На край бассейна из воды выбросилась рыба. Животное в предсмертных муках забилось оземь, стараясь скользнуть обратно, пока не кончился воздух. Субх ощутила полную растерянность, накрывшую её и вчера, когда удар Тордис показал, чего в действительности стоили все пройденные тренировки. Жена халифа обучалась владению кинжалом у лучших мастеров, но стоит на миг дать маху, как тебя сбросят с верхов на самое дно. Даже такая подлая уловка, как дар убеждения без всякого подспорья правды, рушит самые грандиозные планы и труды. Вдруг Субх осенило мыслью. Поддавшись наитию, рука дёрнула чёрную маску вниз. Приближённые аль-Хакама хорошо знали, кто такой Джафар на самом деле, вот только ничьи глаза, кроме владыки, не осмеливались увидеть лицо первой женщины в халифате. Сорвать тюрбан было сродни одеждам, скрывающим наготу от мужской похоти. Но гнев аль-Хакама переменился в ту же минуту, как он узрел на нежных губах супруги припухлость, синюю от запёкшейся крови. Такие побои носят рабыни, провинившиеся или отказавшие стражникам в непрошенной ласке. — Кто посмел сделать с тобой такое?! — вскочив, аль-Хакам задел шахматную доску, и фигуры посыпались на пол. — Сейчас же спрячь лицо! — Прости, муж, но ты не слушал, — Субх обернулась к Малику, ни один мускул не дрогнул, но в глазах шпион ясно прочёл торжествующую усмешку. — А я предупреждала, что тебе не понравится. Сгрёбши горсть разбросанных в ногах фигур, хурам наконец обратил внимание на умирающую рыбу. Заботливая рука выпустила вяло трепыхающееся тельце в бассейн, оно ловко шнырнуло в глубину, и вскоре красной искорки в зеленоватом омуте и след простыл. Лундвар приказал дружине наглухо укрепить все башенные окна, а парадные двери закрыть баррикадой, но так, чтобы легко разобрать её в случае надобности. Замковую прислугу северяне связали, оставив сидеть под стенкой, пока толпа возбуждённых воинов носилась по всем этажам, в хлам разнося мебель и убранство. Каждый был на взводе от тяжёлого похмелья и дурных новостей, в которые и верилось-то с трудом. Сперва Лундвар верховодил вандалами, но позже оставил пару человек за старших и удалился на верхний этаж. Гундред метался по покоям жреца, то бросаясь к окну, то отстраняясь с горькой руганью. Единственными свидетелями душевных мук ярла стала парочка охранников каземата: те, присев на край кровати, притихли, как церковные мыши. Сквозь деревянную решётку Гундред наблюдал, как к башне стягиваются вооружённые люди аль-Хакама с луками, копьями и мечами. Позади ровных плотных рядов виднелась горстка сановников и сам халиф среди них. Он восседал на кресле, ожидая, пока командиры закончат строить свои отряды. Из раза в раз в ушах гудели трубы, и от каждого пронзительного зова властитель Нидароса вздрагивал. Когда дверь в спальню скрипнула, он рывком повернулся. Лундвар сделал и шагу в свои покои, как в его лысую голову полетела полная кружка, разбившаяся о стену. — Пр-роклятый… — рычащий ярл стал ходить из стороны в сторону, что медведь в клетке. — Пшёл прочь с глаз моих! — Я не враг тебе. — Лундвар спокойно захлопнул за собой двери. — Ты потерял бдительность, Гундред. Только погляди, что творится у тебя под носом, пока ты пируешь и хлопочешь над дочуркой. — Не смей говорить о ней! — пригрозил пальцем ярл, выпучив налитые кровью глаза. — Прости, но я не могу бездействовать, пока против тебя сплотилась добрая половина войска. Ужели ты не видишь, сколь сильно заблуждался? Не в силах вынести само присутствие жреца ярл рванул к столу, где оставил вскрытую амфору вина. Сжав узкое горлышко, Гундред запрокинул голову, и в бороде заблестели алые струйки. Тут об оконную решётку ударился крупный булыжник, заставив всех в комнате насторожиться. Подкравшись, военачальник разглядел внизу Малика, вышедшего вперёд толпы и поднёсшего ладони ко рту. — Гундред! Халиф требует немедленно отпереть двери в башню! — закричал посол на норвежском что есть мочи. — Выдай ему своего жреца Лундвара! Меня он не желает слушать, прости! Ярл зашёлся злорадным басистым смехом. — Очередной предатель, — жрец подхватил подмышку и разоружил одного из сарацинов, кривое лезвие опасно сдавило клокочущие шейные вены. — Я разберусь со всем, Гундред. Можешь вставать, увалень, нето твой друг умрёт. — А… награды, я так понимаю, не будет? — промямлил араб, отрывая зад от постели. Лундвар мысленно взмолился к богам деть ему терпения: — Ну что ты, будет. Она этажом выше. Аль-Хакам остался без ответа, и Малик чуял спиной, как полыхающие ненавистью глаза халифа готовы прожечь в нём сквозную дыру. С минуту висела тишина, нарушаемая свистом ветра и вознёй нормандцев на первом этаже. И вот кто-то их стражи сзычал, указав рукой на башенную колокольню, опоясанную длинным балконом. В тени одной из высоких стрельчатых арок, глядящих во все стороны света, показался человек, выпихнутый наружу толчком в спину. Разглядев своего растерянного собрата, мавры подняли возмущённый гомон. — Братья, они просят объяснений! — звонко бросил смотритель казематов товарищам внизу, и его голос отразило эхо. Халиф не сразу собрался с ответом: они с советниками никак не предполагали, что в плену у язычников может быть кто-то из войска. На всякий случай аль-Хакам велел отрубить трусу голову, как только башня будет взята. — Лундвар! — наконец заговорил владыка устами Малика. — Если ты слышишь, тебя обвиняют в посягательстве на честь жены халифа! Её избили, и она указала на тебя! — Он никакой жены знать не знает! — ответил крикун на балконе, мельком глянув за спину. — Если Лундвар не выйдет, они подожгут башню! — Какой же трусливый червь, — не сдержавшись, прошептала Субх, прячась за спинами вельмож. Ладонь женщины сжала чужая, холодная и влажная. За плечом обнаружился мужчина в тёмных закрытых одеждах, какие носит личная охрана жены халифа. Исполненные теплоты карие глаза Корриана она узнала тотчас. — Они обещают рассмотреть ваши условия! — выдал страж казематов, то и дело обращаясь к подсказчику в тени колокольни. — Но у них есть и свои! Отдайте им предателей: дочку ярла и двух её подельников! Иначе переговоров не ждите! Аль-Хакам нервно заливисто расхохотался, запрокинув голову. Так же внезапно командиру стражи был отдан приказ брать двери штурмом и вынести оконные ставни, чтобы выкурить шайтанов всех до единого. В разговор вмешались сановники: внутри есть пленные рабы, и оставить их на произвол, не попытавшись спасти, было бы скверно. Между старцами протиснулась Субх, которая что-то прошептала супругу, наклонившись к самому уху. Аль-Хакам в раздумьях почесал в кудрявой бороде, и пальцы звучно щёлкнули, привлекая внимание подданных. Жрец с заложником подступился к самому проходу на балкон, наблюдая на земле странное зрелище. От сборища арабов отделились две высокие фигуры, направившиеся к закрытым дверям башни. По светлым и тёмно-русым отпущенным волосам Лундвар угадал Эсберна и Токи. Хотя проклятые мавры и не отдали Тордис, они всё же пошли на большую уступку, что было неожиданностью. Приятели-заговорщики остановились у башенных дверей, громоздких, почти как ворота. Подождав с минуту, нормандцы услыхали скрежет поднимающегося засова, стон железных петель и грохотанье неповоротливых створок, меж которых появился тёмный зазор. Не распахивая двери полностью, викинги оставили побратимам узкий проход, и Токи с Эсберном канули в душный полумрак. Внутри добрых две дюжины вояк ожидали с поднятыми мечами и секирами на случай, если враг попрёт штурмом. Но мавры стояли как вкопанные, так что за вошедшими створки сразу же затворились. Викинги сдвинули два нагромождения в одну баррикаду под дверью. Эсберна с Токи взяли в кольцо уже не вчерашние братья по оружию, а озлобленные неприятели, жаждущие объяснений. Завидев новых пленников, рабы с кляпами во ртах умоляюще замычали в попытке привлечь внимание. — И где Тордис, ребята? — спросил кто-то из викингов. На балконе между тем завязалась беседа двух опальных слуг халифа: предателя-караульного и завравшегося посла. Аль-Хакаму стало любопытно, как всё-таки видят ситуацию северяне, сумевшие подкупить верных стражников Алькасара. — Почему ярл считает дочь предательницей? — крикнул Малик уже хрипящим голосом. — Не могу сказать, но вчера во время турнира у нас в казематах была девица, очень похожая на неё, — запросто признался араб. — Она усыпила нас каким-то зельем и забрала все ключи. А ещё спрашивала о пленнике, кажись, подаренном ярлом. — мужчина отклонился назад, к чему-то прислушиваясь. — Да! Связка, кстати говоря, на пост караула вернулась! Лунд… то бишь я считаю, в замке тоже не обошлось без предателя. И он, должно быть, ещё среди вас! Халиф раздражённо поморщился, царапая локотник кресла. Субх невольно цокнула: — Так мы тебе и поверили! — Это… — караульный вновь глянул за спину. — Они просят передать, что им по-прежнему нужна Тордис! И можете ей сказать: ярл уже отдал приказ перерезать Токи и Эсберну глотки, так что пускай поторопится! Невесть откуда до переговорщиков донёсся гулкий стук копыт. Отразившись о стены и мощёные площадки замка, дробный звук многократно умножился, словно надвигался целый конный отряд. Мавры огляделись по сторонам, но нигде не виднелись силуэты всадников. Не выдержавший Лундвар отпустил пленного стражника, чтобы броситься к арке, открывающей вид на крепостную стену. Подставив плешь порывистому ветру, жрец на миг обомлел, глаза уставились на растущую чёрную точку вдалеке. Вскоре и люди халифа внизу едва не оглохли от топота над самой головой. Десятки глаз напряжённо устремились к краю серого неба между высоченной стеной и верхушкой башни. Тут звон подков резко оборвался, и со стены птицей выскочила чёрная тень, зависнув в немыслимом полёте. Наблюдатели охнули, когда огромный вороной конь с ездоком на спине прыгнул так далеко, как не сумел бы лучший арабский скакун. Растянувшись от головы до хвоста, зверь перемахнул через балконный парапет и обрушился прямиком на стоящего там сарацина, который со страху свалился вниз с пронзительным криком. Тордис спрыгнула с седла, шагнув в колокольню. — Похоже, у нас друг к другу накопилось много вопросов, а Лундвар? Жрец зайцем выскочил на балкон и мгновеньем позже уже вынырнул из другой арки, ухнув вглубь лестничного пролёта. Вскоре в колокольню высыпали несколько нормандцев с оголёнными секирами. Покрутив головой, освободившийся араб поднял свой брошенный кинжал, готовый очистить совесть в бою с врагом. Секира Тордис лязгнула, выскользнув из петлицы. Переглянувшиеся северяне с криком бросились на дезертиршу, но высунувшаяся из проёма конская голова заставила попятиться назад. В красных глазах демона горело пламя, и келпи так фыркнул на неприятелей, что из ноздрей повалили столбы дыма адских котлов. Внизу один из викингов проорал приказ Лундвара немедленно убить Токи и Эсберна. Не успели заговорщики поднять оружие, как на них двинулась стена врагов. Соратников отбросило к дверям и тут же откинуло обратно от мощного толчка тарана снаружи. Из оконных ставней полетели щепы. С неистовым кличем мавры начали штурм башни. Товарищи не ведали, что творится за стенами, но, похоже, Тордис ввязалась в знатную перебранку. В ней им не продержаться и пары лишних минут. Эсберн отступил к связанным заложникам: некоторые ухитрились вскочить на ноги, приникнув к стенке. Следя за тылом, напарники бросили все силы и умения на отчаянную оборону, но знали, что всех ударов не отразишь. Казалось вот-вот от натиска десятков мужей на голову грянет потолок. Тут где-то в глубине раздалось громкое ржание. Подняв головы, Эсберн и Токи увидели, как со стороны лестницы строй норманнов словно прорвал шквал ураганного ветра. Воины попадали, как подкошенные, а сверху их придавило копытами скакуна чёрной масти, устроившего настоящее кровавое пиршество. Конь стал раскидывать мужей, вставая на дыбы, давить всех подряд об пол, острые зубы прокусывали даже толстый кожаный доспех. В первые минуты ратники могли лишь кричать, пока зверь носился меж ними по всему залу, как осатанелый. Токи и Эсберн заслонили собой пленников, хотя у самих сердце провалилось от страха. Северяне чуть на стену не лезли, спасаясь от ног и зубов чудовища. Во все стороны летели струи крови да ошмётки тел. Конь подбрасывал и налету вгрызался в беспомощных людей, проглатывал откушенную плоть и целые конечности. Глубокий удар топора в бок вырвал из пасти келпи истошное ржание. Выжившие смельчаки разом бросились на скакуна, вонзая лезвия в ноги и круп. Поняв, что жеребца Тордис вот-вот зарубят, её сподвижники двинулись на большего числом противника. Наверху ярлица еле поспевала за выпадами троих соперников, что норовили взять строптивицу в кольцо. Тордис то выскакивала на балкон, то вдруг появлялась в одном из четырёх проёмов, чтобы исподтишка пронестись мимо превосходящих силой мужей, оставив жгучую режущую рану. До любопытного халифа доносились лишь вздохи и рыки девы да лязг оружия, многократно приумноженные конструкцией башни. Выставивший перед собой кинжал караульный так и не шелохнулся, чудом успевая следить, как вчерашняя хохотунья кружит нормандцев, уворачиваясь от ударов и подныривая под руки. Запутав и разделив врагов, Тордис с разбегу вытолкнула одного плечом на балкон: беспомощно махнув руками, бедняга перегнулся через парапет, а ярлица помогла ему отправиться в долгий полёт. С другим воином она расправилась ещё зрелищней. Со спины петлёй накинула на чужую шею верёвку от колокола, и пока викинг снимал тугую удавку, прорубила позвоночник, выкинув вслед за приятелем. Свита халифа отвернулась от леденящего кровь вида мотающего ногами висельника. Лишь аль-Хакам, Субх и Корриан проследили за агонией язычника, недолго прожившего со сломанной шеей: его душа отлетела с последним ударом колокола. Окроплённая кровью Тордис на миг застыла в проёме балкона, когда сзади её подстерёг третий противник. Спрятав оружие, он голыми руками взялся за женскую шею и открутил бы голову, как цыплёнку, если бы не подкосился от лезвия под ребром. Караульный еле увернулся, не ожидая от раненного мгновенного ответа. Секира, подобно тяжёлому маятнику, рассекла воздух, длинная и тяжёлая, точно сделанная для великана. Истекающего кровью смельчака хватило на пару размашистых наскоков, когда мавр и ярлица разом подскочили с двух сторон, и последний враг оказался насмерть заколот. Встретившийся взглядом с горящими светлыми глазами сарацин без лишних слов бросил кинжал под ноги. Не столько из благодарности, сколько от равнодушия воительница пощадила заложника: ниже по лестнице её ждала действительно важная встреча. Содрогался от нетерпения и Лундвар, который втиснулся между стеной и открытой дверью, избежав смерти под копытами несущегося по коридору коня. Спустившись на этаж, Тордис не нашла там ни души. Ноги смело зашагали к дальним комнатам, но только ярлица хотела заглянуть в одну, как за спиной кто-то с силой ударил в позвоночник. Подкосившись, дева резко развернулась, посох Лундвара нацелился в плечо. В последний миг руки перехватили резную змею, и тут жрец повернул механизм на древке, вырвав из чужих уст нестерпимый крик. Из навершия, вонзившись в грудь и ключицу, выскочили длинные острые иглы. Хоть раны не были глубокими, обратным рывком ведун разодрал плоть ещё сильнее, обрушив соперницу на колени. — Не поднимайся, — запыхавшийся мужчина поставил булаву стоймя, сутулая спина выпрямилась с натугой. — Яд на иглах обездвижит твои мышцы. Ты не сможешь драться. Сжимая кровоточащую грудь, Тордис начала трястись, точно в лихорадке. С большим трудом обрывистые стоны сложились в слабую мольбу: — Почему… ты так упорствуешь… чтобы убить меня? Что тебе даст моя смерть? — Время. — Лундвар подступился ближе, дверь в комнату закрылась под нажатием ладони. — Может, ты и сильная, но очень тупа. Ни к чему деревенщине знать своё жалкое происхождение, но так уж и быть: расскажу по доброте душевной. Ярл Гундред верит, что ты его внебрачная дочка. Я мог бы вслед за всеми назвать это бредом старого дурня, однако… сам вбил ему в голову эту идею. От шагов жреца каждый удар сердца Тордис становился всё болезненней. Яд разливался по жилам ледяным металлом. — Видишь ли, мы все много лет подряд изо всех сил старались дать Гундреду, что он хочет. Наследника. — рот старика скривился в улыбке, но глаза остались до жути спокойны. — И вот пророчество исполнено. — жезл гулко ударил об пол в шаге от воительницы. — Конечно, я знаю, что в твоей грязной крови нет ни капли ярловой! Но я проверил. Я со всей честностью испытал тебя. Тордис беззвучно посмеялась: нарастающая дрожь скрыла неуместную весёлость. Как же, неравный бой чужими руками — самый честный подход. — Что самое забавное, ты и впрямь не оплошала. Нашла хахалей под стать себе: один изверг и насильник, второй такой же тронутый умом детоубийца… — Прошу… не надо их убивать, — Тордис еле соображала, что заваливается на бок, сползая по стене. — На кой ляд они тебе сдались! — на миг бессильная злоба возобладала над холодным рассудком. — Корриан, да будет тебе известно, оприходовал жену ярла, пока тот был с ними на одном ложе! Токи растерзал с десяток малых ребятишек, залил себя кровью с головы до ног! А ведь мог отказаться. Но нет же! А знаешь, почему? — на грани беспамятства ярлице почудилось, что за спиной склонившегося к ней Лундвара тихонько приоткрылась дверь, словно гуляет сквозняк или подслушивает кто-то любопытный. — Потому что Гундреду нужен наследник. Потому что ради наследника умирали сотни. И я тоже… умру. — жрец внимательно всмотрелся в угасающее девичье лицо, ища ответа на ведомый ему одному вопрос. — Но, как видно, не от твоей руки. — Так докажи… что я не наследница… трус. Дряхлое тело Лундвара вытянулось струной, булава взмыла ввысь, и с боевым рыком служитель асов представил, как пригвождает самозванку к земле. Но крик оборвался истошным хрипом, а в спине павшего ниц северянина Тордис увидела до того знакомую секиру, что от одного вида рукояти в ладонях разлился жар. Пред глазами метались нечёткие видения: некто разобрал полое древко, достав крохотный пузырёк, заботливые руки подняли голову, чтобы залить в рот пару горьких капель. Затем ещё в помутнении тело отпустил паралич, и дева зашевелилась, с трудом поднимаясь. Лундвар в ногах что-то бессильно шептал, сплёвывая кровь на мантию. Когда Тордис уходила, слабая рука взяла её за сапог. — С самого начала… я… всегда знал. Это ты. Как Мормо и говорила… На пороге смерти Лундвара охватило то же чувство, что много лет назад в пещере: животный страх и счастье теперь уже выполненного предназначения. Даже убийце он был благодарен за шаг, на который сам бы никогда не решился. Тордис запнулась в дверях комнаты, удерживаясь за косяки. Впереди на полу лежала брошенная секира в луже крови. Гундред в пропитанной потом и алыми брызгами рубахе без сил восседал на стуле с амфорой вина, влекущей слабые руки к полу. Таким никчёмным старым бражником девушка своего ярла и не чаяла увидеть. — Гундред. — Нет, — седая голова поднялась, булатная перчатка легла на могучую голую грудь. — Отец. — ярл втянул носом будто бы накатывающие слёзы, а может, раскис от выпивки. — Дочь моя, прости, что был с тобой холоден.