Когда вся челядь удалилась, обещав вернуться позже с новым ведром кипятка, очаг в спальне уже уютно потрескивал, а от лохани поднимался густой пар, завлекая скорей избавиться от одежды и хорошенько отмыться. Так Тордис и поступила, сбросив на пол сапоги, мужские штаны и длинную рубаху. У зеркала в тусклом свете камина дева расплела косицы на макушке и у висков, так что пшеничные локоны до пояса закудрявились, как у ребёнка. Тордис покрутилась, наблюдая, как бирюзовое ожерелье играет бликами на высокой белой груди и, избавившись от подаренного Гундредом украшения, забралась в лохань. В тёплой неге тело быстро обмякло, а треск огня и налитое из кувшина вино подвели ещё ближе к порогу царства сна. Зная о намечающемся путешествии, воительница прямо во время купания заострила свой топор точильным камнем. От скуки и одиночества Тордис вспомнился молодец, которым вчерашней ночью обернулся келпи. Как ему, бедняге, ночуется в сырой конюшне? А ведь лицом он самый настоящий человек — и какой милый, какой ладный! Уложив на одну ладонь голову, вторую девица погрузила в лохань к расслабленным тёплой водой чреслам. Очень скоро ярлица незаметно для себя заснула. Неизвестно, сколько миновало времени, но причудился Тордис всё тот же покой и юноша-келпи за прозрачным балдахином. Руки раздвинули невесомую ткань, и вот уже обнажённый красавец спустился с ложа к купальне. Застыв в ногах Тордис, он выжидал, но тут что-то железное зазвенело, вмиг развеяв дрёму. Дева вздрогнула всем телом, руки вцепились в края лохани. Не веря глазам, воительница взаправду увидала пред собой мужчину, но отнюдь не келпи, а Корриана. Широко расставив ноги, берсерк развязывал ремень, а чёрные глаза блуждали по телу дочки Гундреда уже не с презрением, а с тупым вожделением. Тордис, стряхнув оцепенение, попыталась прикрыться. Хваткая мужская рука сжала закинутую на лоханку голень, рванув на себя. С плеском ярлица нырнула ко дну, однако двинула ногой по чужой роже так, что вмиг освободилась. Глотнув живительного воздуха, она отползла к изголовью лохани и только отвернулась, чтоб вылезти, как длинные волосы затрещали от натуги. Вновь прижатая ко дну, Тордис едва не захлебнулась, тщетно цепляясь за сжимающую горло руку. Когда ей позволили всплыть, силы сопротивляться исчерпались, и Корриан с лёгкостью оттащил свою жертву к кровати. От мысли, на что понадеялся этот уродливый тролль, деве стало до того дико, что она не удержала нервного смеха. Это на миг остановило Корриана. Тёмные глаза загорелись, грудь задышала с натугой. — Тебе смешно? Гадина. Корриан пропустил размашистый и быстрый удар локтем в лицо. Вырвавшись обратно к центру комнаты, хватающая воздух ярлица увидела, как кровь обильно хлынула из носа берсерка на рубашку. Это не предвещало ей ничего хорошего. В памяти мелькнул наточенный топор, уроненный где-то под лоханкой. — Ты знаешь, да, мне смешно, — хрипло проговорила Тордис, белозубая улыбка сверкнула в полумраке. — Смешно и грустно, что такое ничтожество помрёт девственником. Одним броском взревевший Корриан сиганул с кровати прямиком к наглой стерве. Та ушла, в два прыжка добравшись до лохани. Рука подхватила топорище. Круто развернувшись, секира вспорола воздух, и Тордис почти увидела, как отсекает ушастую бородатую башку. Но не тут-то было: викинг прогнулся назад, а нога шаркнула по полу, сбив неприятельницу. Ярлица закряхтела, приложившись спиной об пол. Из губ вырвался крик, когда Корриан всем весом наступил на запястье. Броском вонзив топор в стеллаж, берсерк уже беспрепятственно стал вымещать обиду: впечатал лбом в борт лоханки, острые зубы до крови прокусили плечо, а руки мастерским захватом так сжали шею, что аж потемнело в глазах. Борясь за жизнь, дочь ярла твёрдо упёрлась ступнями в пол, голова из последних сил резко запрокинулась, и Корриан больно получил по разбитому носу. Развернувшись к сопернику, Тордис ухнула поперёк лоханки, встретившись с чужим кулаком. — А может, всё-таки не помру? — сбивчиво дыша, Корриан довольно утёр окровавленный нос рукавом, испачканная рука потянулась за ярлицей. Когда ладонь берсерка бесцеремонно намотала русую прядь до самых корней, оба в страхе обернулись к окну. Ставни так громыхнули о стены, что чудом не вылетели из петель. В покои рванул поток ветра вместе с рослым вороным жеребцом, словно с неба канувшим. Копыта шумно грянули об пол, проскользнув к кровати, и конь живо развернул круп к Тордис и Корриану. Из ноздрей валят клубы пара, глаза горят дьявольским алым светом, чёрно-зелёную гриву развивает ветер. Обомлевший берсерк слабой рукой отпустил волосы девы, ноги повели к выходу. Дёрнув головой, келпи разбил об пол вырванную вместе с удилами доску из стойла. С пронзительным ржанием передние копыта взмыли вверх, и нависший над крохотным человеком конь встал на дыбы. Разведчики Гундреда вернулись с тревожными новостями глухой ночью, проскакав туда и обратно во весь опор. Как и говорил тайный осведомитель, из Леона и крупнейших столичных твердынь к Компостеле стремительно приближалась королевская пехота, намного превосходящая нормандцев числом и военной подготовкой. Меньше суток понадобится галисийцам, чтобы встретить врага под стенами портового города, и до рассвета командирам викингов был отдан приказ поднять воинов к отбытию. Затемно войско, сильно поредевшее после отправки судов обратно к конунгу, перегруппировалось на причале. Борясь с порывистым холодным ветром, драккары сняли с якорей, чтобы прибавить к немалому весу награбленного добра ещё больше мореходов и их лошадей. Никто не ведал о плане ярла и ведуна, как и о направлении, в котором двинется эскадра. На причале Тордис, подтянувшаяся чуть ли не позже всех, застала суматоху и мерцание факелов сквозь облака упавшего на синие сумерки тумана. В самом городе царила могильная тишина, и от гнетущего одиночества воительнице даже чудились нехорошие звуки: скрипы, стоны и невнятные шепотки. Первым, кого узнала дочь ярла в скраденной предрассветной мглой толпе, оказался командир пехоты по имени Токи: он часто присутствовал на военных советах. Северянин освещал себе пристань огнём, пустой взгляд был направлен к горизонту, где простирается обширная река. Поравнявшись с Тордис, Токи поднял брови, а палец его очертил круг под глазом. Не придавая значения странной молчаливости собеседника, девушка отмахнулась, ведь прекрасно помнила о своём красочном фингале. Рука помрачневшего командира коснулась шеи, показав ровную полосу. Тем временем первые корабли, которые заняли в том числе Гундред с берсерками, двинулись вниз по течению, следуя знакомому курсу. Под парусами в очагах развели огонь, то и дело задуваемый недружелюбным ветром. К трём мужам в чёрных плащах подошёл четвёртый: в одной руке — железная решётка, во второй — здоровый окорок, с лихвой утоливший бы голод всей бравой компании. — Корриан, это чем мы таким завтракать будем? — Конины молодой захотелось, — подслеповатый спросонья нормандец нанизал решётку на две подпоры над огнём, и мясистая часть лошадиной ноги без кожи скоро зашипела на стальных прутьях. Шмыгая носом с остатками запёкшейся крови, Корриан всмотрелся в длинную череду судов, что одно за одним отчаливали от безлюдного уже порта. Где-то позади Тордис устроилась вздремнуть на драккаре подле своего жеребца. Его привязали к кованому кольцу в деревянном настиле палубы, как и других походных лошадей. Бурное течение на диво быстро вынесло флотилию из притока Ульи в её полноводное русло, гоня обратно к заливу Аросы. К вечеру Гундред надеялся обогнуть материк и все близлежащие острова на юг, чтобы благополучно причалить к берегам ближайшего залива Понтеведра. Там, по словам хозяина шахина, который не отставал от Лундвара с самого дня пирушки, викинги должны встретить единственный порт и крупный город за ним. День на море прошёл мимолётно и томно, ведь гребцам пришлось побороться лишь с бурными волнами залива и своенравными завихрениями подводных течений. Стараясь вести суда на равном расстоянии от правого и левого берегов, кормчий флагманского драккара минул изрезанную полуостровами, бухтами и заводями материковую линию. Корабли, не заходя далеко в океан, к закату дня пересекли-таки лазурные воды очередного, меньшего по размеру затока, и мореходы прочёсывали берега до тех пор, пока не подошли к самой дельте реки, что и питает Понтеведру. Порт, упомянутый дружественным шпионом, встретился мореплавателям как раз чуть выше по реке с пришвартованными там же рыбацкими лодками. Силуэты каменных домов в этой местности чуть отличаются от окрестных поселений Компостелы. К скалистым склонам жмутся то круглые, то четырёхугольные здания-кастро с теми же соломенными крышами, но уже перевязанными в самом верху, подобно шляпкам желудей. Бухта города дугообразная и обрывистая, с длинным белым пляжем и грядами известняковых скал. Холмистые склоны побережья тучно заросли нетронутым лесом. Вдали неясно мреют крепостные стены и возятся на пристани люди, также завидевшие эскадру диковинных кораблей, похожих на сказочных змеев с полосатыми парусами-крыльями. За спинами викингов солнце неуклонно растворяло свой багряный свет в пресных голубых водах. Купол неба поворачивался иссиня-чёрной ночной стороной. Когда суда стали неспешно причаливать к выложенной булыжником и оканчивающейся деревянным помостом пристани, выскочившие на сушу швартовщики обратили внимание на спешившегося конника, что следил за ними при свете факела. Стоило Лундвару сойти с мостков, как на его глазах вспорхнувший шахин слетел на руку неизвестного в длинном плаще отточенным и привычным движением. Не глядя, жрец толкнул локтем Гундреда, рука махнула в сторону тёмных фигур всадника и его лошади. Приказав нескольким воинам встать в конвой, ярл с советником подошли к незнакомцу, который обличал в себе смуглолицего бородатого мавра в сапогах с подвёрнутыми носами, белой чалме и мешковатой тёмной накидке, закрывшей всё тело, кроме подставленной соколу руки в пёстром широком рукаве и другой, поднявшей факел. Наброшенный на голову капюшон имеет вверху заострённый край. Дымчато-серый скакун с чёрной гривой лёгок и невысок, шея по-лебединому выгнута, вторя грациозным изгибам всего тела. — Полагаю, мои северные друзья из Компостелы? — подал высокий голос с сильным акцентом араб. — Ас-саляму алейкум славному ярлу и его людям! Гундред воодушевлённо переглянулся с побратимами, которые также посмеялись над пришельцем с востока. — Так-так, сдаётся, чутьё меня не обмануло, — ответствовал ярл на латыни. — С кем имею честь? Сарацин пересадил шахина на плечо, чтобы низко поклониться, коснувшись груди почти чёрной рукой. — Малик аль-Сафар ибн Махди к вашим услугам. Я покорный раб светлейшего царя времени — кордовского халифа Аль-Хакама ибн Абд ар-Рахмана. Гундред недоумённо покосился на Лундвара, который своим серьёзным видом выражал хоть какое-то понимание дела. — Стало быть, мы обязаны помощью Кордовскому халифату, владыкам большей части Испании? — перевёл жрец мудрёные слова араба. — А Аль-Хакам Второй, как мне известно, принадлежит к благородной династии Омейядов, зародившейся в Дамаске, но полностью уничтоженной больше двух веков назад. Кроме кордовской ветви, разумеется. — Приятно и почётно беседовать со столь образованными людьми! — всплеснул рукой обрадованный Малик. — Указом наместника Святого Мухаммеда я служил послом при дворе Рамиро, короля Леона. Так я и выведал все планы его величества, примчавшись в Понтеведру, как только он затеял поход. Ну, точнее, его регенты. Видите ли, я большой знаток переговоров и за время мира между Кордовой и Леоном успел завоевать доверие последнего. — Предположим, — ярл почесал в рыжей бороде, сверкая перстнями. — А нам-то зачем помогать? — Светлейший халиф считает, что датский конунг — выгодный союзник против Галисии и Астурии. Между нашими державами может быть налажена торговля, найм новых войск, наконец, дипломатия с обоюдным обменом знаниями, изобретениями, культурой… — сарацин позволил птице пересесть на спину лошади, чтобы, перехватив поводья, направиться к портовым воротам города. — Предлагаю ярлу и его уставшим с дороги воинам расположиться на ночлег в просторной вилле и её окрестностях. А поутру вы могли бы обдумать не столь дальнее странствие в сказочную Кордову. Вслед за бывшим послом викинги под покровом сумерек беспрепятственно прошли в Понтеведру, сохранившую остатки роскоши от прошлых поселенцев. Не превосходя размерами большую деревню, городские улицы и подступы к домам ровно вымощены тем же камнем, что использовался для кладки стен. На раздольных площадях можно встретить разрушенные временем фонтаны, перекинутые через каналы каменные мосты, ряды высоких колонн. Галисийцы при виде норманнов не поднимали гвалт, но живо прятали детей по домам, запирая двери на крепкие засовы. Когда Малик привёл Гундреда к той самой римской вилле, месяц и его светила вошли в своё полное владычество: — По легенде первый камень на этой изобильной земле заложил Теукр, снискавший геройскую славу в Троянской войне. Город на месте, где бурная река Лерес впадает в волны залива, назван буквально старым мостом — «понте ведра». Северяне могли лишь подивиться красоте богатой античной постройки, ведь подобные свидетельства старины почти никому из войска видеть не доводилось. Фасад из безупречно обтёсанных каменных плит имеет несколько больших окон и арочный вход, к которому ведут ступени. Двускатную черепичную крышу и массивные лестничные парапеты уставили на диво живыми статуями людей. Внутри виднеется двор с колоннами и бассейном, уложенный мозаикой. На подступе к вилле высажены оливковые деревья, образующие широкую аллею. У входа в настенных держателях зажжены факелы, и жёлтые огни ярко освещают внутренний двор. Гундреду и дружине городской управитель по наущению Малика позволил заночевать в пышных хоромах, а многочисленным пехотинцам не нашли другого места, кроме сараев, амбаров, конюшен да постоялого двора с борделем и кабачком, открытыми на одной улице. Отоспавшись на славу, ярл узнал, что минувшей ночью королевские войска действительно заняли Компостелу, где и задержались на неопределённый срок, наводя попранные викингами порядки. Прежде чем получить от Гундреда окончательный ответ, посланник халифа посоветовал ему и дружинникам воспользоваться возможностью и взглянуть на развалины римского театра, некогда возведённого в Понтеведре. Хотя Малик недвусмысленно оттягивал время, главнокомандующий поддался присущему ему любопытству первооткрывателя. По дороге к памятнику римского величия Гундред расспросил нового знакомца о службе Аль-Хакаму, дружбе и предательстве короля и семье самого посла. Не преминул ярл похвастаться и дочкой-богатыршей, достойной любого халифа, вот только опять куда-то запропастившейся. — Найти и привести, — мимоходом бросил Гундред сподручнику, который тут же поднял на уши весь отряд. Очень скоро недовольную ярлицу подвели к родителю и его спутникам, чьи глаза вмиг округлились. Побледневшая Тордис скукожилась, тщетно надвигая на лицо прядь, чтобы скрыть ещё больше раздавшийся синяк. — Чьих это рук дело? — недолго думая выдал Гундред, почти не выказывая гнева. Девушка, вперившая пустой взгляд в землю, ответила не сразу: — Да ничьих. К коню подошла не с той стороны. Лундвар заставил себя проглотить смешок. Палец ярла скользнул по шее: — Это что? В лошадином хвосте запуталась? — Гундред вышел к дочери, обернувшись к мавру и ведуну. Булатная перчатка тяжело опустилась на отёкшее от укуса плечо. — Малик, не суди мою Тордис за гордый нрав. Как бы поступил твой повелитель, если бы кто обидел его дочь? Посланник задумчиво потеребил кудрявую бородку. — Осмелюсь предположить, что обезглавил бы мерзавца и всех, в ком течёт хоть капля его крови. — Выходит, мне остаётся проредить наши славные ряды, чтобы трус… — Я избил её. Разом онемевшие северяне и южанин повернулись к воину, оказавшемуся в непростительной близости. Ярлов берсерк, очами и волосами такой же чёрный, как Малик, свёл брови с мучительным напряжением, а крепкая грудь его раздувалась, как кузнечные мехи. Оживилась и Тордис: щёки налились краской, плечи распрямились, а сердце птицей забилось под рёбрами. Ратник оставил четырёх своих товарищей, медленно пятясь от толпы. — Корриан? — на лице Гундреда не было ни тени злости, ведь осознанию лишь предстояло разбить покрытое многими шрамами сердце. — Я не… Зачем ты это сделал? Берсерка била дрожь, по спине катились струйки холодного пота, а рука будто сама вынула меч из ножен. Ещё можно вернуть доверие ярла: перевести всё в шутку или вовсе подставить вероломную самозванку… Но в который раз Корриан возненавидел ложь внутри себя, искупая неподдельный риск смерти бесценной правдой. — Потому что она никто. Ни сестра Тора… Ни твоя дочь… — берсерк выставил перед собой оружие, обходя ярла и его союзников по кругу. — И ты тоже… Гундред. Ты лгал нам, что можешь иметь детей. Но боги… обделили тебя в настоящем мужестве. — Корриан попытался сглотнуть пересохшим горлом, шало глядя по сторонам. — Таскаешь за собой своего фанатика, ведь тот напел тебе в уши небылиц… — лязг мечей заставил перейти на крик. — И по горло утопил нас в крови! Наконец и тяжёлая секира Гундреда присоединилась к прочим оружиям на изготовке. Светлые глаза его заволокла непроглядная пелена ненависти, а жилы на лице и шее разбухли. — Посол, отойди-ка подальше. Замараешься кишками этой падали. — Отец! — Тордис выскочила вперёд, закрыв ярла своим телом. — Он мой. Я приму бой, и пусть Водан рассудит, кто из нас прав! Лундвар подлетел к Гундреду, хватая за рукав: — Не подставляйся, ты слишком важен. Позволь сразиться ей. На нас смотрит приближённый халифа, помнишь? Гундред вырвался, судорожно мотая головой, под скулами заходили желваки. — Ничтожный предатель, — ярл приосанился, крича сарацину. — Малик, может, ты рассудишь, как нам быть? Ещё не опомнившийся от происходящего араб сцепил беспокойные пальцы на груди, чёрные глаза покосились куда-то вдаль улицы. — Ну… мы ведь шли к римскому театру. Быть может… устроить гладиаторский поединок, как это было в старину? Хоть выложенный камнем амфитеатр порядком обрушился и зарос травой в многочисленных трещинах, полукруглые ряды ступеней сгодились, чтобы разместить весь отряд дружинников. Позади манежа, где некогда играли актёры и зачитывали поэмы стихослагатели, тянется длинная открытая галерея на возвышенности, оканчивающаяся стеной с колоннадой и каменными сидениями для особо почётных зрителей под сенью центрального портика с треугольным фронтоном на крыше. Там и расселись Гундред, Лундвар и Малик, свысока наблюдая за борцами, затеявшими хольмганг на круглой арене. Ветер поднимал к серому утреннему небу облака пыли и пучки сорной травы, которую снег в этих тёплых краях почти никогда не скрывал. Тордис заплела толстую косу, уже не пытаясь спрятать за лезущими в лицо волосами следы недавней потасовки. Гундред пожаловал ей свой именной топор, чтобы, по крайней мере, он по праву испил крови клятвопреступника. Корриан посерел и пошёл испариной, словно мертвец. Против его отчаянного безумства, соперничающего со страхом, у Тордис, казалось, нет ни шанса. — Сделаем это быстро, дочь, — гаркнул ярл с трибуны. — И отправимся уже в путь. Корриан перехватил тяжёлый меч в обе руки, остриё угрожающе глядело прямо на Тордис. Та закрылась расписным щитом, рука подкинула в воздух секиру и, перехватив на лету топорище, ярлица сделала широкий мах. Берсерк ответил наскоком, сталь встретилась со сталью, выбивая искры. Противники рубятся безжалостно, щит то и дело принимает сокрушительные удары, а Корриан ловко уклоняется от секиры. Крутые замахи поднимают ветер и песок под ногами. Наконец, дочь ярла выдохлась и опустила оружие, прикрываясь щитом. Но берсерк и не думает уступать: меч сделал засечку, другую, третью, и подхваченный порывом воин подпрыгнул, чтобы с силой пнуть соперницу. Тордис отлетела назад, проехавшись по земле. Трибуна охнула и возмущённо загудела. — Вставай и не суйся под удар, коль не держишь. — сорвался Гундред. Не успела Тордис оторвать спину от земли, как сапог Корриана выбил щит из рук, зашвырнув к подножью галереи. Лезвие со свистом обрушилось сверху, секира с трудом сдержала натиск, но позволила деве выскользнуть вперёд. Меч пронзил воздух, силясь ужалить раз за разом. Ярлица то крутится, то отбивается топором. Очередной замах девушка ухитрилась накрыть секирой, так что её изогнутое внутрь лезвие поймало меч. Тордис отшвырнула чужое оружие вслед за щитом. — В тот раз это тебя не спасло! — с разбегу Корриан нырнул под выпад секиры, очутившись за спиной богатырши, и локоть дал по больному плечу с такой силой, что Тордис со стоном упала на колено. — Всё зря, — тихо вздохнул один из приятелей берсерка на ступенях театра. — Голыми руками наш малый борется ловчее, чем с оружием. Подхваченная с земли ярлица пронзительно вскрикнула, когда чужое колено чудом не раздробило ей позвонки. Зажатые Коррианом руки на миг ослабли, выпустив секиру. Деву вытолкнули вперёд. Чудом она удержалась на ногах, чтобы принять очередной удар воина. То отскакивая, то пропуская тумаки, Тордис отчаянно держала защиту, внемля гневным выкрикам отца.