял кристалл для медитаций размером с футбольный мяч. В соседней комнате – тренажерный зал с современными снарядами. Беговая дорожка. Велосипед. Верхняя тяга. Комплект гантелей. Кто бы ни занимался тут последним, он вызвал у Веллера уважение. Этот человек жал штангу весом восемьдесят килограмм. Похоже, здесь потрудился дизайнер интерьеров, которому выдали немало денег. Дорогая мебель. Толстые ковры.