— Хорошо ты, смотрю, жить стал, — жуя, заметил Вячеслав Дмитриевич. Рот Пашкова оказался занят, и он лишь промычал в ответ что-то невнятное. — К тебе в гости стало выгодно ходить, — продолжил свою мысль брат. — Раньше вкуснее бутерброда с маргарином у тебя ничего не находилось. — Раньше я отдавал предпочтение духовной пище, — сказал Пашков. — Теперь предпочитаю полноценный рацион. Ты знаешь. Слава, на днях я переезжаю из этой комнаты. Вячеслав Дмитриевич от неожиданности чуть не расплескал кофе. — Да, Слава, переезжаю. Заканчиваются мои коммунальные странствия. — Ну, ты даешь, — только и сказал Вячеслав Дмитриевич. — И эта комната за мной останется, — продолжал Пашков. — Надоест жить одному на новом месте, переберусь обратно в коммуналку. Вячеслав Дмитриевич вдруг длинно матерно выругался, ссутулился в кресле и положил тяжелые кисти рук на журнальный столик. Он погладил на запястье якорь, обвитый цепью. — А что случилось? — Пашков смотрел, как брат тер ладонью наколку и на глазах наливался злобой. — Случилось то, что должно было случиться. — Вячеслав Дмитриевич пригладил седеющие волосы. — В Америку мы не едем. Остаемся здесь. Пашков решил не задавать лишних вопросов. Брат пришел о чем-то поговорить, пусть все расскажет сам, торопить его не следует. — Хорошо, хоть такси не успел продать, — сказал Вячеслав Дмитриевич. — А то бы пришлось по миру идти, хотя все равно мы теперь нищие. С дачей я поторопился, не надо было за те деньги продавать. Я ведь каждую горсть земли на участке вот этими руками просеял. Он повернул к Пашкову ладони тыльной стороной. Снова вздохнул и начал свой рассказ. Сын Вячеслава Дмитриевича Герман работает на автостоянке, охраняет машины. На одну смену собирается три-четыре таких охранника, все молодые охламоны. Платят им хорошо, а вся работа — ворота открывать и на стуле сидеть, чай пить. Несколько дней назад Герман только заступил на ночное дежурство, приезжает хозяин стоянки некто Матецкий Рудольф Евгеньевич. Приехал так, без всякого дела, побродил по территории. Потом к ребятам примотался, как дела, как жизнь. Он сроду после семи вечера на стоянке не задерживался, а тут в десятом часу приперся. У этого Матецкого еще две стоянки в городе, человек он не бедный, но, говорят, жаден. Он постоял, потоптался и уже собрался уезжать. Тут к воротам подъезжают две фирменные тачки, почти новые, третья «БМВ» и трехсотый «Мерседес». Выходят из них два водилы, подходят к Матецкому, начинают разговор. О чем говорили, Герман не слышал, стоял в стороне. Матецкий пожимает плечами, дескать, мне все равно. Потом подзывает Германа, говорит, мол, люди хотят оставить здесь свои тачки на одну ночь. Утром заберут, а заплатят хорошо. Герман отвечает, что ему все равно, стоянка Матецкого, ему и решать. Матецкий, нет, он отвечает только за те машины, хозяева которых паркуются здесь, так сказать, официально, вносят абонентную плату. А это вроде халтуры, на ответственность охранников. Заплатят прилично, так что пусть решают. Ключи от машин хозяева оставят, а утром заберут тачки. Странно… Ключи оставят, где такое видано? Лопоухий Гера согласился, обрадовался. И что самое главное, хозяев этих тачек даже в лицо не разглядел. Будьте спокойны, говорит, покараулю, у нас угонов не бывает. Хозяева машин дают ему ключи от «Мерседеса» и БМВ и сматывают удочки. Матецкий еще полчаса крутился на стоянке, ходил взад-вперед, рассказал анекдот и уехал на своих белых «Жигулях». Утром, чуть только рассвело, явились два добрых молодца, дали Герману денег, забрали у него ключи и были таковы. Через час приходят еще два парня и спрашивают: где наши машины? Тут же, как по команде, приезжает Матецкий, начинает орать как сумасшедший. Геру пальцем не тронули. Заявили только, что ценят машины в восемьдесят пять тысяч долларов, а за моральный ущерб, как с бедного, не возьмут ни копейки. Матецкий сказал, что лично он за пропажу машин не отвечает, Герман сам подписался их стеречь, хотел денег подмолотить и вот нарвался и все такое. Вечером вся компания вместе с Матецким завалилась на квартиру Вячеслава Дмитриевича. Долго толковали на кухне. Но что он мог ответить непрошеным гостям? Парня подставили, это ясно. А отцу выставили счет, хотя тот и половины этой суммы не наскребет. Гости ответили, что помогут найти деньги. Они разговаривали очень вежливо. Сказали, что у Вячеслава Дмитриевича приличная квартира, она пойдет в уплату части долга. Через три-четыре дня они все оформят, совершеннолетним членам семьи надо только подписать бумаги, и только. Семье придется переехать в коммуналку, такая есть на примете, сразу за кольцевой дорогой. Две небольшие комнаты на первом этаже, хорошо, говорят, еще такой вариант есть, могло быть и хуже. В счет недостающих денег они заберут такси, оставшуюся сумму придется внести наличными. Они точно знали, сколько сбережений у Вячеслава Дмитриевича. Разговаривали так, будто все давно решено, а отца семейства просто ставят в известность об этом решении. — Они говорят, это очень хорошие комнаты, — повторил Вячеслав Дмитриевич и потер виски кончиками пальцев. Пашков заметил, что глаза брата полны слез. — Жена валялась у меня в ногах и просила, чтобы я не бил Германа. Если бы не она, не знаю, что бы я с ним сделал. На всякий случай отогнал такси в парк, но что это изменит? Придется, наверное, отдать машину. Пашков не предполагал, что брат умеет плакать. — Они шутки шутить не будут, — твердо сказал Вячеслав Дмитриевич. — Знаю я эту сучью породу. Мне младшего жалко. И дочку тоже жалко. Через день они придут с бумагами, вот так. Мы-то свое пожили. А вот детям все придется на пустом месте начинать. В жизни всегда так, хочешь как лучше, а получается наоборот. Пашков сидел, сцепив пальцы рук до боли в суставах, и молчал. Он кашлянул, поднялся, вышел в коридор к телефону и накрутил номер Сайкина. Когда он назвался, сразу же соединили. Сбивчивая речь Пашкова на другом конце провода встретила гробовое молчание. Это молчание, казалось, длилось бесконечно долго. Наконец Сайкин сказал несколько слов и повесил трубку. — Собирайся, поехали, — сказал Пашков, вернувшись в комнату. — Это еще куда? Глава 11 Машина без номеров медленно двигалась вдоль самой кромки тротуара. Через опущенные стекла сидящим в салоне людям отчетливо слышалось шуршание песка под покрышками. Дорога изгибалась вправо, дальше спускалась вниз и отсюда, с небольшой высоты, хорошо просматривалась территория автомобильной стоянки. За забором из крашеных металлических прутьев автомобили выстроились двойными рядами, бампер к бамперу, но многие места парковки к часу пополудни уже пустовали. Между машинами по асфальту белой краской были проведены разделительные линии. После дождя, смывшего грязь и песок, эти разделительные линии смотрелись яркими, будто только что нарисованными. Асфальт под выглянувшим из-за туч солнцем отливал небесной голубизной, и треугольная территория автостоянки напоминала сейчас отколовшийся кусок неба. Ветер стих, солнце припекало, и от асфальта поднимался легкий, едва заметный пар. Кроме автомашин, на площадке помещался снятый с колес строительный вагончик, у самых ворот кособочилась палатка, обшитая крашеным листовым железом. В дальнем углу помещался бокс, где выполняли покраску и мелкий ремонт автомобилей. Примыкающая к стоянке территория, без жилых домов, заваленная мусором, напоминала свалку. Семен Дворецкий остановил машину и сделал несколько кругообразных движений плечами. Вторая машина, следовавшая сзади, тоже остановилась, но никто из пассажиров не вышел наружу. До ворот стоянки оставалось метров сто пятьдесят, но Семен решил не подъезжать ближе. Никто не произнес ни слова, молчала магнитола. По улице с движением в два ряда изредка проезжали в обе стороны машины, но ни одна из них не свернула к воротам стоянки. Солнце не собиралось прятаться в тучи, и Семен вынул из нагрудного кармана куртки темные очки. Но разглядывать вокруг было нечего, только из палатки вышел человек в черном рабочем комбинезоне на бретельках, постоял, запрокинув голову к небу, почертил полукруги носком башмака и снова скрылся в палатке, громко хлопнув металлической дверью. — Кто это? — спросил Семен. — Да так, механик, когда сторожа обедают, он стоит на воротах. Герман Пашков сидел на переднем кресле рядом с Дворецким и изо всех сил старался казаться спокойным. Он не вынимал рук из карманов ветровки, чтобы Семен не заметил дрожи пальцев, старался меньше говорить, чтобы, к стыду, не сорвался голос. От волнения ступни ног вспотели так сильно, что, казалось, промокли туфли. — Возьми вот бинокль, может, через окно увидишь своих знакомых. Семен потянулся, открыл бардачок, и Герман увидел длинный большой бинокль. — Нет, не надо бинокля, я и так все хорошо вижу. — Герман поправил перекладинку очков на переносице. — Может, они внутри своего сортира будут до вечера сидеть, — подал голос с заднего сиденья человек, которого Дворецкий называл Петей. Надетый на Пете спортивный костюм потрескивал под мышками, когда он потягивался. Герман оглянулся на него и решил, что Петя весит не меньше ста двадцати килограммов, но толстым при его высоком росте не кажется. Рядом с Петей на сиденье лежал в черном пластиковом пакете армейский автомат со срезанным прикладом. Пригладив вьющиеся русые волосы, Петя остановил взгляд на строительном вагончике и так замер. — Вы что, их убьете? — вдруг спросил Герман петушиным фальцетом. — Еще чего, — Петя не отрывал взгляда от вагончика. — Хотя кто знает, может, убьем. Если они об этом очень попросят. — Телефон у них в будке или в вагончике? — спросил Дворецкий, пуская табачный дым в открытое окно. — В вагончике, в вагончике телефон, — сказал Герман, радуясь, что голос больше не срывается, — туда из пятиэтажного дома через улицу протянута воздушка. Вон кабель идет. — Понятно, надо было бы на чердак слазить, да провод обрезать, ладно, теперь поздно, — сказал Семен. Конец кабеля действительно терялся где-то на чердаке пятиэтажки за деревьями. — Да что они, тихий час себе объявили, спят там на раскладушках? Посмотри и постарайся ничего не перепутать, — обратился он к Герману. — Какие машины принадлежат хозяину этой забегаловки? Не перепутай. — Вот эти, что стоят между палаткой и вагончиком, рядом со смотровой ямой. — Считаем: «восьмерка», «шестерка», «Мерседес», «Опель», правильно? — Семен посмотрел на Германа. — Возьми, говорят тебе, бинокль, ничего не видишь в своих очках. — Все правильно, только вот насчет «Опеля» я точно не уверен. — Герман морщил лоб. — Три дня назад его здесь не было. А вообще на этом месте стоят машины Рудольфа Евгеньевича. Только его машины, ничьи больше. Он покупает подержанные, ремонтирует, перекрашивает, а потом находит на них покупателя. — Ясно, тачки скорее краденые, как думаешь? — Не знаю. Побоялся бы он с крадеными связываться. — Значит, насчет «Опеля» ты не уверен? — еще раз спросил Семен. — Ну да ладно, неважно. Неважно все это. Обеденное время закончилось, хотел бы я знать, где твой бывший хозяин, почему задерживается. Из вагончика вышли два парня и остановились возле опрокинутой бочки, заменявшей скамейку. Один из парней достал из кармана затертой до дыр джинсовой куртки сигареты и протянул другому, устроившемуся на бочке. В воздухе поплыл синий дымок. — Это кто? — спросил Семен. — В куртке Анатолий, а тот, в розовой рубашке, кажется, Павел. — Да я не спрашиваю, как их зовут, чудак-человек. — А, понял. Это охранники стоянки. Где-то должен быть третий, не видно, — Герман старался говорить уверенно, хотя никто не обращал внимания на его интонацию. — А вот этот, в полосатой рубашке, здоровый, Семен Аркадьевич. Герман показал пальцем на высокого пузатого человека в трикотажной безрукавке, хлопнувшего дверью металлической будки. Человек подошел к курившим парням и начал им что-то говорить. Парни переглядывались и улыбались, на их загорелых лицах светились белые зубы. Парень в куртке на минуту исчез в вагончике и вернулся с газетой в руках. Он курил, тыкал пальцем в газету и смеялся. — Грамотный, видать, — заметил с заднего сиденья Петя. Семен через окно бросил окурок на тротуар и посмотрел на часы. — День сегодня такой хороший, теплый, солнышко, — Семен потянулся. — Наверное, никому не хочется умирать в такой день. Герман уставился на него широко раскрытыми глазами. — Не беспокойся, — улыбнулся Семен. — Просто я шутить не умею. — Вот он, — выкрикнул Герман, провожая взглядом белые «Жигули», проехавшие мимо их машины и теперь медленно заворачивающие к стоянке. — Рудольф приехал.