Речь шла о штатном видеотехнике. – Постараюсь, если от этого будет какой-то прок… «Э» в сердце? Убийца вырезал «Э» и «Д». – Да, я хочу с ней поговорить. Если Янси сделает четкий портрет, пропустим через базу и прищучим красавицу. – Позвоню ему и договорюсь. – Спасибо. – Ну, пиво, как ни странно, помогло. – Моррис вздохнул и повернулся к телу. – Приступим. Он достал очки-микроскопы для себя и Евы, зная, что Пибоди с радостью пропустит такие подробности. – Удар в затылочную область тяжелым тупым предметом. Исходя из характера раны, разводной ключ. – Как у слесарей? – Да. Раздобыть несложно. Это самая старая рана. Я еще не закончил реконструкцию, но… – он вызвал изображение на экран, – били сзади и сверху. – Замахнулись из-за головы… Да, ударили, когда пострадавший наклонился что-то поднять или завязать чертов шнурок и подставил спину. Убили не на Меканикс-стрит. – Судя по фото с места преступления, склонен согласиться. – Запихнули в машину и отвезли в укромное место. По логике вещей, напали рядом с автомобилем. Удар его вырубил? – Да, сознание Дориан потерял. – Значит, связать нетрудно. – Видимо, скотчем. Лабораторный анализ подтвердит. В ранах, а также на запястьях и щиколотках – следы клейкого вещества. – Но не во рту. – Губы поранены трением о тонкий прочный материал. На зубах и языке следы силикона. – Кляп на веревке. – Видимо, так. – Унижение, сексуальный подтекст… Его насиловали? – Никаких признаков. – Ладно… – Ева сунула руки в карманы и напрягла воображение. – Итак, вырубили и связали. С таким кляпом можно издавать невнятные звуки. Убийца слышал, как он пытается кричать или умолять. – В случае Дориана, скорее всего, и то и другое. Следов от парализатора или уколов не вижу, но все-таки отправил материал на токсикологию. – Вряд ли его чем-то накачивали. Наркотики притупляют чувствительность. Так же неинтересно! – Ева прикусила язык. – Прости, Моррис… – Ничего. Проникнув в логику преступника, легче его поймать. Ожоги. Подтверждаю результаты первичного осмотра. Следы от сигарет и профессионального источника огня. Вот, например… Он вслед за Евой надел очки и склонился над телом. – Грудь, живот, гениталии. Края четко очерчены. Острое пламя. – Ручная горелка. А на конечностях следы широкие и размытые, со следами копоти. Гематомы на грудной клетке. На кулачные побои не похоже. – Скорее, дубинка. То же на ступнях. Много поверхностных порезов. Видишь? Колотые и резаные раны. Наносились по крайней мере двумя разными предметами. – Ты про вот эти? По-моему, нож для колки льда или что-то вроде того. – А другие – зазубренным лезвием. – Целый арсенал! – Сначала шли поверхностные повреждения и ожоги. Кое-что – двухдневной давности. – Чтобы сразу не откинулся. Убийца входил во вкус, хотел вызвать страх, боль, беспомощность. – Пальцы на левой руке ломали постепенно. На правой размозжены кости. – Наступили ногой, чем-то ударили или уронили тяжесть? – Склоняюсь ко второй версии. Много раз, с силой, били молотком по краю костяшек. Сначала занимались левой, правую увечили в последние сутки. Более глубокие колотые и резаные раны – тоже в последние двадцать четыре часа. – Перед смертью издевались сильнее. – Да, но, Даллас, некоторые раны убийца обрабатывал. – Что?! Как? – Следы «заживителя». Лаборатория подтвердит. Останавливали кровотечение, а затем снова вскрывали рану. И не раз. Потом порезали живот, отчего и наступила смерть. – Истекал кровью долго? – По меньшей мере час или два, пока не потерял сознание. Смерть наступила еще позже, но хотя бы уже не мучился. – Интересно, преступник смотрит, записывает? Жених все свои великие эксперименты записывал. Здесь не так безумно научно, не так организованно. Унижение, издевательства, запугивание… Ева стянула очки, глотнула пепси и прошлась взад-вперед. – Есть план, инструменты, транспорт и укромное место. В то же время пальцы на одной руке ломаются, на другой – дробятся, на конечностях – ожоги от сигарет, на груди и гениталиях – от горелки. Дубинка, нож для льда, зазубренное лезвие. Кляп. Жертва раздета. Сборная солянка психических отклонений или… А сердце? Когда его вырезали? – Посмертно, тонким гладким лезвием. Точная работа. – Потому что это подпись. Гордость и… Может быть, «Д» – вовсе не Дориан. Убийце нужна его боль, беспомощность, возможность поиздеваться всласть, но сам он, его имя… Что, если оно ни черта для преступника не значило? Если мать права, никто из знакомых на такое бы не пошел. А значит, имя не важно. И все-таки «Д», «Э»… – Сердце, – пробормотал Моррис, – как влюбленные, которые вырезают на дереве сердечко с инициалами. – Двое? – потрясенно прошептала Пибоди. – Любовники?! – Пока только теория. Надо посоветоваться с Мира, это ее епархия. Хотя мысль интересная. Они его раздевают, затыкают рот, обжигают гениталии электроприбором, но не насилуют. А зачем? Для секса есть партнер. – Коли так, все издевательства… – Прелюдия, – докончила за Морриса Ева. Судмедэксперт положил руку на плечо мертвого. – Я никогда не прошу и сейчас бы не должен, но… Найди их! Верно, он никогда не просил. И ей бы не следовало обещать… – Найду! Будь покоен! – Снова он грустит, – начала Пибоди, когда вышли на улицу. – Вспомнил Колтрейн. – Справится, – отозвалась Ева, а сама подумала, что неплохо бы вызвать священника. В свое время Моррис получил утешение и дружескую поддержку от Лопеса. – Поработаем, закроем дело, и ему полегчает. – Договориться о консультации с Мира? – Давай. Сейчас едем в управление, я займусь бумагами и доской с материалами, попотею над теорией двух убийц. Скажи ей, что отчет пришлю. – Есть. Думаешь, это случайность? В смысле, выбор жертвы. – Не знаю. Пока неизвестно даже, где на него напали, как похитили. Надо допросить друзей и коллег. Займемся первыми «Э». Нельзя из-за одной теории забывать о другой. Обзвони их, пусть подъезжают в управление – сэкономим время. И если у Мира найдется минутка, я ее украду. Пибоди молча принялась за работу, потом хмуро посмотрела на густеющий снег за окном. – Все-таки это пара любовников. – Почему? Потому что ты решила, что я так думаю? – Нет, это просто натолкнуло на мысль. Вначале я ее даже отринула. Нет, потому что нет. Слишком извращенно. Потом – постой, сама скажу – поняла, что бывали у нас извращенцы и похлеще, намного. Все дело в классическом сердечке. Они расписались в нем – или один расписался за двоих – не ради искусства, а как символ их больной любви. Ева секунду помолчала.