– Николай Николаевич говорил, что при всей несомненной слабости романа, невнятной интриге и плохо прописанных персонажах, книга определенно заслуживает внимания. От неожиданности я поперхнулся кофе и резко закашлялся. Коричневые брызги разлетелись широким веером. В основном – на меня самого, но и ребятам тоже досталось. Одна капля ляпнулась Еве на щеку, получилось совсем неловко. Красавица вздрогнула, но сдержалась. Наградила меня выразительным взглядом, подчеркнуто неторопливо взяла салфетку из вазочки и аккуратно промокнула лицо. Смешливый Багор громко крякал от хохота, невозмутимый Толик слегка улыбнулся, и даже официантка в халате расцвета абстракционизма на миг ожила в углу, огляделась недоуменно. – Простите великодушно… – Ничего. – Нет, правда, извиняюсь… – Ничего, бывает, я понимаю. – А я читал вашу «Косую саблю», – сказал Толик с оттенком сочувствия. – В общем, интересно. Интрига, сюжет, персонажи – все вроде есть. Мне понравилось. В общем-целом. – «Косу и саблю»! – мрачно поправил я, все еще отдуваясь. – Ну да, точно. «Коса и сабля». А я-то еще думаю – почему такое странное название «Косая сабля»? Сабли же все косые, прямых не бывает… Читатели! – подумал я. – Читатели… – сказал я. – Не скажите, – улыбнулась Ева. – Определенная часть молодежи все-таки читает книги. – Определенная часть молодежи даже имеет шансы дожить до старости, – проворчал я с высоты своих сорока. – Вы думаете? А как же безжалостный прогресс? Технологические ужасы современности? Я беспечно махнул рукой: – Как-нибудь… Поверьте мне, Ева, после нескольких эпидемий бубонной чумы даже на технический прогресс начинаешь смотреть без содрогания. Она помолчала, перебирая салфетку тонкими пальцами. Смуглыми и маленькими, как у Мицкель. Может, правда, что каждому человеку дается только одна любовь, а все остальное – лишь поиск подобия. Во веки веков и во все времена… – Страшно было? Ну тогда? – спросила она. Я тоже ответил не сразу. Вспомнил пустые тесные улицы городков средневековой Европы, где привычный запах нечистот перебивала трупная вонь Черной Смерти. И колокольный звон – бесконечный, заунывный и безнадежный. Хоть и считалось, что колокольный звон отгоняет чуму, но верили в это все меньше и меньше. – Страшно? Нет, я бы не стал употреблять это слово… Было хуже. Страх все-таки предполагает возможность каких-то активных действий, сопротивления, бегства, в конце концов. А там была обреченность… Гнев Божий пришел на землю не всадниками Апокалипсиса с огненными мечами, а неслышной, невидимой смертью, тяжелой и грязной. Кончался род человеческий, но совсем не так впечатляюще, без спецэффектов, обещанных в Писании… Историки сейчас удивляются, что в Европе после чумных эпидемий забыли половину ремесел, даже вязать разучились. На самом деле удивляться надо тому, что люди еще могли говорить, а не просто рычали. – Да, конечно, – Ева передернула плечами, тряхнула челкой и глянула на тарелку с недоеденным пирожком, обрызганную моим кофе. Решительно отодвинула ее от себя. – Николай Николаевич тоже написал книгу, – сказала она. Я мысленно вздохнул. Это я уже проходил – сначала критикуют как оголтелые, потом втюхивают настоящий шедевр. На деле – такая махровая графомания, что скулы сводит. Читатели! Они же писатели. К сожалению. – Интересно, – вежливо сказал я. – Наверное, – согласилась Ева. – Эту книгу никто не может найти, – пояснил Жора. – Как сквозь землю провалилась. Вот это уже действительно ново… – А кто ее ищет? – спросил я. Мне не ответили. Каждый сделал вид, что вопрос не к нему. – Еще кофе, Альберт Петрович? – Нет, спасибо! – Тогда поехали. – Двинулись, братва, – подтвердил Багор. Вот и весь разговор. Маленький такой разговорчик. В сущности, ни о чем. Хорошие ребята. Сдержанные, вежливые, книжки любят. Только хорошие ребята явно многое не договаривают. На тему наследства они вообще говорить не хотят, это видно. Книга, значит… Ну хоть что-то конкретное. Честно сказать, я уже о многом догадывался. Слишком долго живу, чтобы не сложить два и два. Просто пока я не торопился делать выводы. 3 К Скальску мы подъезжали по пустой дороге. Местность становилась все более гористой, по склонам живописно разбегались разлапистые сосны, остроконечные ели и трепетные березки. Красиво. Напрашивалось избитое сравнение – северная Швейцария, особенно если не вспоминать, что страна банкиров сама не слишком-то южная. Да, кстати, о школьном курсе географии – здесь же Валдайская возвышенность. Живописные виды всегда рождаются из контрастов и перепадов, глубокомысленно рассудил я. Убаюканный плавным ходом машины, я начал откровенно подремывать, поэтому все дальнейшее случилось совсем неожиданно. Я не сразу сообразил, что зазвучали выстрелы. Показалось, где-то рядом вдруг заработал ополоумевший дровосек. «Что они здесь, совсем рехнулись, такую красоту рубить?» – успело мелькнуть в голове. Ева по-девчоночьи взвизгнула, крутанула руль, машина резко вильнула, затормозила, пошла боком, остановилась совсем и начала заваливаться. Нас с Багром на заднем сиденье бросило в одну сторону, потом – в другую, потом разболтало и перемешало. Я скорее почувствовал, чем увидел, как долгую, томительную секунду автомобиль балансирует на двух колесах на краю обочины. Но все-таки не опрокинулся, шлепнулся обратно, металлически лязгнув подвеской. – Быстро из машины! – напряженно выкрикнул Толик. Мы посыпались. Воткнулись лицами в песок и траву. Замерли. И вдруг стало тихо. Как бывает на даче в приятный спокойный день, когда покачиваешься в гамаке под мелодичное щебетание птиц и жужжание насекомых. Летний день за городом… Хорошо на природе! Когда стрельба стихнет. Жора первый приподнял голову: – Подруга, я тебе уже не раз говорил – будешь ездить как самурай, кончишь как камикадзе… – Ну, и что это было? – нервно перебила Ева. – Стреляли, – коротко объяснил Толик. – Спасибо за разъяснение! Нет, главное, я еду, а на обочине – как будто фонтанчики… – Очередями били. Вон из того леска. – Ветеран тоже приподнялся. – Нет, я спрашиваю, что это было?! – Судя по звуку и скорострельности, автомат. Или пистолет-пулемет, – пояснил Толик. – Но зачем?! Кто?! – не унималась Ева. Толик пожал плечами. Жора хмыкнул. И все трое выразительно глянули на меня, словно я должен немедленно все объяснить. А я, между прочим, меньше всех понимаю. Спокойно себе лежу, разгребаю носом обочину… – Стреляли, – подтвердил я. – Теперь не стреляют. – А почему? – Может, патроны кончились. А может, возникли более неотложные дела, чем пулять по проезжим. – Очень остроумно, – проворчала красавица. Я встал и начал отряхиваться. Всем своим видом показывая, что и рад бы сказать что-нибудь поумнее, да не получается. Остается компенсировать внутреннюю пустоту безукоризненным внешним видом. Хотя бы убрать грязь на пузе и репьи из волос. Репьи выдирались больно и неохотно. – А если партизаны? – задумчиво предположил Жора. – Местные, допустим… Нет, а что? Края здесь лесные, дремучие, сидят себе за кустами во всеоружии. А машины-то сплошь иностранные ездят. Захватчики. Тут даже невозмутимый Толик подавился смешком. – Точно! И при этом совершенно не курсе, что война с немцами уже закончилась, – саркастически подхватила Ева. – Да я не про ту войну… – А про какую? 1812-го, с французами? – Нет, вроде бы не попали, отметин не вижу… – Толик тем временем обошел машину, что-то поковырял ногтем и похлопал по отливающему лаком капоту. – Не попали. Вот хотел бы я знать…