Я не сижу и не жалуюсь, но надо быть дурой, чтобы снова вляпаться в это дерьмо. — Я понимаю. Я слышу тебя и, поверь, не хочу причинять тебе боль. Это не из-за тебя, а из-за меня. Я — беспокойный по натуре. Я ненавижу чувствовать себя в западне. Такой я есть. Запри меня, и я разнесу все в клочки, чтобы освободиться. Мои родители были номадами. Мы были всегда в движении, всегда в дороге. Для меня находиться в одном месте — угнетающе. Это хуже смерти. Когда я рос, если мы задерживались в одном городе, это всегда кончалось плохо для моего старика. Он оказывался в тюрьме, или в больнице, или в вытрезвителе. В любой школе, где я учился, я был новичком, и мне приходилось драться, только для того, чтобы выжить. Для меня было счастливейшим днем, когда мы снова пускались в путь. — Наконец-то на свободе. — Правильно. Это не значит, что я не хотел бы остаться. Я просто на это не способен. — Ну да. «Неспособен». Это все объясняет. Ты прощен. — Не надо обижаться. Ты знаешь, что я имел в виду. Боже милосердный, я вовсе не горжусь собой. Мне не доставляет удовольствия факт, что я — катящийся камень. Я просто не хочу обманывать себя и тебя — тоже. — Спасибо. Замечательно. А сейчас, я уверена, ты найдешь, как развлечься. Он нахмурился. — А это к чему? — Это безнадежно. Не знаю, зачем мы тратим время. Ты обречен бродяжничать, я пустила корни на месте. Ты не можешь остаться, я не могу уехать, потому что мне здесь нравится. Это для тебя непродолжительный эпизод, раз в два года, и я участвую только на это время, и это означает, что я, наверное, проклята на всю жизнь связываться с такими мужиками, как ты. — С мужиками, как я? Мило. Что это значит? — То и значит. С эмоциональной клаустрофобией. Ты — типичный случай. Пока меня привлекают такие мужики, я могу обходить свои… — Я остановилась, чувствуя себя, как пес из мультика, которого занесло на полу. — Твои что? — Не твое дело. Давай закончим разговор. Не надо было мне открывать рот. Получается, что я хнычу, а мне совсем этого не хотелось. — Ты всегда переживаешь, что кто-то подумает, что ты хнычешь. Кому какое дело? Хнычь на здоровье. — О, теперь ты так заговорил. — Как? — спросил он, раздраженно. Я изобразила терпение, которое вряд ли испытывала. — Одна из первых вещей, которые ты мне сказал, была, что ты хочешь, как ты сформулировал, «подчинения без нытья». Ты сказал, что очень мало женщин сумели этого достичь. — Я так сказал? — Да, сказал. С тех пор я очень старалась не ныть в твоем присутствии. — Не будь смешной. Я не имел это в виду. Я даже не помню, чтобы такое сказал, но, наверное, говорил о чем-то другом. В любом случае, не меняй тему. Я не хочу уезжать на такой ноте. Пока проблема существует, давай ее решать. — Что решать? Мы не можем ничего решить. Это решить невозможно, поэтому оставим тему. Мне жаль, что я начала это. У меня и так эта семейная ерунда. Может быть, я расстроилась из-за нее. — Что за ерунда? Ты в родстве с этими людьми, так в чем проблема? — Не хочу об этом говорить. Кроме нытья, я не хочу чувствовать, что повторяюсь. — Как ты можешь повторяться, когда ты с самого начала ничего мне не говорила? Я провела рукой по волосам и уставилась на стол. Я надеялась избежать этой темы, но она выглядела безопасней, чем обсуждение наших взаимоотношений, из чего бы оно ни состояло. Мне не приходило в голову ни одно рациональное объяснение моего нежелания общаться с вновь приобретенными родственниками. Мне просто этого не хотелось. В конце концов я сказала: — Не люблю, когда на меня давят. Они так стараются наверстать потерянное время. Почему бы им не заняться своими делами? Я чувствую себя неуютно со всем их показным дружелюбием. Ты знаешь, какой я становлюсь упрямой, когда меня подталкивают. — Почему ты тогда согласилась работать на этого адвоката? Она же твоя двоюродная сестра. — Ну, да, только я не хотела соглашаться. Я собиралась отказаться, но жадность и любопытство победили. Мне нужно зарабатывать на жизнь и не хотелось отказываться просто из вредности. Я знаю, что пожалею, но я уже занимаюсь этим делом, так что нет смысла грызть себя. — Кажется довольно безобидным, если разобраться. — Это не безобидно. Это раздражает. И вообще, дело не в этом. Дело в том, что я бы хотела, чтобы они уважали мои границы. — Какие границы? Она наняла тебя, чтобы выполнить работу. Пока тебе платят, это все. — Будем надеяться. Кроме того, это не столько она, сколько другие две. Лиза и Пэм. Если я уступлю на дюйм, они вторгнутся в мое пространство. — Ой, чушь собачья. Калифорнийский психоз. — Откуда ты знаешь? Я что-то не замечала, чтобы ты был в идеальных отношениях с собственной семьей. Я увидела, как он вздрогнул. Выражение лица резко стало обиженным и раздраженным. — Удар ниже пояса. Я не хочу, чтобы ты использовала против меня то, что я говорил о своих детях. — Ты прав. Извини. Беру свои слова обратно. — Убери нож, а рана останется. Что с тобой такое? Ты все время такая колючая. Ты делаешь все, что можешь, чтобы держать меня на расстоянии вытянутой руки. — Вовсе нет, — ответила я и потом взглянула на него. — Это правда? — Ну, посмотри на свое поведение. Я еще двух дней тут не пробыл, и мы уже ругаемся. Из-за чего? Я не для того проделал весь путь, чтобы ругаться с тобой. Я хотел тебя увидеть. Я был так рад, что мы можем провести время вместе. Черт. Если б я хотел ругаться, то мог бы остаться с Наоми. — Почему же не остался? Я не со зла спрашиваю, просто любопытно. Что случилось? — Ох, кто знает? У меня своя версия, у нее — своя. Иногда я думаю, что у отношений есть свой жизненный срок. Наш подошел к концу. Вот и все. Объяснения приходят позже, когда ты пытаешься придать всему смысл. Давай вернемся к тебе. Что происходит в твоей голове? — По мне, лучше ругаться, чем ничего не чувствовать. — Для тебя существуют только эти два варианта? — Так я чувствую, но не совсем уверена. Он протянул руку и дернул меня за волосы. — Что мне с тобой делать? — Что мне с тобой делать? — ответила я. Глава 7 Когда мы вернулись домой в четверть одиннадцатого, у Генри на кухне горел свет. Диц сказал, что у него разболелось колено, так что он пошел в дом, с намерением принять пару обезболивающих таблеток, задрать ноги и приложить пакет со льдом. Я сказала, что скоро вернусь. Наш разговор у Рози ни к чему не привел. Я не могла продолжать и не могла вести себя так, как будто ничего не случилось. Я не знала, чего хочу от него, и не знала, как это сказать, так что вышло, будто я в нем нуждаюсь. Мой основной принцип таков: если у тебя в башке ералаш, держи рот закрытым. Я постучала к Генри и помахала, когда он взглянул на меня в окно. Он сидел в своем кресле-качалке с вечерней газетой и стаканом «Джека Дэниелса». Он улыбнулся и помахал в ответ, отложил газету и впустил меня. У него было включено отопление, и воздух был не только теплым, но аппетитно пах вчерашними рулетами с корицей. — Как хорошо. На улице очень холодно. Стол был покрыт старыми черно-белыми фотографиями, разложенными на стопки. Я мельком взглянула на них, взяла кухонный стул и сосредоточила внимание на Генри. С моей точки зрения, Генри Питтс идеален: умный, с хорошим характером, ответственный, и с самыми красивыми ногами, которые я когда-либо видела. Он был моим домовладельцем пять лет, с того дня, как я увидела объявление о сдаче квартиры. Генри искал жильца на длительный срок, аккуратного и тихого, без детей, шумных вечеринок или маленьких тявкающих собачонок. Я всю жизнь прожила в трейлерах и привыкла к компактным помещениям, но была готова ограничить контакты с близкими, неуправляемыми соседями. Жизнь в трейлер-парке, при всех ее достоинствах, подразумевает близкое знакомство с личной жизнью других людей. Поскольку я зарабатываю на жизнь, суя нос в чужие дела, то стараюсь собственные дела держать при себе. Переделанный под жилье гараж на одну машину, который предлагал Генри, превосходил мои фантазии и подходил по цене. С тех пор квартира была взорвана и восстановлена, интерьер был отделан деревом и оформлен как помещение корабля. С самого начала мы с Генри установили отношения, которые подходили нам обоим. С годами он сумел цивилизовать меня, так что я сейчас более уступчива, чем была раньше. Постепенно он выковывал узы между нами, так что теперь я считаю его идеальной смесью друга и родственника. — Хочешь чаю? — спросил он. — Нет, спасибо. Я просто зашла, перед тем, как лечь спать. Это семейные фотографии?