Любовные приговоры сменились рваным вздохом. Ласки нормандца были почти насилием, и восторг от них соседствовал со страхом и едва стерпимыми муками. Лаувейя покорно терпела, когда Йормундур всем весом вдавил её в постель, когда зубы оставляли звериные укусы, а пальцы сжимали до синяков. Она мстила ему, царапая спину острыми ногтями, сминала короткие мокрые волосы в кулаке. Когда любовник вертел и швырял её на простыни, будто куклу, краем затуманенного ума вдова опасалась, что вот-вот северянин перейдёт черту и сломит её. Но прерваться было невозможно, ведь страсть и мощь Йорма не оставляли позади ничего более притягательного и желанного. Даже с Кеннетигом она не ощущала себя столь безвольной. На миг нормандцу почудилось, что покои погрузились в глухую тьму, и тут же очаг вновь возжёгся, но едва-едва, будто ветром задутый. Вдова под ним прекратила стонать, и викинг охнул, когда крепкий захват бёдер опрокинул его на спину. Лаувейя оказалась сверху, почти целиком закрытая копной вьющихся волос. Тут совершенное тело выгнулось, белые груди открылись, а рука высоко откинула гриву назад. Свысока на Йорма глядело совсем незнакомое смеющееся лицо. Мужчина проморгался: верно, от голода и полумрака голова затуманилась. Но видение не прошло: извиваясь, юная незнакомка, стройнее и краше Лаувейи, водила ладонями по узорочью на теле северянина. Йорм прошёлся руками по талии, что легко можно взять в обхват. Взъерошенные, как у ведьмы, волосы сделались угольно-чёрными, очи — карими, худое бледное лицо обрело стервозность, пылкость и такое безумство, что викинг мог лишь в исступлении таращиться. — Ты кто? — Нет — ты кто? Никчёмный калека или чемпион? — прелестница провела пальцем по губам любовника: ногти длинны и чёрны, словно у хищницы. — Я твой сон, Йормундур. — Это… прекрасный сон. — Послушай, герой. Не верь фоморам, не слушай их речей, не бери их даров. Выпусти ворона из клетки: его пленил шут. Действуй расторопно. Но сперва спустись в арсенал и облачись в доспехи стражника. Оставайся незамеченным и не оглядывайся на других, ежели намерен идти к цели, — дева сделалась серьёзной и спокойной. — Я увижу тебя ещё? — спохватился растерянный Йорм. — Да. Когда докажешь свою преданность. Неощутимый ветер вновь загасил огонь, и в непроглядной мгле всё тело Йормундра напряглось от удовольствия. Вместе с толчками крови он ощутил, как высвобождается в нём необъятная силища, высасывая все соки до капли. Уже в полузабытьи почти невесомое тело как будто обвили тёплые любящие объятия. Лишь теперь Йорм постиг, как сильно ему не хватало этого искреннего утешения. Проснувшись посреди ночи, воитель понял, что подле него мирно спит Лаувейя — всё та же стареющая белокурая дворянка. Натянув рваные штаны, Йорм тишком выбрался в коридор и, пока стража мирно похрапывала, оперев головы на копья, стал осматривать встречные комнаты. Вскоре замковое эхо донесло до чуткого уха какую-то возню, и под одной из дверей на каменных плитах показалась полоска неверного света. Приоткрыв зазор ещё на дюйм, Йормундур рассмотрел обжитые покои и отброшенную на стену тень. По блуждающему и тухнущему свету пламени стало ясно, что кто-то держит свечу. — Ш-ш-ш-ш-ш! Тише, пташка, тише. Не бейся, нето поранишь крылышки. — истерично зашептал мужской голос, перешедший в захлёбывающийся смех полоумного. — Ну-ка дай-ка подрежем их! Ха-ха-ха! Ух как задымились-то пёрышки! Да-да, горячо! Оп-оп! Свеча совсем близко! Железо заскрипело так, словно раскачивалась подвешенная клетка, а воронье карканье отвело все сомнения. Шутник с мерзостным голосом поставил подсвечник, очевидно, на комод, раздался щелчок замка, отворилась дверца. Тень на стене сузилась, и наконец вышло разглядеть короткий сутулый силуэт с торчащим хохолком на макушке. Брякая бубенцами, фигура опустила трепыхающуюся птицу на пол, шагнула назад. — Ну же, пташка, лети! Улетай в тёплые края, хе-хе-хе! Шут помахал одной рукой, но другая тихонько потянулась за пазуху. Попрыгав из стороны в сторону, ворон попытался упорхнуть от мучителя. Щёлкнул хлыст, и от внезапного удара птица вновь рухнула наземь. Так дурак плясал вокруг животинки, и, хотя она хитро и ловко изворачивалась, изувер с невиданной ловкостью бил прутом по полу, не оставляя надежды на бегство. Наигравшись вдоволь, шут посадил ворона обратно, а сам завалился дрыхнуть. Когда от его храпа уже грозился рухнуть потолок, Йорм спокойно проник в спальню, а там поддалась и защёлка на клетке, которую птица отчаялась открыть клювом. Вылетев, она уселась викингу на руку и клюнула так больно, что тот подпрыгнул. Вот и вызволяй теперь питомцев роковых красоток! Поутру заплывшие от отёка глаза Блатнайт раскрылись так рано, будто её ждал очередной урок на ристалище. На удивление, Бе Бинн тоже была на ногах, и по зову прислуги скоро впорхнула в покои преданной стражницы. Госпожа распорядилась в завтраке для раненной, очаг же следовало очистить от золы и заново растопить. — Ну как твои рёбра, милая? — печальная мать семейства застыла в изножье кровати, опущенные ладони кротко сцепились. — Не сломаны, хвала Бригите. — Блатнайт в льняной сорочке закряхтела, силясь встать в постели. — Будь добра, отвори ставни. Хоть погляжу, что там за шум во дворе. Бе Бинн покорно открыла окно, и с помощью заботливых рук хозяйки больная оторвала спину от перины. Оценив происходящее в стенах Сеан Корад, воительница обомлела: в ворота въехала группа благородных, явно нездешних всадников, за ними гналась деревенская детвора с приветственным галдежом, а фуидиры прерывали работу, дабы низко поклониться почётным гостям. Тем часом на своём острове Дорофея созвала конхоспит, раздавая указания на целый день: забот у прихода как никогда много, но до вечера настоятельнице придётся улаживать дела поважнее. Заслышав это, Йемо поспешил разузнать, что отправляется игуменья в замок риага на пир с послами-англичанами. Вестимо, связи за морем церкви не помешают. После жарких уговоров Дорофея сжалилась, чтобы взять с собой и парочку перегринов с оговоркой, мол, те будут помалкивать. После обедни, нарядившись в чистые рясы, Ансельмо и Олалья с наставницей сели в лодку, отправившись к маячащей за деревьями башне. Махун с Брианом принимали посланников в больших палатах, увешанных по стенам трофейным оружием и громоздкими пыльными полотнищами флагов, свисающих, подобно гирляндам. Поставленные в ряд длинные сосновые столы тянутся от парадного входа до самого трона риага, которого окружают кресла матери, таниста и первого помощника. Здесь столешница расширяется, обретая чудную неровную форму: плотник сохранил природную кривизну ствола и его благородный рисунок. Рассажены высокие гости по длинным лавам. Перед ними — богатые яства, вина, пиво и мёд. Зажаренные на вертеле кролики, куропатки и свежая рыба поданы как закуски перед королём стола — откормленным лесным боровом с румяным яблоком в зубах. Для увеселения в Сеан Корад пустили бардов, жонглёров и музыкантов, что крутились то по одну сторону от дворян, то по другую. Бренчание лютни, свист дудок и бой барабанов перебивали бьющие о полные тарелки серебряные ложки да стучащие по столу медные кружки. Развесёлая публика бросала под ноги артистов звонкие монеты, и те исполняли чьи-то любимые похабные куплеты. На пир правитель созвал своих хобеларов и военачальников, брегонов, вдов Кеннетига и ближайшую родню. Ближе к дверям зала расселись сами пришельцы — английские тэны, служащие сановниками и военной элитой при дворе короля Эдгара Миролюбивого. На доспехах и плащах воителей — золотая крылатая виверна, хищно разинувшая пасть со змеиным языком. Тэны держались дружелюбно и просто, а гэльская дружина охотно заводила с ними беседы. Между делом соседствующие островитяне обсудили славную битву при Сулкоите и столкновение галисийцев с нормандцами в Форнелосе, из-за которого на юге материка нынче тут и там полыхают пожары и разоряются города. — Неспокойно и в северных землях, — подметил англичанин, помахивая наколотым на нож дымящимся крылышком. — Наш посол передал, мол, княжество русов осталось без регентши. Хельга или Ольга, как зовут её там, что приняла наконец христианскую веру, приказала долго жить. Теперь сын её Святослав вернулся из походов в Киев, а о беде его живо прознали вражие кочевники. Когда заговорили о смуте в Испании, сидящие подле Дорофеи Йемо и Олалья заволновались, но быстро взяли себя в руки, обменявшись молчаливыми взглядами. Стюра с Йормом было не видать, и в голове Ансельмо стали метаться идеи, что викинги вполне могли запропаститься по неведомой просьбе Диан Кехта или вовсе отчалить назад на большую землю — чем чёрт не шутит? Тэны завели речь о мудром правлении Эдгара и о взаимной выгоде, которую могла бы принести Дал Кайс связь с таким надёжным и могущественным домом, как Уэссекский. Когда невозмутимость Махуна заметно обеспокоила англичан, Бриан и Брес, забыв о неприязни, зашептались: — Он им ответит, или чего мы ждём? — Я ими займусь. Кудрявый молодец поднёс ладонь ко рту и наклонился к уминающему обед риагу. Тот пошевелил губами, Брес приосанился, и тэны наконец приготовились слушать. — Риага интересует, водит ли Эдгар какие-либо дела с Эоганахтами? И зачем королю враждовать с Моллой, ища дружбы с нами? — Извиняй, любезный, но отчего риаг сам не спросит? — встрял один из британцев. — Охрип, — фальшиво улыбнулся Брес, подивившись своим же словам. Бриан понурился, пряча глаза за козырьком ладони. — Сорвал голос во время сражения. Ну знаешь, отдавал команды… Меж тэнами прошло негромкое бормотание. — Эдгар и его советники из витана считают Дал Кайс лучшими претендентами на манстерский трон, нежели избранники ангелов, гонящиеся за красивой родословной. — крикнул посланник из того конца залы. — Хм, пожалуй, договор о ненападении пришёлся бы… — пустился в рассуждения Брес, но сосед так отдавил ему ногу, что довелось принять грубый намёк. — Что насчёт требований? — вмешался нахмуренный Бриан. Тэны ехидно заулыбались молодости и серьёзности таниста, но с ответом не помедлили: — Мирное соглашение витанагемот предлагает подкрепить обменом заложниками. Повисло долгое безмолвие. Музыканты заиграли на лютнях лирическую балладу, вторя витиеватым строкам саги. Кусая губы, танист оглядел гостей, и рыжеволосая голова безнадёжно склонилась к Бресу. — Риаг подумает, — советник деловито сложил руки на столешнице. — Наслаждайтесь трапезой, дорогие гости. Неожиданно Дорофея позволила своим покровителям выиграть время: подойдя к тэнам, она любезно затеяла беседу о христианской церкви и её общности по всей земле, что определённо понравилось английским посланникам. Тэны пригласили даму присесть подле них и уже не глядели в сторону хобеларов, между которых затесались трое новоприбывших, облачённых в туники, пластинчатые доспехи и кованые наручи. Растерянная и опечаленная Олалья, которой кусок в рот не лез, несмотря на скудную и неаппетитную кормёжку при оратории, подняв голову, разом обмерла. Посреди двух гэльских вояк сидел её Стюр, но одетый в точности, как гвардейцы риага. — Йемо! — дева пихнула друга в плечо, так что он выронил ложку. Проследив чужой шалый взгляд, монах быстро понял, что к чему. Стюра отмыли, привели в порядок, причёсанные волосы аккуратно легли на плечи, и только запущенная борода добавляет непривычной суровости. Повязки на глазу воин тоже лишился, так что преспокойно сверлил взглядом чужаков, оценивая обстановку. С такими же молчаливыми, как он, соседями берсерк, однозначно, не ладил: те зажали его, будто надзиратели, но виду не казали. Олалья поняла, что по ту сторону стола Стюр не замечает их с Йемо. В попытке привлечь внимание своей кружкой девица опрокинула графин вина, и трапезничающие хобелары громко охнули. Наконец норманн соизволил повернуться, очи округлились от неожиданности и больше не могли оторваться. На милом сердцу лице Олалья в страхе прочла крайнее беспокойство и бессилие. Ансельмо больно сжал руку, напомнив о своём присутствии. — Друзья-англичане, позвольте вопрос! — Бриан высоко поднял чашу, тэны отвлеклись от общения с игуменьей. — Есть ли вести о морских конунгах и их великой армии? Появляются их суда у ваших берегов? Посланники стали угрюмы, будто танист нарушил своими речами табу. — Уж появляются, коль скоро Эдгар отстёгивает им данегельд, то бишь датские деньги. — Вы тому не рады? — прохладно ответил Бриан. — Мы бы рады навек вытурить эту погань, шныряющую по Северному морю! Да только язычников, как падаль, там и сям приносит волнами на наши берега! — Гэлы тоже ненавидят северян, — танист опустил лицо на скрещенные ладони, зелёные глаза оглядели взволнованного Стюра. — И вырезают язык всякому остману, которого встретят. — Так разве это не чудный повод заключить союз? — Господа, риаг принимает ваши условия, — Брес торжественно поднялся, рука махнула в сторону пленённого берсерка. — Вот этот витязь по имени Штерн из личной дружины Махуна будет вашим заложником. Кто ваш человек? Стюр подпрыгнул, как на иголках, выпихнутый одним из своих конвоиров на ноги. Взгляд метался то к обомлевшей Олалье, то к хозяевам замка, то к явно недружелюбным вооружённым англичанам. Неверное слово может сейчас стоить жизни. И всё же викинг не мог поверить, что его вот так запросто обменяют, точно раба. От потока мыслей голова готова была разорваться. В смятении находились и тэны, ведь ничего не знали о заложнике Дал Кайс. Впрочем, доспех и благородная наружность сыграли свою роль, введя незваных гостей в заблуждение. — Я останусь, — один из людей короля встал со скамьи. — Надеюсь, обмен равноценен? — увидев сдержанный кивок от риага, тэн обернулся к побратимам. — Тогда мои братья могут отплыть уже сегодня. — Сеньоры! — с грохотом опрокинутой посуды вспотевшая монашка подскочила из-за стола. Лицо в обрамлении белоснежного чепца стало свекольно-красным. — Не сочтите это дерзостью, но возьмите и меня тоже! Мне нужно… нужно в Англию! Лаувейя, до этого болтавшая с Бе Бинн, разразилась непрошенным смешком, а за ней все мужи в зале хором подхватили хохот. — Сядь, дура, — шёпотом прорычал Ансельмо, рука безуспешно дёрнула деву вниз с такой силой, что еле не вывихнула сустав. — Не делай этого! Ты роешь себе… — Если вы честные христиане… Я ведь не доставлю много хлопот! — истерично продолжила своё Олалья. Дорофея лёгким касанием руки тэна призвала его сесть обратно. Англичане взглянули на настоятельницу, наблюдающую за нелепым представлением с суровой гримасой. — Друзья, я лично прошу вас взять мою конхоспиту. Она посетит обитель, где живут теперь её старшие сёстры. — Тогда решено! — воскликнул один из британцев. — Только поспеши со сборами, сестрёнка! Гостей и заложника провожали в долгий путь на закате. Конюхи как следует накормили и напоили лошадей, Стюру дали скакуна из замкового стойла, а англичанам — припасов в дорогу. Сыплющий снег мало-помалу перерастал в метель, затянутое тучами небо погрузило окрестности Киллало в мрачную синеву. Каких бы слов не находил Йемо, Олалья напрочь отказывалась слушать. Заливаясь слезами, она шептала, как любит единственного преданного друга, но место её навеки рядом со Стюром, невзирая на любые размолвки. — Йемо, миленький, твоё право плюнуть мне в спину как подлой предательнице! Клянусь, я ничего не могу с собой поделать. Он мой! Я с детства верила, ждала, что за мной придёт прекрасный рыцарь. Я умру, но не брошу его! Ты понимаешь меня как никто, я знаю. — Ты не можешь… Пожалуйста… Умоляю, не уходи! Вырвавшись из ослабевших мальчишеских рук, Олалья рванула вслед за всадниками, уже взбирающимися на коней. Перед берсерком девушка на миг запнулась, но совершенно бесконтрольный порыв бросил её в объятья возлюбленного. Тэны засмеялись: вот так распутные монашки нынче пошли! — О, Водан… — содрогающийся викинг и сам был на грани срыва. Хоть руки крепко прижали несчастную к груди, в лице не было ни капли радости. — Не нужно было, милая. Зачем же ты… — мужчина долго вздохнул, ничуть не разумея, плакать от счастья или провалиться под землю с таким раскладом дел. — Где же проклятый Йорм! Я уж начинаю верить, что он нас предал. Сдох он, что ли? Как быть-то?..